Что было после (1/1)
Возвращался я из Кито в наше временное пристанище с тяжелым сердцем, и въехав во двор, услышал донесшийся с крыльца наждачный голос полковника, а увидев, как мой попутчик поспешил к нему, как я понял, с просьбой о разговоре с глазу на глаз - замер, чтобы удержаться на разом ослабевших ногах, словно доской меняпо голове огрели, и, дождавшись, пока слуга освободит лошадей от поклажи и уведет их в конюшню, я заковылял кое-как к дому... Я знал, что не имею больше права переступать этот порог, что чудовищный случай нынче утром отмежевал меня от этих людей, и, чтобы не попадаться им больше на глаза, забился в самый неприметный угол - между крыльцом и стеной - который не просматривался со двора, так густо зарос кустами, и, ощущая хребтом и лопатками каждый стык между камнями фундамента, каждый зазор и витую прожилку на досках, сжав колени руками так, что в спине ломило, вцепившись скрюченными, сведенными судорогой пальцами в трясущиеся плечи, втягивал, свистя передавленным горлом, земляную сырость, и не мог выдохнуть - что-то колючее, тяжелое, обжигающе-холодное ворочалось в груди, в голове словно клубились облака взбаламученного ила, и мысли в нем метались перепуганными головастиками, слепо натыкаясь друг на друга: "...Что же теперь со мной будет... Что они решат?.. За ворота выгонят... Одежду отберут... Или в сарай под охрану посадят... Пошлют гонца к Хайме - вот, поймали вашего беглого раба... То-то Хосе будет рад выслужиться - сам вызовется посыльным..." ...И когда тот самый слуга, что разгружал покупки, нашел меня и передал, что меня приглашают к ужину, я выбрался из своего укрытия, и, лишь только перья огненного пепла перед глазами растаяли, смог разглядеть, что двое индейцев выпроваживают со двора моего утреннего обидчика, всучивая ему узел, увязанный в пеструю когда-то тряпку, и я тотчас представил себя на его месте, и день у меня в глазах посерел... В столовой было так тепло и ярко от свечей и ламп - как я успел от этого отвыкнуть! - так умопомрачительно пахло съестным, над блюдами поднимался такой сытный пар, было так весело и шумно, - что мне показалось все это какой-то несбыточной, туманной картиной, воспоминанием о прошлой, разлетевшейся по ветру моей жизни, и я замер в дверях, между полумраком коридора и этим разноцветным светом, не смея шагу ступить дальше, чтобы не очутиться вновь на пустынной дороге, под секущим до костей ливнем и по щиколотку в грязи... Ел, не чувствуя вкуса, осторожно и помалу, чтобы желудок не взбунтовался, и с трудом улыбался шуткам полковника. ...И до глубокой ночи, сидя в постели, вглядывался в плотную, как сажа, замешанная на рыбьем клею, темноту, и прислушивался к сердитым шагам под окнами, а когда они стихли, сменившись осторожным стуком двери и тихим пением половиц, выбрался из-под одеяла, и, одевшись, тихо, крадучись пошел туда, где из-под самой дальней двери, выходившей на лестницу мансарды, сочился еле различимый свет...