"Тот, кто убивает одним прыжком" (1/1)
...Как же я полюбил те немногие свободные вечера, когда мы втроем - Мартель, Маршан и я - собирались в палатке доктора, усевшись в круге света масляной лампы, занимаясь каждый своим делом, на которое за дневными переходами и трудами недоставало времени: Рене переписывал свои записи, выверял расчеты, Маршан работал над этнологическими коллекциями, а я или помогал им, чем мог, или штудировал фармакологию (книги с собой возили только доктор и географ, и выбор в их библиотеке был невелик). ...И вот в один из таких тихих, умиротворяющих вечеров стряслось такое, после чего я долгое время просыпался, как от удара палкой, с мокрой шеей и прилипшим к пересохшему нёбу языком... ...Казалось, прямо за стеной нашей палатки раздался такой истошный, неистовый визг, что на какие-то секунды у меня заложило уши, и я вскочил, запнулся, но устоял, вылетел из палатки и помчался туда, куда с гомоном и топотом бежали проводники и носильщики, и влетел в густое, плотное, как хлопчатная вата, облако не то пара, не то дыма, обжигающее лицо и затопившее всю поляну от подлеска до крон деревьев (как выяснилось позже, кто-то своротил подпорку, на которой над костром висел котелок с водой для кофе), и уже на самом дальнем краю поляны, где стеной вставал непролазный лес, пробившись сквозь толпу взбудораженных метисов, увидел такое, отчего у меня сердце сразу запрыгало, как клубень ямса в кипятке, то взлетая к горлу, то ухая куда-то... Почти весь лагерь столпился вокруг угодившего в капкан ягуара, и предусмотрительно держась на расстоянии натянутой цепи, осмелевшие и обнаглевшие метисы тыкали в зверя палками и швыряли в него чем под руку подвернулось, а тот щерился, обнажая жуткие желтоватые клыки, жался к земле, вспахивая ее выпущенными когтями, и зрачки его полупрозрачных глаз, зеленоватых, как (сравнение, конечно, пришло мне в голову совершенно неуместное и нелепое) недозрелый виноград, сжались в точки, и мне самому сталоопустошающе больно и страшно, но поднявшаяся внутри волна удушливого, тяжкого гнева вымыла из меня этот страх, потому что все то, что творилось на моих глазах, до ужаса напомнило мне цирк Хайме, и эта ярость распрямилась во мне как пружина, и я, растолкав непочтеннейшую публику, шагнул из тьмы на желтый свет, которым полыхала пятнистая шкура... И расслышал сквозь грохот и шум в голове, что заглушали для меня все остальные звуки, отчетливый, бездушный металлический щелчок, но тут над самым моим ухом раскатом грома грянуло: - Не напомните, юноша, чем в прошлый раз обернулась пальба по местной живности? И, обернувшись, я вижу, как Маршан, нависая над прицелившимся в зверя Лортигом, словно готовый сорваться с обрыва валун, очень точным и нарочито бережным жестом берет гасконца за рукав и заставляет того отвести ружье в сторону, а сам невозмутимо продолжает: - Впрочем, стреляйте-а мы посмотрим, какой из вас выйдет заклинатель духов. - Можно подумать... - начинает было Лортиг, бычась и при этом становясь удивительно похожим на козла...-Можно! - отрезает Маршан, - а кое-кому даже нужно! После чего, обращаясь уже ко мне, одобрительно кивает: - Продолжайте, Риварес! И заставляет толпу раздаться, чтобы, в случае чего, взбешенный ягуар никого не покалечил и не пришиб, и я замечаю, что за плечом Маршана стоит совершенно на себя непохожий Рене, изо всех сил, чтобы не заорать, сжимающий лиловые губы... ...И тихо-тихо, плавно-плавно, стараясь сам ступать, как ягуар, приближаюсь к капкану, который ущемил заднюю лапу этой зверюги, и гремучая смесь запахов железа, размятой травы, дикой твари из дикого леса ударяет мне в голову, пьяня и отрезвляя одновременно, и, опустившись на колени, я пытаюсь уговорить зверя лежать спокойно, и терплю удары хвостом по спине и ниже, и, стараясь не думать о клыках в мой указательный палец длиной и не смотреть на кошмарный гранатовый браслет на лапе, мало-помалу разжимаю пружину... ...И меня отбрасывает с неистовой силой, и я спиной вперед влетаю в толпу, меня кто-то ловит и ставит на ноги, и, возвращаясь в разум, я замечаю, что рукав куртки, что на мне, набряк кровью. Моей. И его.