Часть 6 (1/1)
...И среди кипящего, сизо-серого, переливчатого мрака я порой возвращался в память от того, что в носу начинало саднить так, будто в него воткнули раскаленную иголку, и голова у меня трещала, словно перезрелая тыква, и я чувствовал, что поднимаюсь куда-то, и кто-то держит меня за плечи, и расплывчатые шорохи и всплески сливались в отдаленный - словно с крыши в наполненную доверху бочку - звук капели, то реже, то чаще, и когда у меня получалось скопить сил и открыть глаза, я кое-как мог разглядеть в мерцании отчаянно коптящего светильника-жирника, разобрать среди теней и всполохов, которые то ли впрямь затеяли чехарду по стенам, то ли виделись мне от слабости, как сморщенная старушечья рука с костяшками, туго обтянутыми изношенной, как вытертая замша, кожей, с потрескавшимися, желтыми от табака ногтями, покрытая коричневыми, как брызги дегтя, пятнами, ставит мне на колени деревянную чашку, а в нее все капает и капает...
...И порой, когда мне становилось нестерпимо душно, когда меня словно накрывали колючим, тяжелым шерстяным одеялом, мне все казалось, что висящий на стене над фигуркой Девы Марии Гваделупской венок из выцветших, сухо шуршащих роз, скрученных на костяном крючке из папиросной бумаги, вот-вот загорится от моргающего от вечных сквозняков светильника - помадной банки синего граненого стекла с нитяным фитильком - пристроенного на самодельной полке,и этот горящий, немыслимый, дымный венок мне наденут на голову, а гипсовое раскрашенное лицо будет улыбаться все так же равнодушно кораллово-красным тонкогубым ртом... ...И, прежде чем географ, попрощавшись со мной, запер дверь, я успел рассмотреть в стенной нише точно такую же гипсовую фигурку рыночной работы, подсвеченную ночником, чье живое и дышащее пламя бросало блеск, блистание и блики на вызолоченную лучистую мандорлу, и меня словно капканом пришибло... ...И сначала закапало, а потом хлынуло - прямо на чистые полы, на новую, только утром купленную рубашку - словно пробку из бочки выбило, и меня словно толкнуло, вдавило в стену, и за моей спиной вдруг скрипнуло, стукнуло, и кто-то быстро, едва ли не бегом, шагал ко мне, и я, как мог крепчепопытался зажать открывшуюся течь ладонью, чтобы мне не влетело за грязь, и я хотел было сказать тому, кто ко мне подошел, что все отмою, отстираю, приведу в порядок...
...Как вдруг так легко и пусто сделалось в голове, и гулкая прохлада коридора почему-то сменилась вдруг жилым и спокойным теплом комнаты географа, и откуда-то появился стул с плетеным сиденьем, и с висков моих улетучивалась колючая прохлада кельнской воды, а кровь, задержанная корпией, мало-помалу унималась, и тьма, что меня окружала, рассыпалась на хрупкие, как бумажный пепел, лепестки.