Часть 8 (1/1)
... И больше с человечеством дела не иметь.Вообще никогда...*** После того разговора Леголас уснул, как убитый, и ни утренние лучи, ласково касающиеся лица, зарытого в подушки, ни совесть, так же крепко спящая, не позволили ему проснуться. Поэтому шаги за дверью и стук стали, конечно, неожиданно неприятным явлением дворца и дворцовой жизни.
В покои, окончательно прогоняя сон, входят служанки. Они нагружены ворохами одежд и полотенец, кувшинами с водой и ароматными маслами. Одна ставит на террасе широкую позолоченную плошку, наливая туда воды; другие — раскладывают по креслам одежды, выглядящие так, будто для их создания были разорены несколько городов; но внимание принца привлекает та, что входит последней. Она низко кланяется, желая доброго утра, а в руках у нее — шкатулка. Удивительно прекрасная и тонкая работа по дереву — выглядит так, что не нужны никакие драгоценности, чтобы шкатулка та была дороже золота. Эльфийка ставит ее опешившему Леголасу прямо на колени, дерзя подойти к своему принцу столь близко, и торопливо отходит к двери. — Что это? — хрипло спрашивает он. — Владыка передал это вам, господин. Ее слова заканчивает другая эльфийка. — Велено поторопиться, господин. Владыка и гости, с которыми вы прибыли, уже собрались, и все ждут лишь вас, — весело щебечет она. Леголас хмурится, но, поднимаясь, отставляет шкатулку и проходит к плошке с водой, чтобы умыться. — Собрались для чего? — спрашивает он. Но служанки, сделавшие все, что было велено, уже убрались восвояси, оставив Леголаса наедине с одеждами и той самой загадочной шкатулкой.
Он проходится по лакированному дереву пальцами и, подцепив замок, откидывает крышку. Внутри на мягкой бархатистой ткани лежат, сверкая в лучах солнца, подвески. Те самые подвески. Леголас не может сдержать восхищенного вздоха и, порабощенный сверканием камней, долгие минуты не отводит взгляда. Наконец решившись, он касается драгоценностей и осторожно, словно самую большую ценность в мире, приподнимает, поражаясь их весу. Рассматривает на свету, ослепляя себя их свечением. А потом, как малое дитя, несется к зеркалу и прикладывает подвески к своей шее, примеряясь. Зачем отец послал их? Леголас не думает об этом. В ночной рубахе, босой и даже без штанов, с растрепанными волосами, он юркими пальцами сцепляет драгоценный замок на своей шее и любуется открывшимся видом. Ожерелье действительно тяжело, оно оттягивает шею вниз, стремясь преклонить к земле, но Леголасу нравится эта тяжесть. Будто... весомость. Значимость. Белые камни переливаются на его тонкой шее всеми цветами, что есть в этом мире, и теми, которых нет, Леголас уверен, они тоже сверкают. Да, думает он, пусть каменья эти и не стоят всех тех жизней, что были сложены мостом, по которому прошелся Владыка к своим драгоценностям, но действительно были прекраснее всего, что Леголас видел. Разумеется не прекраснее Леса, не прекраснее улыбок друзей, не прекраснее родного лица отца, что поздним вечером, он помнил, улыбаясь сказал, о чем и мечтать было не дозволено. ?Я скучал...? ?... ernil nin?. Зачем же отец вот так просто отдает ему эти подвески? Леголас не снимает их со своей шеи — не хочет этого делать; напоследок проходясь пальцами по острым граням, он отходит от зеркала, обращая взор к платьям. Так похожи на те, что носит его отец — смешно становится. Но он принимает это игру, пусть игрой называть и не хочет, однако, не зная, что затеял Владыка, разряжая его как принцессу, иных слов на всех известных языках подобрать не может. Без помощи слуг такой наряд надеть сложно, но Леголас справляется. Серебристое, с зелеными светлыми нитями и вышитой листвой на рукавах и подоле, одеяние превращает его в фею. Лесная Фея — называли Трандуила гномы и люди, и от воспоминаний, так внезапно всплывших, Леголас хохочет еще сильнее. Он подвязывает поясом крепкую талию, застегивает все драгоценные пуговицы до последней и осторожно раскладывает на груди подвески, хотя отстранять их холодящий свет от все еще разгоряченной после сна кожи хочется меньше всего не свете. Что ж, думает он, ведь отец не узнает, что я их надел, если они будут под одеждой... Натянув сапог и в последний раз бросив на себя взгляд через зеркало, он выходит прочь из покоев. Стражники, стоящие на входе в королевское крыло дворца, второй раз за, казалось бы, ничем не примечательно утро давались диву. Смех, раздающий из покоев принца, а потом и сам принц, сверкающий, будто самая яркая звезда на безлунном небе, все не спускающий улыбку с лица, совсем не по-королевски торопливо, срываясь на бег, пролетел мимо. А точно так же утром куда-то торопился сам Владыка, не встающий раньше последнего рассветного луча, на ходу раскидывая указания, пока солнце за окном даже не думало подниматься.*** Что ж, впервые за много лет Леголас был действительно смущен. Он сидел за столом по правую руку от отца. Напротив принцессы Арвен. Которая была одета в одно из своих дорожных платьев, в то время, как Леголас сиял едва ли не казной целого города на одном лишь только платье, не говоря уж о камнях. Гимли, едва удерживающий гогот, прятал ухмылку где-то в конце стола, и, кажется, был абсолютно счастлив сидеть как можно дальше от напыщенных господ-эльфов. За Арвен сидел Арагорн, и, Эру бы его подрал, тоже едва ли не ухмылялся. Леголас медленно перевел взгляд на отца, стараясь убрать оттуда любые угрожающие и недовольные отблики, но сам не верил в то, что преуспел. Попасться на такую... очевидную уловку было стыдно. И принять поражение принцу было сложно. Утешало лишь то, что Трандуил, сидящий рядом, сверкал подстать сыну. Пусть на нем не было подвесок из Белых камней, но на тонкой серебристой нити на его шее лежали изумруды невиданной красы и размеров, и та же зелень мелькала на его короне, прячась и поблескивая в летней листве. Ну, по крайне мере Леголас мог попытаться принять происходящее с честью. Так он думал, пока за столом не начались разговоры. — Aranel, — обратился к Арвен Трандуил, — как вы находите жаркое из кролика? Арвен, как и все эльфы Ривендела, не приемлющая в еду животной пищи, натянуто улыбнулась. Она прошлась серебряной вилкой по листам салата и капусты на своей тарелке и покорно кивнула. — Вы очень добры, Владыка, — тихо сказала она. Леголас поблагодарил Эру, что на завтрак не были приглашены придворные эльфы, ведь с отца сталось бы начать свое представление перед всем честным народом. — А вы, господин гном? — перевел он взгляд на Гимли. — Блистательный завтрак, Ваша Светлость, — прокаркал тот. Владыка усмехнулся: — Поверьте, вас кормят лучше, чем вашего отца в темнице в его последний визит сюда. И, вероятно, лишь громкий голос Гэндальфа удержал Гимли от непоправимой ошибки: — Думаю, мы все согласимся с принцессой Арвен, Владыка Трандуил, вы действительно очень добры, — почтенно сказал он, наклоняя голову. Король эльфов бросил на Волшебника раздраженный взгляд, будто коря его за то, что прервал увеселительные беседы, а ведь еще не дошла речь до Арагорна. Возможно, где-то глубоко в своей бессмертной душе Трандуил и уважал Следопыта, но не назвать его Королем-попрошайкой не мог. — А ты все так же не приемлешь светских бесед, Митрандир... — раздраженно начал Трандуил. — Ada... — едва слышно лишь самому Королю сказал Леголас. Его голос потонул в шелесте листьев короны Владыки и остался неуслышанным никем, кроме отца. Владыка же потянулся к кувшину с нектаром и, остановив дернувшегося было слугу взмахом руки, наполнил кубок Леголаса сладким напитком. Затем он налил себе. Леголас опешил. Он несмело протянул руку, чтобы взять свой кубок, все еще не в силах осознать оказанную честь, и сделал медленный глоток. Затем еще один. Пока кубок не стал пустым. Все это время отец, казалось, не сводил с него взгляда пытливых глаз, будто бы следил. Наблюдал. Едва ли не контролировал каждое движение языка и горла. — Быть может, — раздался голос Гимли, заставляя Леголаса вздрогнуть, — вы наполните и мой бокал? Ваше Величество. Трандуил одарил его едкой ухмылкой точеных губ: — Разумеется. Вы ведь мой гость. Он протянул руку с кувшином, предлагая Гимли, и когда под всеобщее удивление гном протянул ему кубок, Владыка наклонил кувшин. Напиток все лился и лился, наполняя кубок, а вскоре и переливаясь за стенки сосуда.
Красная, будто кровь, влага побежала по серебристым стенкам кубка, по пальцам Гимли, по тарелкам, блюдам, а после — на белоснежные скатерти. Трандуил оставался неподвижным, взглядом прослеживая каждую каплю, пока последняя из них не упала на переполненный до краев кубок гнома. — Наслаждайтесь трапезой, господин гном, — сказал он как ни в чем не бывало и, отсалютовав тому кубком, сделал глоток. Потом к громким стуком опустил кубок на испорченную скатерть, величественно поднялся, испугав резкими движениям слугу, и медленно удалился. Леголас устало опустил лицо в ладони, чувствуя на себе взгляд не только всех гостей, но и слуг, что уже боялись гнева своего Владыки.
Нельзя быть одновременно тираном и мудрецом — гласила старая мудрость, но Трандуил был прямым доказательством обратного. Эти переговоры будут самыми сложными в жизни Леголаса, он знал об этом, как только Гэндальф сказал, что выбора в поисках союзников у них нет. — Я поговорю с ним, — наконец сказал он, поднимаясь. — Сожалею, — тихо пробормотала Арвен, но Арагорн осторожно взял ее хрупкую ладонь в свои, успокаивая и отрицательно качая головой. Верно. Она ни в чем не была виновата. Никто их них.***