Часть 17 (1/1)

...И, садясь за стол вместе с экспедицией (и как же я опасался, что это в последний раз, что потом меня отошлют к общему котлу, возле которого кормились проводники и носильщики), я старался не смотреть в сторону мидшипменов, которые надменно морщили свои обгоревшие на солнце носы, брезгуя соседством со мной, а пуще того - избегал переглядываться с географом, зная наверняка, что он, отобедав, вызовет полковника на разговор и поведает ему все о моих прежних похождениях, о том, что ему просто-напросто неприятно не то что делить ночлег с "бывшим фигляром" - а и дышать одним воздухом со мной, что его терпения на меня хватит до ближайшей миссии, а там уж как мне повезет... И мне так отчего-то стало страшно, что теплый свет, который лила висячая лампа в столовой, вдруг стал пронзительно-резким, и тени, что неспешно двигались по стенам и скатерти, расплылись темными, какими-то мохнатыми пятнами - а до таких пятен перед глазами я уже не раз прежде доходил от усталости или голода, и сейчас прошлое услужливо подбросило мне такую памятку...

...Как же хотелось подчас проглотить что-нибудь поосновательней каши из квиноа*, которой потчевали работников на плантациях перед рассветом - ведь не доставало мне сил после этой пропахшей дымом, чуть теплой размазни для того, чтобы носить с поля под навес, ухватывая за колючий короткий хвост или прижимая к груди тяжелые тыквины (и маяться потом от заноз, засевших в ладонях и от синяков на ногах, набитых этими самыми тыквинами) - ребристые и бородавчатые, рыжие с прожелтью или прозеленью - с надсадой дотаскивать их до распахнутых настежь ворот и укладывать в углу громоздкой горой, норовящей раскатиться и больно пришибить, если зазеваться и не увернуться... ... А если не отскочить от тыквы, что катится прямо на меня, не устоять на хромой ноге, грохнуться - сколько раз меня из-за того дружно осмеивали, сколько раз кто-нибудь, подбежав ко мне, оглушенному падением, высыпал на голову пригоршню пыли, от которой чесалось в носу и в глазах, и как мне хотелось крикнуть всем, кто надо мной измывался: "Что же вы это озорничаете?!" - но все равно никто меня бы не понял, не услышал... ...И так я успевал натоптаться по меже, накланяться до самой горячей, раскаленной земли, натрудиться, не различая ни дня, ни ночи, что, когда мне приходил черед отдыхать, валился на свою подстилку в бараке чуть ли с непрожеванным куском лепешки во рту, не успевая добраться до питьевой кадки и зачерпнуть ковшом степлившейся воды, что отдавала старым деревом и немного тиной, чтобы смыть с себя липкую усталость и густое тесто из пота и пыли - оно разъедало царапины и укусы на руках и на лице,чтобы не поддаться ни боли, ни страху, ни бреду, ни опасным и обманчиво-ярким снам, в которых все было оглушительно-огненным, словно я смотрел на пламя через красную прозрачную обертку от шоколада... ...И теперь эти сны настигли меня наяву - и смогу ли я выбраться из них живым?..