Часть 19 (1/1)

...И глаза его были - словно мерзлая земля в корке серого льда - и руки были мокры до локтей, и с волос капало, и на коленях темнели сырые пятна, и лицо было бледное до холодной зелени, и от всего этого на меня хлынула такая ошеломительная тишина, что я позабыл, о чем и рассказывал, и в подреберье снова открылась пробоина, и не в голове, а где-то в груди заметались мысли - а ведь, когда я ушел в свой безнадежный поход, географ наверняка не спал все эти три ночи, пока я был там, на том берегу,пока я не смыл с лица своего следов ?двух сестер?*, пока не снял с горячего лба лубяной короны, расшитой золотистыми, алыми и черными перьями, стянутой на затылке плетеным шнуром, пока крепкий ветер не выполоскал меня, не освободил от привкуса горького и сухого дыма во рту, пока я не перешел реку вброд, не перебрался через нее по каменистой отмели, по холодному до дикого жара в ногах перекату, не поднялся по крутому берегу в тревожно затихший, настороженный лагерь... ...И все те, кем и ради кого я жил - исчезли, умерли, ушли в прошлое, и только один человек, живой, настоящий остался подле меня, просиживая у изголовья моего ночи напролет, поднося ладонь, от которой тянуло сухим теплом, к губам моим, чтобы удостовериться, что я все еще здесь, что я пока еще дышу, только он держал меня за правую руку, когда мне становилось так, будто из меня выдирали все кости, когда мне хотелось орать ором, когда мне сворачивало, перекашивало судорогой рот, только он смог меня если не понять, то принять, хотя я и догадался тогда, во что ему это обошлось, только он смог пройти за мной на край обрыва, поднять и провести по ночной тропе, что плела петли, пропадая в тени старых деревьев, подставляя под ноги кочки и корни, только ему было суждено хотя бы вполовину утолить, унять боль в моем сердце, которое все никак не хотело

срастаться...