Глава 14 (2/2)

– Да нет же, блядь! Нет, нет, нет.Шкафчик сотрясло от ударов, пальцы вокруг члена сжались. Заныло, загудело внизу живота. Возбуждение ненормальное, нездоровое, похожее на долгий, непрерывный спазм. Чтобы снять его, не помешал бы журнальчик с нарисованными промежностями и сиськами.

Она вздрагивает, хнычет и выгибается, когда ее имеют в тощий оттопыренный зад.

– Блядь!Шкафчик надтреснуто громыхнул.

– Эндрю, – с другой стороны двери, на которой даже хлипкой защелки не было. – У тебя все нормально?– Дьявол… – в груди вспыхнул холод, испуганно сдавило кишки. – Твою мать… Ну чего тебе надо? Уйди.Минуту назад дом был пуст!– Все в порядке? – пауза. – Не нужна моя помощь?– Что? – скрывая надорванный хохот, Эндрю вгрызся в кулак. – Нет. Сам как-нибудь справлюсь.Едва стихли шаги Октавия и старческий скрип половиц, понял: не справится. Страх быть застуканным испортил все окончательно. ?Спазм? рассосался за считаные секунды, оставив противное тянущее ощущение. Пальцы беспомощно тискали сдувшийся член, похожий на дохлую личинку-мутанта, и кровь болезненно билась в висках, проталкиваясь к бесполезным мозгам.– Что ты там делал? – спросил Октавий, когда Эндрю показался в гостиной, все еще взмокший, с неровным дыханием.– Рожу под водой полоскал. Психовал. Лупил по шкафчику кулаком.– Тебе надо…С усталым ?заткнись? Эндрю плюхнулся на диван. Уставился в трещины потолка – как давно его в последний раз белили? Побелка отваливается кусками, сыплется на журнальный столик и втаптывается в ковер. Надо бы привести домишко в порядок – и щеколду заодно на дверь ванной прибить.– Ты о личном пространстве слышал хоть что-нибудь?– А ты слышал, что слово надо держать? Я про спарринг. В подвале почти час тебя дожидался.

Точно. Ебаный спарринг – и ведь ныло где-то на задворках сознания чувство, будто он, увлекшись событиями, о чем-то напрочь забыл!Эндрю виновато вздохнул, буркнул: ?Сейчас пойдем? – и еще с полминуты пялился на трещины в потолочной побелке, пока стук сердца не выровнялся, не стал размеренным и глухим.

***Ничто не выводит из себя так, как дурацкое ?успокойся?.

От удара в лицо уклониться не удалось. Бликнула сталь – мачете на лету развернулось. Рукоять утонула в мозолистом кулаке – и этот кулак впечатался в скулу с такой силой, что в глазах потемнело и щелкнули шейные позвонки. Голова мотнулась, локти уперлись в стену. Толчок, поворот, толчок.Ушел. Выскользнул из-под атаки, сдирая кожу о шершавый бетон, рванул к своему клинку, который, выбитый из рук, непростительно долго лежал на полу и отвлекал тусклыми пересветами.

Получил в бок с ноги – показалось, что ребра хрустнули. Дыхание перехватило в очередной чертов раз.

На миг открыл спину – и Октавий повелся. Эндрю встретил его с размаху локтем. Врезал в лицо, шарахнулся от ответа, перехватил руку, вывернул ее так, что еще чуть-чуть – и сложный перелом обеспечен…Прикосновение стали к обнаженному животу заставило его замереть. Очередная долбаная оплошность: будь это настоящим боем, его кишки уже свисали бы до колен. И несколькими секундами ранее получил бы в скулу не кулаком – острое лезвие вспороло бы ее до кости.– Что это было? Ты мне нос едва не сломал. – Октавий расслабился, и два тела не без осторожности расплелись. Струйки крови, стекающие из ноздрей на губы и подбородок, он вытер тыльной стороной кисти, сплюнул красным прямо на пол.– А у меня, кажется… все же треснула пара ребер, – Эндрю скривил разбитые губы и озабоченно ощупал бок. Коснулся пальцами отшлифованных, сглаженных автодоком рубцов – теперь мягких и эластичных, по цвету почти слившихся с остатками здоровой кожи. – Док же меня убьет, если я к нему так припрусь… Ну нет, – выдохнул с отвращением, когда Октавий, шмыгая носом и размазывая кровь по щекам и губам, вытащил из старого, валяющегося под столом чемодана давным-давно припрятанные мешочки с целебным порошком. – Меня от этой дряни тошнит. Я лучше домой пойду, там у нас еще два стимулятора.– Мы разве уже закончили? – Октавий выпрямился, сверкнул торсом, украшенным густыми разводами. Кровь Эндрю вперемешку с его. – Возьми оружие, – кивнул на мачете. – И мы продолжим.– Я не хочу. Я устал.– Хочешь. Не устал. Бери свой клинок.– Нет. Мне надо ребра проверить. Сегодня я не готов…Договорить не успел. С равнодушным ?дело твое? Октавий взмахнул мачете – и жизнь Эндрю спас сильный, чистый рефлекс. Один из тех, которые в долю секунды мобилизуют дремлющие резервы и заставляют тело совершать вещи, невероятные со стороны.

Как ему удалось под немыслимым углом уклониться, каким образом он устоял на ногах, как, преодолев пространство и время, в долю секунды метнулся Октавию за спину, уходя от сверкающей стали, Эндрю не уловил. В следующий миг колени его подкосились – лезвие просвистело над головой. Тело рухнуло, сгруппировалось, ободранный локоть толкнулся в пол. Рывок, перекат – пальцы вцепились в деревянную рукоять, и от ответной атаки Октавий был вынужден отшатнуться, его маневр превратился в защитный блок.

– Ты спятил?! – голос треснул, во рту пересохло. – Ты меня чуть не убил!

– Но не убил, – Октавий не остановился, но отступил. Двигался неторопливо по кругу, словно прицеливался, выжидал.– Какого хрена?! Это же чертов спарринг! Я не согласен тут сдохнуть.– Тогда защищайся в полную силу.– Да ты… Ты спятил. Что ты делаешь?– Сражаюсь. Как воин сражается с воином.– Но я…Ему снова не дали договорить.

В намерение Октавия его прикончить Эндрю, конечно, не верил. Не верил мозгом, не верил сердцем, но телу было плевать. Оно, защищаясь, поначалу ушло в глухую, эффективную оборону, отбивая удар за ударом, уклоняясь от резких атак. Затем – в нападение: оказавшись возле стола, Эндрю схватился за первое, что подвернулось под свободную руку. Пустая тяжелая пепельница полетела Октавию в лицо. Он отбил ее – приоткрылся на миг. Этого было достаточно, чтобы лезвие, проскользнув под локтем, чиркнуло наискось – от подмышки до солнечного сплетения.Октавий не среагировал. Следующий удар от него пришелся не в живот, как ожидалось, а в пах. Правила спарринга окончательно полетели к черту. Не хватило секунды, а может двух, чтобы справиться с острой болью, взорвавшейся в животе, чтобы заставить слушаться подкосившиеся ноги. Ярко вспыхнуло в голове, тело замерло и согнулось, рука с мачете вскинулась в попытке закрыть лицо – и крепкие пальцы сомкнулись вокруг запястья. Крутанули его с такой силой, что сквозь боль пробился хруст натянутых сухожилий и костей. На подсечку Эндрю уже не среагировал – упал на колени, затем рухнул ничком. Вместо того, чтобы разбить лоб о бетон, ткнулся им в мягкое – Октавий успел подсунуть ладонь. Надавил, задирая лицо Эндрю к пыльному потолку, уперся коленом в выгнутый позвоночник. Вывернутую горящую руку с силой прижал к спине – точь-в-точь как у разложенной поперек тумбы рабыни.– Блядь, – просипел Эндрю. – Больно…– Я знаю, – прошелестело в ухе. – Терпи. Когда поймешь, что выхода нет, сдавайся.– Сукин… сын…Хребет затрещал. Кожа на горле так натянулась, что готова была прорваться на кадыке. И тогда прозвучало это омерзительное, скрипнувшее по раскаленным нервам, тихое ?успокойся?.

– Я тебя… на хер… убью…Тело скрутило от боли, что-то горячее растеклось по голой спине.– Ну. Говори. Давай же.Кровь. Это кровь льется из раны Октавия. Лезвие вошло чересчур глубоко.

– Эндрю, пожалуйста, – щекотнуло барабанную перепонку, губы царапнули ушную раковину, и это встряхнуло похлеще электрошока.Эндрю дернулся, чуть не завыл.– Сдаюсь, – прохрипел. – Отпусти. Отвали от меня. Немедленно, – выдохнул с яростью.Его тело тут же свободно распласталось на испачканном кровью полу. Смешавшись с пылью и нанесенным снаружи песком, размазанные капли выглядели грязно-бурыми. Рейдерша тут полночи будет все отмывать.– Ты ведь понимаешь, что я не причинил бы тебе вреда?– На хуй, – Эндрю с трудом поднялся, прижал ладонью клубок колючей проволоки, угнездившейся в животе. – На хуй пошел.Вытер разгоряченное лицо, смахнул набежавшие слезы – рука опять полыхнула огнем. Взглядом поискал майку, в пылу сражения кто-то смахнул ее со стола. Свою Октавий, скрутив жгутом, прижал к обильно кровоточащей ране – такую недостаточно присыпать слабеньким порошком.– Видишь? – поднял взгляд. – Когда нет выхода, ты можешь сдаться.Все силы, что оставались, Эндрю вложил в последний на сегодня удар.

Этот вечер был похож на огромный кусок дерьма. Ни поужинать как следует, ни подрочить, ни подраться, еще и док устроил разнос. Влетело обоим – Эндрю раньше не слышал, чтобы кто-то повышал голос на Октавия. Док назвал их тупоголовыми эгоистичными кретинами, спросил у Октавия: ?Где были твои мозги?? Пообещал: Эндрю в следующий раз уже просто пристрелит, чтобы не тратить время, силы и драгоценные медикаменты.

?Надо было к Рубену обратиться?, – шепнул Октавий, пока док отходил за шиной, чтобы зафиксировать кости предплечья на время действия стимуляторов. Октавий перестарался с выкручиванием руки.

После заката с севера налетели клубы пыли – за порогом клиники Эндрю глотнул ее от души. Закашлялся, сунул нос под воротник свежей майки. Дожидаться, пока к нему присоединится Октавий, не стал.

Плелся домой, погруженный в болото внутри своей головы. Встретив по дороге легионера, машинально кивнул. Тот, как ни странно, отсалютовал, а чуть позже возле тропы, проложенной между лачуг, Эндрю перехватил Чейз – с таким видом, будто случилось непоправимое.Рейдерша подавилась членом и умерла?– Мне только сейчас сообщили, – Чейз теребил звонкую пряжку брони, – что Патрик еще утром пропал. Сандерс про него спрашивал, но он постоянно спрашивает, никто внимания не обратил. А тут мне сказали, что после ужина Сандерс подорвался на поиски.Эндрю был рад, что воротник скрывает лицо. Сделал вид, что кашляет, чтобы спрятать идиотский смешок, ведь нет ничего смешного в пропавших подростках – и это он еще не придумал, как о Лиаме всем рассказать.– А второй? – спросил. – Мартин? Ушел вместе с Сандерсом?– Нет, – ответил Чейз. – Мне сказали, Сандерс ушел один. Даже охотников своих не стал дергать. Может, ничего страшного, конечно, но все равно… Стоит ребят поднять и окрестности прочесать? Не мог же пацан убежать далеко. Как считаешь?Эндрю, захлебываясь в теплом вечернем дерьме, никак не считал. И о Патрике, положа руку на сердце, совсем не тревожился – тот приобрел устойчивую привычку таинственно исчезать, а его отец, обладающий феноменальной бдительностью, всякий раз его находил.

Он не Лиам. С концами не потеряется и вряд ли вляпается в беду.– Не делай пока ничего. Подождем до утра, – надеялся ночью заручиться советом Октавия.Тот ночевать не явился. Эндрю долго ворочался и прислушивался к каждому шороху: вдруг скрипнет входная дверь?

Они не поссорились, просто у обоих настройки сбились, расшатались ослабшие тормоза. Несильно и ненадолго – с каждым может случиться. До клиники они добрели вместе, даже перекинулись парой фраз. Октавий сказал: ?Мне жаль, я не хотел?, когда док, осмотрев Эндрю, предположил трещину в лучевой кости. Эндрю и сам беспокоился: не сломан ли у Октавия нос? А если вдруг сломан – не в первый же раз, не стоит придавать этому большого значения…И вот Октавий не вернулся домой. Какого черта вообще? Не сбежит же он как бестолковый пацан, оставив все вещи, не взяв с собой даже оружия. Для таких глупостей нет ни повода, ни причин.В воображении Эндрю бывший преторианец с гордо выпрямленной спиной удалялся в ночи по шоссе, ведущему к горным вершинам. Торжественно, многозначительно – так, что хотелось выкрикнуть вслед ?ну и вали!?. И разум постепенно стал погружаться в эту фантазию – скорее тревожную, чем приятную, оттого сон не шел.Время, по ощущениям, перевалило за полночь, когда со стороны коридора донесся звук: постучали. Сначала негромко и деликатно. Потом с силой, отчетливо, три раза подряд. Эндрю ожидал увидеть за порогом Октавия – он ведь не знает, что дверь незаперта.

В блеклом свете старой луны и звезд мялся сонный, кое-как одетый док – торопился, пуговицы на рубашке застегнул косо, неправильно.

– Извини, что разбудил. У нас тут история…Дерьмовый вечер закончился. Началась дерьмовая ночь.

В клинике вместо ярких потолочных ламп горел небольшой торшер. Мартин Сандерс стоял рядом с ним – руки по швам, взгляд в стену, ни единой эмоции на отсутствующем лице. В мятые брюки заправлена рубаха с длинным рукавом, застегнута на все пуговицы – правильно, аккуратно.

– Вот. Он написал, – док передал Эндрю лист, на котором печатными буквами было выцарапано: ?Мистер Нолан?.– Охрененно, – Эндрю поскреб в затылке. Тупой, механический жест. – И что тут произошло?– Я, как обычно, спал наверху. Двери в клинику не закрывал. Я никогда их не закрываю, внизу все равно нечего воровать. А Деннис там, где палаты, ночует. Чтобы все время быть начеку.Хроническая бессонница доку сыграла на руку: он не слышал, как открылась входная дверь, но металлический скрежет выдвижных ящиков трудно с чем-либо перепутать.

– Я поначалу думал, что Деннис пришел. Но он бы свет включил, а этот, – кивнул на Мартина, – шарил на ощупь, без света. Когда я спустился, он даже не пытался сбежать. Я спросил его, что он ищет, дал ему карандаш и бумагу. Он написал только это, – док указал на лист.

Эндрю снова окинул Мартина взглядом. С виду пацан как пацан. Даже парень уже – молодой, но пока не взрослый. Жидкие усики в слабом свете темнеют над верхней губой, под глазами глубокие тени, на лбу поблескивает испарина – нервничает или болеет?– У тебя жар? Ты взять лекарства хотел?Мартин не шелохнулся.

– Почему ты не мог просто спросить? Написать на бумаге. Давай, – Эндрю положил лист на стол. – Напиши, что тебе нужно. Что у тебя случилось. Ты же хотел в моем присутствии об этом… сказать. Или я позову охрану, – с угрозой прищурился. – Когда твой отец вернется, он вряд ли обрадуется.По лицу Мартина пробежала тень. Он сделал шаг, склонился – чуть неуклюже, будто что-то ему мешало. Взял карандаш, просверлил в листе пару дырок застывшим взглядом. Выписал под ?мистером Ноланом? одно слово: ?Наедине?.

Док зевнул протяжно и заразительно. Покосился на циферблат настенных часов. Тот показывал половину первого – время нешуточно позднее.

– Ладно, – Эндрю все понял. – Идем. Кстати, – глянул на дока, – Октавий не в клинике ночевать остался? Нет? Ну что же…

В конце концов, есть еще ратуша и общежитие для гостей.– Знаешь, – по пути к дому Эндрю будто сам с собой разговаривал, – день выдался сегодня отвратный. И я только-только стал засыпать. А еще есть хочу. Настроение паршивое, поэтому эти твои херовы фокусы…Мартин отставал на полшага. Дышал тяжело, как подраненный кротокрыс.

Дома Эндрю включил свет на кухне, принес из гостиной исчирканный неважными заметками лист. Перевернул его чистой стороной, поставил на плиту старый пузатый чайник – можно фальшивого кофе выпить, все равно поспать не судьба.

– Пиши, – всей душой веря в чудо, рыскал по шкафчикам в поисках хоть чего-то съестного. – Как умеешь. Раз ты всех поднял среди ночи…Чуда не случилось, съестного не обнаружилось, полки и шкафчики были пусты.

– А какого… хрена ты делаешь? – обернувшись, Эндрю остолбенел.Вместо того, чтобы прилежно писать, Мартин расстегивал пуговицы на рубашке – одну за другой. Во взгляде, устремленном в упор, читалось не то отчаянье, не то вызов.

– Так, – Эндрю встряхнулся. – Погоди. Что ты… Господи, это что?За последние дни он видел немало вещей, которые видеть совсем не хотелось. В этот раз стоял и таращился на красно-лиловый кровоподтек. На несколько сливающихся кровоподтеков – с обеих сторон они расплылись по вздувшимся ребрам, коснулись солнечного сплетения, почти добрались до ключиц. Местами чернели округлые пятна – такие остаются от тяжелых прикладов или увесистых кулаков.Ребра Эндрю после спарринга не по правилам выглядели здоровее.– Знаешь, это… – он нелепо моргнул. – Надо к доку вернуться. Тут дело серьезное, я помочь не смогу. Как… Как ты ходишь? Как дышишь вообще? Это давно? Твой отец видел? Кто это сделал? Или… Подожди, подожди…

Выражение лица Мартина изменилось. Губы поджались, сморщилась влажная кожа на лбу.– Черт меня подери, – Эндрю схватился за голову: соображает она сегодня чертовски туго. – Это сделал он? Твой отец? Вот же… – проглотил слишком поспешное, слишком преждевременное ?ублюдок?. – Короче, я сейчас за доком схожу. Ты пока сядь. Или постой, если тебе так легче…– Не надо. – В дверном проеме возникла невидимая стена. Эндрю в нее с размаху влетел – так, что в башке заломило по-настоящему. – К доку не надо. Прошу.Нет смысла спрашивать то, что и так очевидно. Эндрю удержал за зубами бестолковое ?ты говоришь??. Поняв и приняв, что эта ночь добьет его окончательно, развернулся: Мартин пялился на него и морщил лицо – так делают живые люди, когда им чертовски больно. Мартину было больно, он больше этого не скрывал. Прижал ладонь к ребрам и сквозь гримасу выдал:– У тебя неверная информация. Никакой он мне не отец.