Глава 10 (1/2)

В начале февраля Эндрю закатил скандал Лоре Дэвис. Не сдержался и, плюнув на все, выплеснул гнев в аккуратное, свежее, чуть подкрашенное лицо, ловя раздувающимися ноздрями знакомые нотки парфюма. Был готов врезать ей. Был готов развернуть ее к себе спиной, швырнуть на стол, стянуть отутюженные строгие брюки и отыметь ее бешено и безжалостно – до криков, до боли, до слез.И, возможно, ей бы это понравилось. Она ведь любит жесткие игры. Любит подставлять всех вокруг, подставляться самой и рисковать там, где ставки накручены до предела.Чертова старая стерва сказала: Легион доживает последние дни. Это уже понимают все: от культистов на авиабазе до насквозь прогнивших гулей в фонящем Серчлайте. Редкие курьеры и отважные караванщики, способные преодолеть сотни миль, рассказывали: под натиском повстанцев в начале зимы пал Хаб. Легион не выстоял, отступил на север, сдвинулся на юг. Укрепил Джанктаун, превративпомойку в огромный военный форт. Сделал из Могильника гигантскую оборонную крепость.Они больше не нападают. Они защищаются. Это критически важный симптом, по которому даже конченый дилетант способен поставить диагноз.Закрепляя доставшийся немалой кровью успех, повстанцы расчищают себе путь на восток. Создают коридор, по которому их отряды действительно, мать их, движутся к Вегасу. Поодиночке, не сбиваясь в подобие армии: все яйца в одну корзину умные люди не кладут. Многие уже дошли – скрылись в горах, засели в пещерах. Рассеялись по городам и смешались с толпой.С той самой толпой, на которую возлагает надежды смышленый, но такой неопытный Эндрю Нолан.Секта служителей Марса тоже почуяла слабину – видит, что Легион сдает и вскоре клондайк ценнейших ресурсов окажется по сути ничьим, а таким вещам ничьими быть не положено. Значит, зреет очередная война. За ресурсы, за обломки и за будущее цивилизации. На кого делать ставку в этой войне?Уж точно не на Легион. И не на кучку суеверных, пусть и до зубов вооруженных кретинов. Связываться с ними себе дороже, это знает любой дурак. Лора Дэвис поставила на молодую кровь, способную к свершениям и переменам. И на тех, кем движет злость, чувство мести и боль. Вместе эти две силы способны очистить Мохаве и от Легиона, и от сектантов, которые явно вооружились не просто так.– Вам стоит объединиться. Найти точки соприкосновения.– Мне? С ними? Да нихуя! – взмахнул руками. Левая была тяжелее из-за Пип-боя. Эндрю приучал себя к этому чуду техники, свыкался, срастался с ним. – Я скорее с Устином общий язык найду, чем с этой лживой шайкой!– Цели господина Устина не до конца очевидны. Но сдается мне, он тоже претендует на солидный кусок пирога.– Мне плевать, – Эндрю действительно чуть не сплюнул под ноги. Удержало лишь наличие чистого, незатоптанного ковра. – Пусть подавится своим куском. Ты же в курсе, кто мой… Мой, мать его, генерал. Его зовут Октавий. Он бывший преторианец Цезаря. Он родился легионером. Он был легионером всю жизнь. Думаешь, они захотят искать с ним точки соприкосновения?– Ради великой цели чем-то… и кем-то приходится жертвовать. Я пожертвовала братом.– Сука, – сжав руку в кулак, выдохнул Эндрю. Ярость стекольным крошевом скрипнула на зубах.Он не собирается никем жертвовать. Больше – никем. Особенно своими друзьями, которых и без того немного осталось. Эти люди – все, что у него есть.Лора прищурилась:– У тебя есть намного больше.– Да? Пожалуй. Например, рабы. Да, черт возьми, настоящие рабы! И у тебя, между прочим.– Значит, освободи их. Я своих тоже освобожу.– У меня есть Курьер.– Кто? – подведенные брови взметнулись вверх. – Ты же не о том самом Курьере? Славная шутка.– О том самом, – припечатал Эндрю. – Я не шучу. И теперь у меня наконец-то есть цель. И раз уж я навеки застрял в этой сраной полумертвой пустыне… Я своей ебаной цели добьюсь. Если хоть кто-то из этих калек приблизится к любому из моих городов…– Твоих городов? Невероятно, – ее грудь всколыхнулась, глаза загорелись. – Вот это страсть! Я хочу тебя прямо на этом ковре.Диван. Проклятый скрипучий диван она все-таки заменила на какое-то коротконогое кривое чудовище, неумело обтянутое выцветшим, протертым до дыр синим бархатом.– А еще, – Эндрю отшатнулся от тонкой руки,– у меня есть невеста. Ты знала об этом. Моя невеста пришла сюда. Боюсь, не только нашим деловым отношениям конец…– Не конец, – перебила Лора, но огонь в ее взгляде потух, уголки губ, чуть заметно дрогнув, опустились. – Я еще могу оказаться тебе полезной. А ты тогда уж придумай, чем будешь платить. Не сжигай мосты. Не иди на поводу у своей горячности. Ах, эта молодость, – ее пальцы все же коснулись его груди. Легко и почти без интимности. – Эта бурлящая, искрящая кровь, бьющая в голову, толкающая на необдуманные поступки…– Я все обдумал.– Конечно. Но подумай еще. Кстати, твоя невеста в курсе наших с тобой деловых, – улыбнулась, – отношений?– Нет. Скажешь ей – и я тебя убью.Возможно, подсказывал новый, недавно проснувшийся внутренний голос, ее и впрямь безопасней убить. Уж слишком много дерьма на этой проклятой мисс Дэвис завязано. Начиная с химии, за которую все еще может вздернуть на столбе Легион, заканчивая украденными партиями лома, патронов и, конечно, оружия. ?Деловыми отношениями? с Лорой Дэвис Эндрю себе стопку смертных приговоров одним махом подписал.

И если бы только себе.Вправе ли он обвинять в чем-то Лору и дока, вернувшегося в Ниптон с таким лицом, будто рассчитывал минимум на сотню ударов плетью? Эндрю даже орать на него не стал. Сказал: ?Больше так не делай. Пожалуйста?. И в это ?пожалуйста? очень много всего вложил – взглядом, жестом, мимикой, интонациями.Может ли он наказывать других людей за то, в чем извозился сам? Весь, с головой, – а теперь так отчаянно желает отмыться…Nihil lucratur, ausus cui nil famulatur?.

Это политика. Гребаная политика. Мутные опасные воды, в которых Эндрю Нолан еще не плавал. Здесь нет места прямолинейной честности кровопролитного боя, но ставки и риски не менее велики.К счастью – господи, нет! – рядом находится человек, для которого политика всего лишь игра. И играет этот мудак тонко, со вкусом, умеючи. Если захочет.– Ждешь, что я опять тебе помогу?В Ниптоне, вечером, засучив рукава застиранной рубашки в крупную клетку, Сандерс собирался в поход. В охотничью вылазку со своими отрядами бравых добытчиков. Хотелось бы видеть их лица, хотелось бы слышать их разговоры в общем кругу у костра. Хотелось бы знать, как эти люди проведут несколько дней в компании правой руки Великого Зверя Востока.Смешно. За сорванной маской оказалась еще одна, но все уверены, что это лицо – живое и настоящее.После речи, зачитанной Эндрю с верхних ступеней у входа в ратушу, Ниптон покинуло почти два десятка человек. Собрали вещи и, не прощаясь, ушли. Люди, смирившиеся с легионерами, с Октавием, рейдерами и публичными наказаниями, соседства Курьера вынести не смогли. Кое-кто нашел в себе смелость высказать все в лицо – и самому Эндрю Нолану, и Дантону с Чейзом. ?Мы, наверное, тоже скоро уйдем?, – не глядя в глаза, обронила женщина, с которой Эндрю всегда здоровался, знал: ее зовут Сара, мужа – то ли Том, то ли Тод. А может быть, Тед, но это, в общем-то, совершенно неважно. Их сын был убит, пытаясь сбежать от рекрутеров Легиона, но они оба до последнего оставались здесь.А теперь собираются уходить. Ну и скатертью им дорожка.Люди шептались. Угрюмо косились, о чем-то совещались между собой, а под сердцем болезненно ныла надежда: лишь бы никому не взбрело в голову Курьеру за что-нибудь мстить. ?Разве мясо, которое я приношу, стало вдруг менее сытным?? – риторически спросил Сандерс в тот день, стоя у крыльца клиники. Спросил достаточно громко, чтобы слышали все, и ему, естественно, никто не ответил.– Помогать я не стану. – Он укладывал в кожаный рюкзак провиант. – Всю эту ситуацию создал ты. Тебе и расхлебывать. Я уверен, ты справишься.– Но ты же можешь хоть что-нибудь подсказать?– Могу. – В рюкзак полетела цветастая пачка чипсов. – Но не буду.– Почему?– Я просто наблюдатель. Забыл? Я зритель. Я смотрю представление.– Но… Ты же тогда мне помог. Ты даже себя раскрыл! На кой хрен ты это сделал?– Из непосредственной личной заинтересованности, – он поднял рюкзак за широкие лямки, встряхнул. Внутри что-то звякнуло. – Мне показалось, я увидел мачете, воткнутое в твой живот. А потом убитого центуриона. На долгую дипломатию у меня не оставалось времени.

– А сейчас тебя уже не волнует моя судьба?Сандерс стрельнул коротким взглядом. По-настоящему стрельнул – тупой болью пробило мозг, вынудило поморщиться, отступить от кухонного стола.

– Степень моей заинтересованности в твоей судьбе… – он замер на миг. Быстрым движением схватил что-то мелкое, пихнул в растянутый боковой кармашек, – напрямую зависит от того, как ты проявляешь себя. Мне нет смысла возиться с нерешительным, беспомощным ничтожеством. С каждой своей победой, мой мальчик, ты растешь в моих глазах.– А ?Гелиос? считается победой? – Эндрю прошел вдоль стены, провел пальцами по липким, засаленным обоям с полустертым рисунком. От них пахло старостью и испорченным жиром.– О, – встрепенулся Сандерс. – Вот здесь я тобой горжусь. Но до настоящей победы еще далеко. Ты же знаешь, что скрывается за его непробиваемыми стенами?– Да. Я удивлен, что и ты в курсе.– Я рад, – тепло улыбнулся Сандерс. Опять, мать его, искренне и тепло. – Приятно осознавать, что все еще могу тебя удивить.– Странно, что ты сам не воспользовался его мощью.– У меня были ядерные боеголовки, – ответил так, будто для него это обычное дело – держать под рукой пару ядерных боеголовок на всякий случай. – Но такие игрушки еще слишком… взрослые для тебя. Поиграй пока с ?Гелиосом?, – он уложил в рюкзак пачку самодельных фильтров для воды и банку с обеззараживающими таблетками. – Найди способ достучаться до той, – не глядя указал в потолок, – штуки. Заставь ее отозваться на твое обращение. А теперь иди. Не отвлекай меня. А то забуду что-нибудь важное. Туалетную бумагу, к примеру.С мыслями о важности туалетной бумаги Эндрю добрался до проема, ведущего в коридор. Замялся в нем ненадолго.– А что с Терезой? – обернувшись, спросил.– С Терезой? – Сандерс оторвался от озабоченного созерцания внутренностей рюкзака. – А, Тереза. Очень приятная женщина. Неглупая. Для женщины, разумеется. Мне понравилось с ней беседовать.– Она психиатр, если что. И, кстати, – Эндрю старался не замечать радостного интереса, вспыхнувшего на лице, не бритом уже пару дней. – Если ты собрался говорить с ней обо мне… Она сестра моей невесты. Аниты. Буду признателен, если кое-какие вещи из моего прошлого ты не станешь озвучивать.– Что именно?– Ты знаешь, о чем я.– Понятия не имею. У меня немало талантов, но телепатия не из их числа.– Не надо быть телепатом, чтобы… Так, ладно. К черту, – кончики ушей стремительно нагревались, жар сползал вниз, к щекам. – Во-первых, Нью-Рино. И я сейчас не про бои.– Понял тебя. Еще что-то?– Да. Морфин. Я сам им скажу. Как-нибудь потом. А еще про… –облизнулся, злобно зыркнул на ни в чем не повинный дверной косяк. – Про меня и Марка не говори. Я не представляю, как потом объяснять все это Аните.– Ты был юн, глуп, труслив, податлив и чрезмерно доверчив, – Сандерс вернулся к сборам. Кинул в рюкзак два спичечных коробка. – Мой сын был просто самим собой. Здесь даже нечего объяснять. Но хорошо. Я не скажу. А теперь будь любезен, – махнул рукой.Что-то в его тоне едва уловимо и чертовски настораживающе изменилось. Сгустившийся теплый воздух теперь пах озоном, будто перед грозой, и источник этого запаха зависал в задумчивости над полусобранным рюкзаком.

?Не заговаривать с ним о Марке?, – сделал Эндрю пометку в уме. Подчеркнул ее жирной линией, заключил в выразительный круг. Поставил на воображаемых полях три восклицательных знака.– Короче, – вернулся из коридора, так и не дойдя до двери. – Я раньше вроде бы этого не говорил… Только не пытайся снова меня убить. В общем… Мне очень жаль, – вцепился в косяк. Отчего-то казалось, что так надежней и безопасней. Можно использовать его как опору для придания ускорения телу, если вдруг потребуется спасать свою жизнь. – Я не прошу прощения, в этом ведь смысла… нет? Знаю, что нет. Просто хочу, чтоб ты знал. Я очень сожалею о его смерти и до сих пор чувствую свою вину…– Я знаю, – Сандерс уставился исподлобья. – А теперь, если не уберешься, я сам тебя вышвырну. Дай мне уже собрать эти чертовы вещи. Вон отсюда.Эндрю Нолан, грозный градоначальник и руководитель уже далеко не гуманитарной миссии, поджал губы и скрылся, пока не грянул гром.

***Разочарование номер один: увидеть ослепительный луч, бьющий с ночного неба, не получится. Девка со станции передала: согласно ее расчетам и обрывкам информации из локальной сети, спутник с мощнейшим лазером на борту проходит над западным полушарием в светлое время суток. Яркую фантазию пришлось с сожалением подкорректировать, и она стала значительно менее яркой, уже не такой эффектной, но была по-прежнему дьявольски соблазнительной.Разочарование номер два: отыскать в системе ?Гелиоса? ПО для управления орбитальным лазером так и не удалось. Никакие внешние признаки не свидетельствовали о том, что с ?Гелиоса? это сделать вообще реально. Ни передатчиков, ни нацеленных в небо огромных антенн. Ничего такого, что могло бы пробиться сквозь атмосферу и доставить на орбиту Земли приказ об атаке, например… Например, авиабазы ?Неллис?…Оставалась надежда на скрытые в глубинах солнечной башни компьютеры. Быть может, они связаны не с локальной сетью станции, а ведут куда-то еще – туда, откуда управление вторым АРХИМЕДом все же возможно.Нашлась информация об устройстве – что-то вроде портативного прибора для наведения. Целеуказатель, который, используя некий загадочный алгоритм, позволяет спутнику безошибочно определить условную точку С – позицию цели в каком-то гигантском воображаемом треугольнике. Эндрю сказал: ?Да в задницу эту алгебру?. ?В данном случае геометрию?, – строго поправили его.Алгебра, геометрия – один хрен, Эндрю Нолан не математик, он воин и миссионер. Теперь еще и политик чуть-чуть. Самую малость – ровно настолько, чтобы понять: ковыряться в политике ему совершенно не нравится, но не всё и не всех можно победить и завоевать.

– Я заебался. Опять, – сообщил он, когда Октавий явился домой.Наконец-то явился – оставил аскетичную палатку на пустыре. Пришел за чистой одеждой – грязную бросил в ванной. Ополоснулся под душем, не без удовольствия плюхнулся на свой диван, смахнул со лба влажные волосы. Эндрю было совершенно нетрудно заварить чай из какой-то травы и сухих лепестков.

– Рад, что ты пришел, – он поставил чашку на журнальный столик. Вдохнул ароматный пар, кивнул Октавию: пей. – Мы с тобой в последнее время нечасто видимся.– Бываю занят. И у тебя полно дел.– Ты был в Вегасе. Как там? – Эндрю подтащил к столику мягкий стул, уселся со скрипом.– Васко не совсем доволен ситуацией. Говорит: завод малоэффективен. В поисках нужного оборудования проверили еще пару мест. Все пусто или разрушено. Он считает, нам нужен ?Маккарран?. Системы, похожие на конвейерные линии, использовались для доставки чемоданов в аэропортах. Но там проживают члены одной общины. Почти шестьдесят человек. На контакт с нами идут неохотно, боятся, что мы у них что-то ценное отнимем.– А у них есть что-то ценное? – Эндрю смотрел, как Октавий берет чашку, принюхивается. Делает осторожный глоток – шумный, чтобы не обжечь язык и губы.– Кроме механизмов? Не знаю. Могу посмотреть.– Они тебя впустят?– Я найду способ.Поразмыслив, Эндрю медленно кивнул:– Может, лучше мне самому к ним наведаться? Поговорить с ними лицом к лицу.На самом деле ему стоит поговорить лицом к лицу со всеми жителями Нью-Вегаса. Они должны видеть, как он выглядит, слышать, как звучит его голос. Они должны знать того, за кем идут – то ли в светлое будущее, то ли на смерть. Обстоятельства неоднозначны и переменчивы.

Октавий сделал еще глоток и поставил чашку обратно на стол. Заверил, что не голоден, перекусил недавно, да и в последнее время аппетита особого нет.– Хочу сходить куда-нибудь с тобой вдвоем, – сообщил.– В клуб? В ресторан? – вылетело до того, как мозг спохватился.Октавий приподнял брови:– Что?– Ничего, – Эндрю за ладонью спрятал глупую, во всю рожу, улыбку. – Не бери в голову.– У нас же нет ресторанов.– Забей.– Разве что ?Атомный ковбой?, но…– Все. Это была просто дурацкая шутка.– Я не понял ее.– И хорошо.Эндрю вздохнул. Уставился в пол – на квадратную дырку в ковре, протертую ножкой столика.– Я думал о том, чтобы вместе сходить в ?Маккарран?. Это сравнительно безопасно.– Я не против, – Эндрю пожал плечами. – Почему бы и нет. А что насчет спарринга? – спросил, поколебавшись. – Их давно не было.– Это верно, давно, – Октавий опять потянулся за кружкой. На поверхности столика отпечатался влажный круг.– Если, допустим… сегодня? – Эндрю бросил взгляд на часы: они отчего-то остановились еще до полудня.– Ты меня знаешь. Я готов. Но попрошу тебя об одной вещи, – Октавий завис над кружкой, обхватив ее ладонями.

Эндрю напрягся, даже дыхание затаил.

– Если ты хочешь что-то сказать мне, то просто скажи. Если ты недоволен мною – говори мне в лицо. Говори, – надавил, – а не бей. Спарринг – это тренировка, а не попытка решить конфликт. Обычно тот, о котором я до последнего не подозреваю.Для приличия выдержав паузу, Эндрю кивнул:– Хорошо. Я тебя понял.– Тогда говори. Есть что-то такое, что нужно решить до того, как мы спустимся в подвал?Вот кому нужно работать тут психотерапевтом. Заглядывать в чужие души, вытаскивать из их глубин тщательно скрытое, запертое на кодовые замки, заваленное камнями и бетонными – мемориальными – плитами. Вот у кого хватит сил их поднять, разворошить, преодолевая любое, даже самое отчаянное, сопротивление.

– Я не знаю, – Эндрю с трудом остановил бегающий по комнате взгляд. – Не знаю. На тебя я сейчас ни за что не сержусь. На себя… Разве что на себя. И на Аниту. У меня нет с ней контакта. То есть… понимаешь? Вообще нет. Я к ней тянусь, а она… Я будто в глухую стену тычусь. Бьюсь головой, а оттуда, с другой стороны… ни звука. Тишина. Будто я что-то совершенно неправильно делаю. А я не знаю, как правильно. Я как будто бы все забыл. А она не торопится мне напомнить, как это… Как у нас раньше с ней было.?Было, было, было…? – свинцовым шариком от одной стенки черепа до другой.

– Что еще? – спросил Октавий.– Еще? Лора. И эти повстанцы чертовы. Я понимаю… В смысле, я понимаю их. Но я не хочу… Я не могу иметь с ними ничего общего. Но ты ведь знаешь, как это работает. Qui non nobiscum, adversus nos est?. Они могут решить, что я против них. И это будет очередная проблема. Мы же им химию через Лору толкали. Сохрани нас всех бог, если об этом узнает Луций или кто-то еще. А он может узнать. Его люди могут захватить в плен кого-нибудь из повстанцев… И вот тогда нам точно пиздец. Никакой Сандерс нас не спасет.– Дальше, – кивнул Октавий.– Сандерс, – выдохнул Эндрю. – Я с ним, блядь, не могу… Я с ним ничего не могу. Но и без него – тоже. Он как страховочный трос, который в любую секунду может лопнуть… Лопнуть потому, что я его ожиданий не оправдал. Я догадываюсь, что происходит с теми, кто не оправдывает его ожиданий. А еще я видел, что он делает, когда по-настоящему зол. И когда он слетает с катушек. Он слишком долго спокоен. Слишком… нормален. Слишком адекватен на вид. Знаешь, это как воздух застывает перед каким-нибудь ураганом, а потом просто все сметает к херам…– Дальше.– Я боюсь за семью Устина. Боюсь за чужую семью… За семью Устина! Я ведь так долго ненавидел этого мудака! А теперь я боюсь за его сына. Вдруг он от матери убежит? Вдруг его занесет на свалку и там его сожрут бродячие псы? Люди Устина придут, и им скажут об этом…– Что еще?– Я не знаю… Не знаю, что будет потом. Ведь когда-нибудь все это так или иначе закончится. Я не представляю, что будет тогда. Если он… В смысле, если Сандерс не захочет меня отпускать? Если он тоже в Вайоминг попрется? Я хочу, – он посмотрел Октавию в глаза, – чтобы ты убил этого сукиного сына.– Сейчас?– Спятил, что ли? Конечно же нет. Позже, – Эндрю откинулся на неудобную, слишком низкую спинку, и ее край врезался под лопатки. – Когда мы все же сможем уйти отсюда… Мы, – повторил. – Я хочу, чтобы ты пошел с нами.– Эндрю…– Я хочу, чтобы ты пошел, блядь, со мной. Потому что…– Спроси, чего я хочу.В тишине Октавий допил травяной чай и вернул пустую кружку на стол. Снаружи, где-то недалеко, взвизгнул и горестно зарыдал чей-то ребенок.

– Спроси. Пока мы не начали бой.Его глаза чернели провалами в полумраке гостиной. На улице вечерело, но было лень отрывать зад от стула и включать свет. Да и не нужен свет – темнота располагает к откровенности и доверию.– Ладно. Чего ты хочешь?– Я хочу, чтобы ты остался здесь. Это не просьба, – он поднял руку до того, как Эндрю распахнул рот. – Это желание. Мне показалось, его стоит озвучить.Навалилось, придавило сверху. Вжало в скрипнувший стул. Лишило сил, стянуло грудную клетку – сильно, резко, до жжения между ребрами.– Я понял, – и голос сел. – Понял тебя. Хорошо, что сказал.– Это все? Теперь можем идти, – Октавий поднялся и направился к выходу.Чувствуя себя выжатой тряпкой, которую этим вечером по стенке размажут, Эндрю обессиленно поплелся за ним.

***Октавий кое-что соображает в политике. Эта мысль снизошла одним тихим прохладным вечером с усыпанных звездами высоких небес, как великое пронзительное откровение. Он не просто торчал рядом с Цезарем. Он и года рядом с Цезарем не проторчал: большую часть времени командовал воинскими формированиями, вел переговоры с лидерами гражданских поселений, заключал соглашения и отдавал приказы атаковать в тех случаях, когда соглашения не заключались.Он может что-то посоветовать, подсказать. Он может взять слово тогда, когда Эндрю Нолану в голову ничего не приходит. Например, когда нужно попасть в ?Маккарран? – огромный довоенный аэропорт, обнесенный высокой, почти целой стеной с непустующими сторожевыми башнями.?Или мы войдем по-хорошему – или мы войдем по-плохому?, – охранникам у ворот.Эндрю не знал, что так можно. Оказалось – вполне. Это все-таки его город. Его сраный город, что бы там ни думал себе Устин. Какие бы знамена ни развевались на февральском ветру, насколько бы красны и грозны они ни были…Нью-Вегас больше не принадлежит Легиону. Легион его упустил – улицы, здания, вереницы помигивающих фонарей, оголодавших бездомных псов и растерянных, неинтересных людей, недостаточно молодых и недостаточно сильных. Говорили, НКР не способна удержать во рту огромный кусок, в который жадно вцепилась своими подгнившими, расшатанными зубами. К сожалению – или к счастью, – Легион тоже не удержал.Эндрю Нолан его подобрал, этот кусок, – истерзанным, пережеванным. Организовал, вооружил народ, дал какую-никакую работу – и похер, что за ?большое человеческое спасибо?. Похер, что не каждому эта работа была нужна.Единственное, чего не дал им пока Эндрю Нолан, – цель. Но фрагмент за фрагментом картина в голове складывалась. Ничего сложного: все люди желают одного – просто спокойно жить в сытости, безопасности, хотя бы с минимальным комфортом. Зная, что их накормят, напоят и защитят. Чувствуя себя частью чего-то единого, крепкого… Эндрю не помнил, что дальше. Когда-то давным-давно Тереза показывала ему треугольник с надписями от вершины до основания. Называла его пирамидой потребностей или чем-то вроде того. Всегда, во все времена, эта пирамида, по ее словам, не менялась, в ней заложена естественная, природная людская суть.И ключ к управлению. Шагая с Октавием по 95-й магистрали и думая о Терезе, вспоминая давние разговоры и размышляя, к чему сейчас все идет, Эндрю увидел в этой пирамиде... его. Ключ. Осталось сообразить, как вставить его в замок и в какую сторону повернуть, чтобы заворочались все нужные шестеренки.– Смотри, – указал пальцем вверх Октавий, когда их пустили на территорию аэропорта и позволили войти в терминал. – Это что? Самолет?– Не беспокойтесь, – бросил не глядя какой-то заросший неряшливый тип, больше похожий на пьяницу-фермера, чем на охранника. От высокого потолка и темно-серых стен отскочило невнятное, едва различимое эхо. – На бошки не упадет. Мы тросы не так давно заменили. Стойте здесь, наш главный сейчас придет.Главный? Вздор. Он, Эндрю Нолан, здесь главный. Пока эта неуязвимая громада стоит на территории его города, главнее, чем он, здесь нет никого.– Говорить будешь ты, – шепнул он Октавию под пристальным, недружелюбным взглядом коротко стриженной женщины. – А то я сморожу какую-нибудь херню.И Октавий говорил – с серьезным стариком, в чью бороду, спускающуюся на грудь, были вплетены нелепые разноцветные ленточки.

Он говорил – а Эндрю внимательно слушал. Следил, какие жесты Октавий использует, какие выбирает слова.

Это не Сандерс. Сандерс за пять минут поставил бы тут всех на колени. Кого-то, конечно, прирезал бы, а всех остальных убедил бы принести клятву верности Эндрю Нолану. Или наоборот: вступил бы с ними в долгие дипломатические переговоры, которые все равно закончились бы клятвой верности, ведь это логично и неизбежно. Все до единого ее принесли бы, возможно поверив, что это решение – их.Все, включая главного старика, который твердым тоном все объяснил: они здесь живут третий год, у них разрешение консула и даже его приказ. Они чинят одежду и броню легионеров, шьют походные сумки, патронташи, ножны и кобуры. Им, конечно же, не нужны древние, слившиеся с гранитным полом, насквозь проржавевшие механизмы, но только в том случае, если Легион на их изъятие даст добро.Крупнейший военный лагерь армии Новой Калифорнийской Республики превратился в жалкую швейную фабрику. Это и печально, и немного смешно.– Нам нужна эта территория, – шепнул Эндрю, пока их с Октавием, держась на почтительном расстоянии, провожали до выхода. – Я имею в виду, вся территория. Ты только посмотри. Тут живет шестьдесят человек. А можно было бы разместить шестьсот. Или тысячу.На них неприветливо пялились с неприступной защитной стены.– У нас пока нет тысячи человек.– Неужели по всему региону не наберется?– Наверное, наберется.– Вот и хорошо. Время теперь есть. Набирай.Они традиционно пообедали в ?Атомном ковбое?, наблюдая за немногочисленными посетителями, – здесь наливали виски и позволяли играть в ?Караван?. Звучал задорный инструментальный рок-н-ролл – они слушали его, сидя в самом дальнем углу, за небольшим столиком, который обслуживался с особой чуткостью и вниманием. Дождались Васко – Эндрю с ним не встречался давно, но бывший капрал, завязавший наемник, рейдер, сутенер и черт знает кто еще совсем не изменился за минувшие месяцы. Разве что седеющую бороду недавно аккуратно постриг и в глазах появилось что-то новое. Что-то сухое, жесткое и невыносимо серьезное. То, что присутствует в глазах Октавия всегда – врезано характером, встроено воспитанием, впитано с молоком матери и с кровью врагов.Эндрю оказался самым младшим за этим столом. И в его взгляде – он знал – ничего подобного не было.За трапезой и разговорами провели часа два и твердо сошлись в одном: им действительно нужна вся чертова территория бывшего аэропорта ?Маккарран?, но пока остается радоваться, что можно разобрать багажную карусель. Как только центурион Луций даст добро, разумеется. А он никуда не денется – даст.

– Чего ты не ешь? – спросил Васко, косясь в почти полную тарелку Октавия. Зажаристые ломтики картофеля, молодые, нежные плоды кукурузы, чуть надгрызенный, поблескивающий застывающим жиром стейк. – Невкусно? Тебе нравится что-то другое? Я скажу поварам…– Не стоит, – пресек Октавий. – Я просто не очень голоден.Эндрю, уже насытившись и разомлев, с молчаливого разрешения подтянул к себе его тарелку, вилкой подцепил холодный картофельный ломтик и не без удовольствия отправил в рот.