Часть 11 (1/1)

Задуши послушными руками...*** Арвен вмиг обомлела и с тяжелым вздохом выпустила из рук собранные цветы. Лихолесье ее пугало. Огромные, закрывающие солнечный и лунный свет деревья; настолько тихий, что, порой казалось — и вовсе мертвый, дворец, и, конечно сам Владыка Трандуил. Она никогда не видела его прежде. Все говорили, что он великий правитель. Истинный ind своего народа, храбрейший из воинов и мудрый стратег. Враги ехидно звали его Лесной Феей, в тайне завидуя богатствам и владениям, а те слабые духом, кто хоть единожды узрели Владыку воочию, оставались навек порабощены силой, витавшей вокруг него. Для принцессы же Владыка Лесных эльфов казался пугающим... Статный, словно скала, прекрасный, как мириады звезд на небосклоне, но от того лишь все сильнее леденящий ее более не бессмертную душу, он казался сияющим, обжигающим и ослепляющим белоснежным светом. В Лихолесье ей ни на миг не хотелось отходить от Арагорна. Испугавшие ее шаги смолкли, потонув в плеске реки позади. А затем начали приближаться. Арвен, коря себя за нерасторопность, торопливо присела, собирая выпавшие цветы, и молилась Эру, чтобы нашедший ее не оказался Владыкой или одним из тех грозных и грубых стражников. Она оглянулась, но поляна в полулиге от дворца все еще оставалась пуста. Стебелек за стебельком она поднимала цветы, но голос внутри испуганно предлагал все бросить и бежать. К Арагорну. Он защитит ее. Фигура, наконец показавшаяся на тропе, была высокой.

Арвен поднялась. С совершенно невыразимым лицом ее разглядывала эльфийка, впервые их приветствующая в Лихолесье. Ордохиэль, — вспомнила она ее имя. Гостя была выше нее почти на полголовы. У нее был немного кривой нос — словно не раз ломанный в мордобоях — кончик которого чуть загибался. Черты лица были почти неразличимы в тени листьев, но Арвен еще в прошлый раз заметила тонкие проступающие знаки, выбитые на коже лица. Смотрящие на нее глаза выразительно выделялись на бледной, чуть сероватой коже. Зрачки были похожи на крохотные черные точки посреди грязно-зеленой радужки. Короткие волосы — принцесса не могла сказать, какого они были цвета на самом деле — покрывал слой липкой глины. С ее одежд маленькими ручейками стекала грязная вода. Подстреленный заяц и пара куропаток, подвязанные за лапы, болтались на веревке, перекинутой через плечо, и эльфийка поддерживала их так бережно, словно они были величайшим богатством. На ней был широкий пояс неясного от потоков грязи цвета, и затянут он был так сильно, что живот словно превратился в доску. А может, это Ордохиэль была настолько истощена. На поясе были закреплены несколько кинжалов разных форм и размеров, как на полке в лавке оружейника, и пара холщовых мешочков величиной с кулак. В другой руке эльфийка держала огромный нож, больше походящий на тесак или даже топор. Им она, судя по белым нитям на лезвии, прорубала паучьи витки паутины. — Aranel, — поприветствовала она. Ее голос поражал так же, как и несовершенность произношения эльфийского. Он был молодым, звонким и очень приятным, не смотря на то, что можно было с уверенность сказать, что Ордохиэль скорее по рукоять вгонит себе в ногу один из ее огромных ножей, чем затянет мягкую песнь, вторя голосам других эльфов. Невозможно было сказать, сколько ей лет — может, всего сотня-другая, а быть может, она, подобно Владыкам, была одной из синдар. — Что с тобой случилось? — спросила Арвен, делая несколько шагов к ней. Ордохиэль со вздохом убрала свой тесак за спину и сделала несколько крупных глотков из бурдюка, сняв его с пояса. Потом она умылась. Впрочем, это не особо помогло. — Берега ручья намыло глиной, — коротко ответила она. — Я не слышала всплеска. — Не здесь. В долине, где сгорели крылатые лошади. Там нельзя охотиться. — Она любовно огладила длинопалой ладонью шерсть убитого зайца и улыбнулась. — Но я охочусь. Арвен ни о чем ее слова не сказали. Она не любила охоту, не нарушала запретов. И мертвые животные не вызывали у нее улыбку. И, конечно, она не знала о той долине, но услышав о мертвых пегасах, удивилась. Ее поражало, как хорошо местные знают и рассказывают старые даже по меркам эльфов легенды и истории, которые в других местах многие века назад были забыты. А забывать их не стоило. — Тебе нужно вернуться во дворец, — сказала она Ордохиэль. — Сменить одежду и... Она запнулась на полуслове, но эльфийка ухмыльнулась ей, оскалив зубы. — Помыться? — со смешком спросила она. — Это всего лишь грязь. Не кровь, не кишки и не паучье дерьмо. Вода и земля. Не больше. Как странно — вы любите воду, почитаете землю, но стоит им соединиться — зовете ?грязью? и морщите свои напыщенные носики. Арвен неосознанно делает шаг назад, и что-то внутри нее надламывается. Последняя дамба, сдерживающая реку отчаяния и желания вернуться домой, или окончательно крошится уверенность в ее нахождения здесь. — Я не хотела тебя обидеть, — осторожно сказала принцесса. — Не думаю, что это возможно. — Ордохиэль огляделась по сторонам, словно что-то или кого-то искала, а потом медленно положила свою ценную добычу на землю. — Впрочем, я могу сделать еще кое-что. Вслед за зайцем и куропатками на землю уже менее осторожно полетели ножны и пояс с кинжалами, лук, колчан стрел. Ордохиэль оставила все это под деревом. Потом прошла мимо Арвен, невольно задержавшей дыхание от смрада пота и долгой охоты, и направилась прямо к берегу реки. Она сняла свои сапоги. Развязала тогу. Арвен зажмурилась, а услышав ее смех, и вовсе отвернулась. Стоило уйти, и уйти немедленно, пока эта странная эльфийка не учудила еще чего-нибудь совершенно неподобающего. Ордохиэль стянула насквозь мокрую рубаху и бросила ее в воду у самого берега, оставаясь полностью нагой, и вошла в мелкую реку. Она обернулась, взглянув на принцессу, а затем, сделав несколько шагов вглубь реки, начала месить ступнями глину, отчего получались сочные чавкающие звуки. Арвен знала, что Ордохиэль наблюдала за ней — не выказывала ни словом, ни движением свой интерес, но и взгляда не отводила. Она, казалось, и вовсе была полностью поглощена купанием.

Время шло, тени скал стали короче. Солнце восходило в зенит. Принцесса, крепко сжимая несчастные цветы, обернулась в пол-оборота, а затем вновь встала спиной. Эльфийка в воде в несколько резкий движений оказалась на самой середине реки и замерла там. — Не желаешь, присоединиться? — спросила она так, будто действительно надеялась на положительный ответ. — В этом нет необходимости. Благодарю. — Жаль. Вода чудесная. Арвен знала об этом. Этой ночью, как и многими другими, ей не спалось. Тогда, в рассветных лучах, прогулка у реки казалась ей лучшей возможностью отвлечься, а сейчас она лишь желала вернуться к Арагорну или в крайнем случае в свои покои. Может быть, она могла бы провести немного времени с Гимли, слушая его забавные истории и чистя ему яблоки. Или поговорить с Волшебником о ее снах. В конце концов, она могла почитать книгу или написать несколько слов отцу. Она могла... Она должна была быть подальше от всяких пугающих личностей. — В тебе сразу заметно чужака, — донесся до нее голос Ордохиэль. ?Отчего ты такая разговорчивая?! — хотелось воскликнуть принцессе. — Отчего... отчего я не могу просто уйти, оставив тебя одну?..?

— В тебе тоже, — тем не менее смело ответила она. — Откуда ты? — Ты не первая, кто спрашивает это у меня, — мягко донеслось из-за спины после нескольких всплесков. — Отсюда. — Из Лихолесья? — Из Леса, — почти ласково поправила она. На мгновение Арвен показалось, что эльфийка, подобно хищной кошке, которой не удается поймать добычу, начинает медленно убеждать жертву в безопасности. Пускать пыль в глаза своим нежным голосом. Но и в ее словах что-то не давало покоя. — Но не из Лихолесья? — настойчиво спросила она. — Еще одно доказательство того, что ты не из местных. — Ее голос отчего-то раздался до того близко, что Арвен вздрогнула и обернулась. Ордохиэль стояла всего в шаге за ее спиной. — Не Лихолесье часть Леса, аranel. Лес — часть Лихолесья. — Почему ты говоришь так? — спросила Арвен, совершенно сбитая с толку ее произношением, что с каждым словом становилось все хуже и хуже. — Я не понимаю. Ты говоришь на всеобщем?

Ордохиэль смерила ее странным взглядом, словно Арвен была неведомой ранее зверушкой, и охотница теперь решала — опасен этот зверь или нет. Эльфийка натянула на себя мокрую, но уже менее грязную нательную рубаху. Вероятно, то полоскание на берегу реки служило вещи стиркой. Ткань просвечивала все ее тело, прилипая к коже, и толку от нее особого не было. Теперь Арвен видела, что все тело Ордохиэль было не просто до отвратительности тощим, но и покрыто жуткими толстыми рубцами шрамов. Несколько долгих мгновений она пыталась оторвать взгляд, пока та сама не подняла ее лицо на себя, осторожно обхватив пальцами подбородок. — Хочешь, — прошептала она, — я погадаю тебе? — Ты ворожа?

Ордохиэль в мгновение оказалась у своих брошенных под деревом вещей и, покопавшись, отстегнула от пояса один из мешочков. Она опустила этот мешочек в воду, прошептала несколько фраз на рокочущем грубом языке, и вернулась к принцессе. — Руку, — попросила она, протягивая свою. Арвен знала, что не должна была даже говорить с ней, но, словно что-то вселилось в ее тело, она протянула свою ладонь охотнице. Та собрала ее пальцы лодочкой и выжала туда воду из мешочка. Чуть зеленая, прозрачная, с несколькими семенами жидкость полилась сквозь пальцы, и Арвен подставила вторую ладонь, чтобы не потерять ни капли. Цветы желтыми звездами рассыпались по траве. Крупные крепкие руки Ордохиэль втирали воду глубоко в кожу. Каждая пора принимала в себя влагу. Она уже натерла обе ладони и даже запястья и наконец прервала молчание: — Открой рот, аranel. Иначе не узнаешь ни былого, ни грядущего. Только сны... Арвен заторможенно кивнула. Ордохиэль растянула завязки мешочка и достала оттуда смятую веточку. Принцесса открыла рот, и она своими тощими, с острыми кривыми ногтями пальцами положила веточку ей на язык. Арвен почувствовала вкус полыни и дерева, а затем под языком начала скапливаться влага. Ордохиэль взглянула ей в глаза. Шепнула несколько слов. И по телу постепенно начало разливаться теплое приятное ощущение. Подобно прикосновениям возлюбленного, оно проникало во все части тела. Голова закружилась. Отчетливее, чем прежде, принцесса почувствовала, что ей не стоило заговаривать с эльфийкой, что ей не стоило выходить сегодня на прогулку, что ей не стоило покидать Ривенделл вовсе. В след за последней мыслью пришло ощущение теплых сильных пальцев на ее шее, и разум оставил ее тело.*** Яркий луч бьет точно в глаза, и Леголас, пытаясь отмахнуться, с раздражением смещается по подушке ниже. Луч находит его снова. Принц хмурится и переворачивается на другой бок, но прежде чем удается унестись на волнах сна, в глаза снова начинает палить солнце, отражаясь в металле графина с водой. — Если таково твое желание, мы можем продолжить, пока солнце не скроется за горизонтом, — доносится до него смеющийся голос. Леголас испуганно подскакивает на кровати, убирая прилипшие к лицу пряди волос, и с недоверием смотрит на отца, сидящего на парапете балкона. — Доброе утро. Или вернее будет сказать — доброго дня. — Adar... Я проспал, мне... я сожалею, это было непозволительно. Я... Владыка шевелит пальцами, и листья деревьев чуть колышутся, открывая дорогу новому лучу солнца, вновь попадающему принцу в глаз. — Ты не выглядишь особенно виноватым, — говорит он, подходя ближе. Из графина с водой наливает полный стакан и протягивает его Леголасу. Тот жадно приникает губами к холодной влаге, и его горло не перестает дергаться, пока в стакане не остается и капли. — И раз ты уже одет, — он забирает стакан обратно, — поднимайся. Нужно обсудить несколько важных вопросов. Леголас кивает, едва ли понимая, чего от него хотят, и морщась от головной боли, встает. Он торопливо проводит валяющимся на столике гребнем по волосам, не тратя время на косы, и несколько раз оглядывается. Владыка раздраженно цокает языком. — Под кроватью. Принц наклоняется, чтобы вытащить искомый второй сапог, и как может быстро его натягивает. Когда он уже готов следовать за отцом куда бы то ни потребовалось, замечает в плошке с водой несколько маленьких синих цветочков, мерцающих в лучах солнца. Цветы яркие, нежные, как крылья бабочки, и совершенно очаровательные, настолько, что Леголас даже замирает, не в силах сделать шага. Пересохшие губы растягиваются в улыбке, и будто даже похмельный дурман отступает. Принц приветливо касается их пальцами, окуная те в воду, и достает один, поднося его ближе к лицу. Эти цветы не росли в окрестностях дворца. Их мог принести только тот, кто выходил далеко за его пределы. Он снова улыбается, глядя на замершего в дверях покоев отца, и опускает цветок обратно в воду, позволяя хрупкому растению прожить еще несколько часов. Потом Леголас, конечно, подойдет с цветами на ладонях к отцу. Заглянет в глаза, как в детстве, когда просил новый лук. — Ты не поможешь, ada? — спросит. Владыка улыбнется, так же ласково коснется синих лепестков, а затем накроет его ладони своими. На мгновение сомкнет глаза.

И цветы разделят с ними вечность. В этой жизни не будет цели. Потому что смысл жизни, как Леголас думает, — и вовсе не в целях. Смысл жизни, возможно, в самой жизни и ее мельчайших радостях. Но это лишь возможно.***