Часть 16 (1/1)

...И горел светло и ясно, рушась вовнутрь себя, с уханьем, аханьем, треском и свистом, главный шатер, и тащило ветром пылающие клочья соломы на полукруг палаток и фургонов, и взвыло и пошло плясать пламя по полотнищу повозки Хайме, и дым повалил от обугленных дуг, поверх которых была натянута холстина с намалеванной шутовской физиономией (красная полоса, обозначающая развеселую ухмылку, давно облезла, и из-под краски проступили грубые стежки, которыми была сшита материя на месте прорези рта), и вперемешку толкались и давили друг друга ошалевшие зрители и циркачи, и мелькали в этой дикой свалке выкаченные от ярости, белые, как у отварной рыбины, глаза Хайме, и мне надо было спрятаться от этого свирепого, осатаневшего взгляда, чтобы не побили меня смертным боем, припомнив все мои проступки и промашки (и с таким же злым удовольствием, с каким Хайме при въезде даже в самый захолустный городишко лупил, зазывая публику, в барабан, на котором разлезлись швы), и, спасаясь от участи быть изувеченным еще крепче, чем прежде, я начал проталкиваться где против, а где и поперек людского потока, и мне пришлось перебираться руками по плетеной изгороди, чтобы меня не вволокло в толпу, не вмяло в растоптанную грязь, не выплюнуло из этой давильни с переломанными костями - и стараясь не кричать, когда чей-нибудь острый локоть втыкался мне под дых или чей-то кованый каблук отщемлял ногу, чтобы хозяин не услыхал, не различил моего голоса среди сотен чужих голосов, - я добрался до запримеченного еще засветло места в загородке, где перекладины были приколочены редко и невысоко - приладился к самой нижней из них здоровой ногой, оттолкнулся, кувыркнулся, ахнулся оземь - и рванул во мрак... ...И на какой-то миг я даже будто захмелел от этого глотка свободы, от радостного испуга, и внутри у меня стало отрадно-холодно - такое уже было однажды, когда во время очередной экзекуции я изловчился и прокусил хозяину палец до самой кости, и тогда тот короткий праздник даже закончился фейерверком, когда Хайме двинул меня головой об угол стола - но сейчас надо было оставить этот цепенящий веселый страх при себе, не выпускать его из головы, чтобы по его запаху меня никто не учуял, чтобы этот озноб не заставил мои зубы колотиться друг об друга, чтобы не оглушил он меня и не зашорил мне взгляда, чтобы не притупил чутья и не сделал спину и затылок "незрячими"... ...Прятаться, скрываться, закручивать стежку следов хитрыми петлями, уходить в лес и пробираться опушками, сторонясь больших дорог, перебираться через реки когда вброд, когда вплавь, чтобы сбить погоню со следа - а ее уже наверняка выслали после того, как я подпалил хозяину шкуру - и по ночам мне приходилось прятать лицо в согнутые локти, чтобы не выпускать пар изо рта в колючий звонкий воздух, чтобы не выдать себя даже дыханием, сжиматься в тесный узел, натягивать подол рубашки на колени, а обрывки рукавов - на руки, чтоб не замерзнуть насмерть - мне во что б то ни стало, надо было дожить, продержаться до того дня, когда я смогу выбраться из наросшей на меня и во мне темноты...