Часть 11 (1/1)

...И я собирал все силы, чтобы глаза мои меня не выдали - чтобы не мелькали в них просверки застарелого страха, чтобы не наворачивались на них слезы - чтобы компания мидшипменов не перешла в своих подначках и шильничанье тех границ, что я сам очертил вокруг себя, что я сам себе накрепко запретил переступать; но, как бы я ни хоронился от "остальных" по самым темным углам, как бы ни прятался в работе - от себя, от всего унизительного, мерзкого, постыдного, что было прожито и пережито мной, от того, что расцарапало мне душу и содрало с меня кожу, да так, что только тронь, только ковырни, и снова мне придется зализывать все эти болячки - я никуда не мог себя девать... ...Только и была у меня единственная отдушина: вспоминать, как меня признал своим и пожалел доктор - словно большой лохматый пес обнял огромными лапами и прикрыл от нахальной и брехливой щенячьей своры приблудного, одичавшего кота, который от одного вида протянутой к нему руки прижимается к полу и приглушенно урчит, чтоб его не тронули, не пнули сапожищем, не ухватили за загривок пальцами холодными и твердыми, как щипцы для орехов - и не вышвырнули за порог, чтобы он проваливал ко всем чертям, шел на все четыре стороны и жил, как знал сам... ...И не было мне ни от кого ни помощи, ни защиты, разве что от Маршана, да совсем изредка и неожиданно - от географа; он словно чувствовал, когда мне становилось совсем невмоготу терпеть издевки и подковырки, когда меня уже совсем затюкивали подпевалы Лортига и Гийоме, и одним-двумя словами ставил их на место (впрочем, той острастки хватало совсем ненадолго); да вот только он словно тяготился мной, жалел своих доброты и участия ко мне, напуская на себя вид гордый и неприступный...