Часть 4 (1/1)

...Как же невозможно хорошо и отрадно было это - понимать, что жуткие сны мои, что следовали за мной сквозь сеть сумрачных дорог, исчезли на дне безвременья без всплеска, растворились без осадка, что мир мой новый, восставший из руин, загорелся, заискрился зелено-белым огнем блестящего, будто граненый хрусталь, лесного свода, и этот светлый огонь не слепил глаз, но радовал, согревал, озарял заживающую мою душу, и мало-помалу жизнь моя начала обретать высь и глубину... ...Но память о прошлом вцепилась в меня крепко и не хотела отпускать - мне виделось часто в предутренней белой туманной хмари, что я висну на жердях загородки, не в силах одолеть ее высоту, и рубашка цепляется за обрубки веток, трещит, но не рвется, держит меня на месте, и оборачиваться мне становилось жутко, потому что иначе я увижу замах кочерги, и быть тогда мне нещадно битым, и глотать, давясь, кровь пополам со слезами, и благодарить своего мучителя за науку... и от шорохов, шагов, скрипов я просыпался, словно кто-то толкал меня в бок, и один навес палатки сменялся другим, слабо подсвеченным бликами ночного костра, и страх истлевал на нем, развеивался струями дыма, и тот, кто был рядом со мной, помогал мне, как мог, защититься от гулкой темноты, вырваться из одиночества, дожить до рассвета... …И хорошо мне было с Рене, но порой потоком зимнего воздуха, пронзительным и доводящим до неуёмного озноба, на меня обрушивалась мысль, что однажды разделит нас холодное, острое, горькое слово "Прощай", и тоскливо становилось сердцу, и некому было его ни унять, ни утешить...