Часть 10 (1/1)
?Если выбирать, то нежность.Если выбирать — то любовь...?*** К Празднику Звезд отряд Владыки вернуться не успевает. Леголас до самого вечера, когда на небе загораются первые небесные камни, ждет: горна дозорных, топота копыт, приветственных возгласов придворных. Тихого шелеста одежд, перезвона латов, едва слышимых колебаний прядей волос. Голоса. Он ждет так отчаянно и безнадежно, что никто не решается его беспокоить. Лишь только когда поляна у дворца наполняется неяркими огоньками, а все окружающее пространство — веселыми голосами празднующих, в двери покоев стучатся. Тихие и осторожные три касания костяшек пальцев о серое резное дерево. Леголас испуганно вздрагивает, чувствуя, как к глазам едва ли не подступают слезы, а дыхание — перехватывает. Без единого звука входит Волшебник. — Знаю, ты ждал не меня, — тихо говорит он, делая несколько шагов внутрь покоев. Леголас поджимает губы, глуша в себе раздирающее воодушевление. — Прошу, входи, Митрандир. Тот отрицательно качает головой: — Лишь хотел сказать, что тебе стоит спуститься к подданным. В отсутствие Владыки все его обязанности ложатся на твои плечи. — Я знаю, я... спущусь. Через минуту. Гэндальф кивает ему, но покидать покои отчего-то не спешит. Стоит у открытых дверей, не делая шага ни назад, ни вперед. Будто ждет чего-то. Леголас хочет, чтобы Волшебник ушел, оставил его хоть на треклятую минуту, дал собраться воедино. И тот, будто уловив его мысли, тяжело вздыхает, вот только не уходит прочь, а медленно присаживается рядом. Принц думает, что их жизни отчасти похожи — запутанные бесконечные лабиринты событий и надежд. Они не в состоянии предсказать ни одного поворота, потому что, как оказалось, ни закономерности, ни умословия, ни накопленные знания тут не срабатывают. А каждый шаг — предчувствие, но лишь с одной стороны. С другой — абсолютная уверенность.
Гэндальф всегда выглядел так, будто знал что-то очень важное. Весь его вид голосом умудренного старца говорил: ?Тебе, мой друг, предстоят нелегкие испытания. Но потом ты увидишь, что наступит, когда эти испытания закончатся?. Тем не менее слова были до смешного абстрактны — мол, как хочешь, так и понимай. Внезапно подул сильный ветер. Прибил листья к вервям балкона, растрепал волосы и броду Волшебника, едва не скинув белую шляпу. Ветер прогонял старика. И тот рассмеялся, понимая это. Поднялся. — Не прошлое делает тебя тем, кто ты есть, Леголас, — добро улыбаясь сказал он. — Твое сердце. Душа. Они не знают иного пути. — Ты говоришь о судьбе, Волшебник. На секунду кажется, что в блеклых глазах напротив мелькает разочарование, но Гэндальф торопливо отворачивается. — Решать тебе, — бросает он, выходя прочь, подгоняемый ветром. Стоит лишь тени Волшебника потонуть во мраке коридора, и принца вновь захватывает столь желанное одиночество. Но все же приходится спуститься. Придворные, слуги, воины и прочие друзья короны с почтением приветствуют, склоняя головы, и Леголас касается их волос в благословении. Праздник Звезд — день навеки соединивших души бессмертных существ. Эльфы и эльфийки приходят к своему Владыке, прося благословения, и верят, что звезда, которой они вручили свою любовь, навсегда останется на высоком небе, озаряя своими лучами будущее и разгоняя мрак. А потом наступает ночь песен и танцев, рек вина, эля, и каждый эльф стремится разделить любовь со своими братьями и сестрами. Эльфийское счастье тишины не любит. Леголас касается губами лба принцессы Арвен, вплетая в ее волосы серебристую ленту, а затем так же благословляет Арагорна. Ни один из них не верит в старую традицию, но Король смертных вручает ему до краев наполненный вином кубок. После них Леголас раз за разом одаривает эльфиек лентами и принимает у эльфов наполненные кубки.
И сложно сказать, как много проходит времени, но когда принц едва не оступается на ровном месте, благословляя последнюю пару, в голове мутится туман, а глаза не могут сфокусироваться ни на чем. Принц был пьян. И пьян вусмерть.
Подле все это время стояла Ордохиэль. Она подхватывает его под локоть, помогая устоять на ногах, и ее губы растягиваются с едкой ухмылке.
— Осторожнее, господин, — говорит она. — Тут довольно скользко. И хотя они стояли на сухой земле, покрытой редкой травой, Леголас с достоинством принимает ее ехидство. Для всякого эльфа, что по природе своей быстро пьянели, настоящим оскорбление звучит предположение о поскальзывании, так что лучше позволь воину, сверженному хмелем, пасть на землю, чем усомнись в его навыках. Леголас допивает из кубка оставшиеся капли эля и, чуть пошатываясь, подходит к столу. Наполняет заново. Не до краев, боясь разлить, но полный, пахнущий травами, легкостью в голове и развязанным языком. Впихивая эльфийке в руку тот кубок, он шипит не менее едко ее тона: — Благословляю. И отправляется восвояси, стремясь поскорее покинуть шумную ярку поляну. Леголас уверен, что тот кубок будет отброшен на землю, подобно чаше с ядом, но его это абсолютно не беспокоит. Более того, добираясь до дальних подлесков, он и вовсе забывает о произошедшем. Скрываясь под сенью, в безмолвии и покое, принц на секунду прикрывает глаза, чувствуя бурлящую в голове боль. Будто ведьма, варящая зелье, перемешивает кипящую в котле вязку жижу длинной кривой палкой, бормоча под нос заклинания. Открыв глаза, Леголас понимает, что до него не доносится ни одного звука. Ни песен, ни шороха ветра в листве, ни даже собственного дыхания. Ему кажется, что он лежит спиной в снегу. Части воспоминаний о вечере не хватает. В теле — удивительная тяжесть. В легких — угасающий огонь. В следующую секунду ему чудится чей-то голос. Голос что-то говорит, но слова разобрать невозможно. Боль в голове накатывает новой огромной волной. Почти цунами. Губ касается что-то холодное, заставляя сделать глубокий вздох холодного воздуха и даря ощущение такое, словно что-то внутри него поднимается. Дыхание тушит пожар в легких, и хочется выгнуться дугой, скинуть оковы дурмана. Он снова может дышать самостоятельно. Теплый летний воздух кажется насыщенным тысячами запахов, а прикосновение ко лбу обжигает, заставляя глаза закрыться и вновь утонуть в беспамятстве.*** Трандуил качает головой, не в силах стереть с губ улыбку. Его сын, единственный ребенок, лелеемый королевич, утешение надломленной души — пьяный валяется под деревом, подобно бродяге. Совсем не принц. — Леголас, — зовет он его. А заем еще раз, настойчивее. — Ваше Высочество, — едко, почти токсично, растягивая слова. Наследник не реагирует. Голова наклонена, губы приоткрыты, светлые волосы неосторожно и растрепанно собраны в косы, и едва-едва трепещут веки, ударяясь ресницами по бледным бескровным щекам. Трандуил присаживается рядом, снимает перчатку, мягко убирая несколько щекочущих волосин со скул, заправляет за ухо и поднимает на себя его лицо. Никакой реакции. — Как же они тебя упустили?.. — тихо проговаривает он. — Велено же было: следить в оба. Идиоты. Он касается губ сына подушечкой пальца, стирая собравшуюся слюну, и прикрывает глаза, находя в несчетном количестве связей с Лесом ту единственную. Ласково касается ее, словно струны, пробуждая. Но ребенок едва лишь разлепляет глаз, что-то бормочет, а когда Владыка касается лба, вновь засыпает. Негодник. Трандуил оглядывается, но рядом никого нет. Воины уже расседлали лошадей и отправились к семьям, надеясь застать кусочек праздника. Вот и Владыка отправился к своей семье. А застал вот это. Он подхватывает принца под коленями и за спину. Поднимает. Голова неловко запрокидывается назад, оголяя шею с ямочками и выступающими жилами, и Трандуил подбрасывает бездвижное тело так, что принц лбом встречается с металлическим нагрудником.
Ему совсем не жаль. Со своей хрупкой ношей, посапывающей и с болтающимися конечностями, Владыка добирается до королевского крыла дворца. Служанка, отчего-то посреди ночи протирающая подоконники, испуганно вскрикивает и прижимает руки к гуди. Трандуил кивает ей и та, понятливо мотнув головой, торопливо удаляется. В покоях Владыка кладет сына на постель. Стягивает с него сапоги, кафтан, едва не разрывая ткань по шву, расплетает веревочку из косы. Леголас что-то сонно бормочет, совсем не сопротивляясь, но стоит только дотронуться до ремня — вмиг перехватывает развевающие его руки. Трандуил замирает. — Я лишь вытащу ремень из шлевок, — успокаивающе шепчет он. — Тебе будет удобнее. — Руки... — едва выдавливает из себя принц, не разлепляя глаз. — Что с ними? — ... отрублю. Владыка усмехается и оставляет ремень в покое. Берет с кресла шерстяной плед, накидывает, укутывая принца, как младенца, и присаживается на краешек кровати. Тихо. Спокойно. Лишь мерное дыхание и сверкающие звезды. Не этого, ли ты желал всю жизнь, Весна? Трандуил прикрывает глаза, сражаясь с собственной сонливостью. Отряд гнал лошадей во всю прыть многие часы, стремясь успеть к ночи праздника, срезая дорогу сквозь, казалось бы, непроходимую чащу и едва не увязая в болотах. Успели. Чудо какое-то, не иначе. Он оглядывает покои Леголаса: оставленная на столике у зеркала шкатулка с подвесками, распахнутые дверцы шкафов и полки в беспорядке, брошенные прямо на пол рубахи и штаны, несколько мотков тетивы, точильные камни, книги — принц был жутким неряхой. Всего несколько дней дома, а уже вновь перекроил под себя все: слуг, распорядок дня, дворец... Его самого. У кровати графин с водой, стакан и пара плошек. Владыка наливает воды на два пальца в плоскую деревянную плошку. Из кармана на бедре доспеха достает несколько крохотных — с ноготок — голубеньких цветков и бросает туда. Сорвал их во время привала, совершенно не задумываясь. А теперь вот — задумался. Леголас ворочается, всхрапывает, скидывая с плечей плед, и Трандуил укутывает его вновь. Целует в висок, совсем рядом с глазом, задерживаясь дрожащими губами. Поправляет пряди. И тихонько — не разбудить бы — удаляется к себе.***