Глава 3 (1/1)

Тот факт, что они облажались оба, душу ни черта не грел.

Октавию следовало появиться раньше. Сразу после первой атаки, как договаривались. Напасть с тыла, свести риски к минимуму. Быстро и аккуратно все закончить. Кого-нибудь оставить в живых, допросить. Обыскать лагерь, убедиться, что распятый именно тот, кто им нужен. Выяснить что-нибудь о втором помощнике Рубена – девушке по имени Трейси.Октавий не появился: предпочел затаиться и наблюдать. Желал посмотреть, на что Эндрю способен. Желал испытать его – как воина, как легионера. Напрочь упустил из вида, что воином и легионером тот был несколько лет назад, а сейчас хотел лишь одного – мира. Спокойной жизни. Для себя и для всех остальных. Вообще для всех.Хотел умом, но иногда казалось, что сердце хочет чего-то иного.На это ?иное? Эндрю, как последний кретин, повелся сам. Сработал не мозгами, а по давным-давно вбитой в подкорку схеме. Схеме, сто раз опробованной, обкатанной, эффективной: бей – уклоняйся – добивай. Не отступай. То, что начал, доводи до конца.Он знал: они нападут первыми. Знал, сам спровоцировал, потому что чертов обосравшийся мертвец на кресте – это, конечно же, Боб, кому еще это быть? А тело Трейси они с Октавием нашли позже. Оно валялось в другой палатке – не в той, где полураздетый ребенок прятался от чужаков. В той, где был ребенок, лежали только какие-то коренья, цветы, грязные тряпки и чистая вода.Возможно, Трейси положили в соседнюю палатку еще живой. Под ее разбитым опухшим носом и вокруг синюшных губ засохла кровь, до того – успела накапать на расстеленный спальник. Наверное, Трейси умерла уже после Боба: ее тело еще не начало коченеть, когда Эндрю, морщась от тупой боли в свежезалеченной двумя стимуляторами ключице, накрыл его каким-то пыльным, найденным здесь же мешком.А вот старика найти не удалось. Отработанная эффективная схема сыграла с Эндрю тупую шутку: заставила сосредоточиться на тех, кто опасен, и забыть про дурацкого старика.Как, в какой момент он исчез – ни Эндрю, ни Октавий не видели. Далеко ли он ушел? Вряд ли. Представив улепетывающего через пустоши дряхлого деда с развевающейся по ветру седой бородой, Эндрю рассмеялся бы, если бы в этой ситуации было хоть что-то смешное.

Они обыскали холмы вокруг лагеря, заглянули под каждый куст, никого не нашли. Чертов старик будто провалился сквозь землю – и этот вариант тоже проверили. Высматривали норы, пещеры, трещины. Ничего.Пришлось признать: дед удрал. Каким-то чудом не развалившись на бегу, он скрылся за те… сколько? Две? Три? Пять минут? Пока Эндрю показывал, на что способен, а Октавий, мать его, наблюдал.Тряпка, содранная с веревки, оказалась частью какого-то одеяния. Белая ткань, несложные красные узоры. Вроде застиранные надписи, но наверняка не поймешь. Эти люди из Коттонвуд-Коув – Октавий еще раньше предположил. Теперь нашлось подтверждение. Или слабый намек на то, что во всем случившемся был хоть какой-то смысл.

?Сходим туда? Проверим?? – предложил Октавий.?Ты спятил? – Эндрю, которому спать уже совсем не хотелось, повысил голос. – Что мы им скажем? И вообще, посмотри на меня!?Его одежда была залита кровью – вся майка спереди и штаны, и даже ботинки. Волоски на руках слиплись и ссохлись, как и пряди на голове. Эндрю тер щеки – на ладонях оставались коричневатые хлопья. Под ногти въелись красно-черные ободки.Слишком много крови. В основном той, что хлынула фонтаном из пробитой ножом сонной артерии упитанного мужика. Его обрез Октавий решил прихватить с собой. И еще пару стволов. И патроны. И чистый рюкзак, куда они с Эндрю сложили найденные в лагере засушенные грибы и несколько мелких кульков с какими-то порошками, похожими на перетертую дорожную грязь.Они облажались, но не во всем и не полностью. Трейси и Боба им все же удалось разыскать. И грибы Нейтана. С самим Нейтаном познакомились. Пора возвращаться, хватит с них на сегодня.С Эндрю – хватит.– У тебя есть дети? – спросил Октавий, когда они отошли от стоянки уже шагов на триста.Вопрос застал Эндрю врасплох.– Что? Нет, – голос был хриплым и неуверенным. – Я думал об этом, но пока… Нет. Почему ты спросил?– Ты говорил, у тебя есть женщина. Я подумал… Неважно.Эндрю сглотнул: его слегка тошнило. Может, от нервов. А может, от близости Серчлайта и его радиоактивных флюидов.– Ну… – выдохнул. – У тебя-то их точно нет.– Этого я не знаю, – серьезно ответил Октавий. И добавил: – Нельзя было оставлять его в живых. Уже не младенец. Видел нас, мог запомнить, мог говорить. Мог добраться до своих и…– А какая разница? – Эндрю перебил. Шагал быстро, смотрел на рельефный пустошный горизонт. – Какая, на хер, разница? Мы старика все равно просрали. Отпустили бы ребенка… Ничего бы не изменилось! Совершенно, блядь, н-ничего! Так… Какого же хера? Как мы за одно сраное утро н-наворотили столько хуйни?!После короткого молчания Октавий сказал:– Успокойся.Тогда Эндрю впервые отчетливо пожалел, что предложил ему остаться с миссионерами.***Рубен вернулся на свою ферму под вечер. Молчаливый, тихий, мрачнее тучи. В запачканной одежде – обычная грязь вперемешку с кровавыми пятнами. До отказа набитая сумка через плечо: из лагеря неизвестных забрали все, что могло пригодиться в хозяйстве. Среди прочего – патроны, инструменты, какие-то тряпки, целую палатку и пару пустых вещмешков.– Вам что-то из этого нужно? – спросил у миссис Аддерли. Вручил ей свернутую, перетянутую шнуром палатку, положил детали каркаса на землю. Остальное оставил себе, не бросать же добро среди пустошей.Его до стоянки и обратно сопровождали Дантон и Аксер. Несколько человек из миссии присматривали за фермой – тут у Рубена было двое тяжелобольных и старый Карлос, который кашлял зеленой слизью с алыми прожилками, дымил, как сырое полено, и давным-давно впал в маразм.– Охрененно вы погуляли утром, – вполголоса буркнул Дантон, когда, вернувшись с Рубеном, проходил мимо Эндрю. – Хотя чему я, блядь, удивляюсь.Аксер просто протопал мимо. Не взглянул, ничего не сказал.Всех убитых Октавий взял на себя – так они с Эндрю на обратном пути договорились. Ему терять нечего, спрос с него невелик. Скажи Эндрю, что мимоходом грохнул трех вооруженных мужиков и одну женщину, мастерски бросающую кухонные ножи… Многие бы в это поверили?Уж лучше бы нет.Ощущение, что они вдвоем натворили что-то исключительно дерьмовое, свербело под ложечкой, покалывало у солнечного сплетения. Время от времени, накатывая с удвоенной силой, придавливало к земле и заставляло кожу между лопатками холодеть.– Мы их там неподалеку похоронили. Чуть дальше холма с крестами. Рядом с небольшой треугольной скалой, – рассказывал Рубен о погребении своих помощников, пока врачи миссии прощались с пациентами и собирались назад, на ранчо. – У Боба череп пробит, он не на кресте умер. Раньше. А Трейси… Ребра сломаны, синие губы, полная глотка крови… Наверное, осколком проткнуло легкое. Она умирала дольше, чем Боб. Мы там видели тело маленького ребенка.Он поднял голову, сверкнул выразительными мешками под растерянными глазами. Посмотрел на Октавия. Потом на Эндрю.– Это обязательно было делать? – спросил.Они переглянулись и промолчали.– Не понимаю, что вы за люди. Не понимаю. За год у меня ни разу не было конфликтов с Коттонвуд-Коув. – На небритом, осунувшемся лице Рубена читался упрек, огорчение, осуждение. Своими словами он подозрения Эндрю и Октавия подтвердил. – Разные мелочи только. И я не представляю, что должно было случиться, чтобы… вот так…– Они убили твоих помощников, – напомнил Октавий. – Первыми напали на нас. И мы не знаем почему.– А я догадываюсь. – Эндрю глянул туда, где на бельевой веревке, натянутой между трейлерами, болталась его отстиранная от чужой крови и почти высохшая одежда. Сам он пока ходил в старом фермерском комбинезоне поверх трусов.– Я догадываюсь, – произнес громче, и все присутствующие повернулись к нему. – Нейтан говорил, что Боб и Трейси часто спускались к лагерю. Наблюдали издалека.– Да, – нахмурился Рубен. – Я их сам просил приглядывать за тем поселением. Там иногда происходили странные вещи. У них много оружия и что-то… Что-то похожее на какой-то религиозный культ. Понимаете? Там, бывало, страдали люди, но у них, как я знаю, нет ни одного врача. И я думал, что если кому-то понадобится помощь…– Старик какую-то чушь про шпионов нес, – Эндрю скосился на Октавия. – Может, им не понравилось, что твои помощники за ними следили?– Но убивать из-за этого? Да еще так жестоко…Рубен говорил заторможенно, подвисал, уставившись в одну точку.– Почему они вообще разбили лагерь вдалеке от поселка? – спросила миссис Аддерли, серьезного разговора с которой Эндрю боялся до холодка в желудке. Она должна была отправиться в Ниптон для знакомства с консулом Вегаса, но ее догнали в нескольких милях от ранчо и вынудили вернуться. Все из-за этой дурацкой истории.– Судя по тому, что я там нашел… Кто-то из них болел. Мы и раньше такое видели. Там нет врачей. Я уже говорил? Если кто-то заболевал, его изгоняли на время. Или он сам уходил, селился в стороне от других. И ждал, пока болезнь пройдет. Или умирал. Однажды, давно, я предлагал им помощь, но меня прогнали. Потом еще раз… В третий раз я уже предлагать не стал. Понимаете? Поэтому Боб и Трейси просто иногда… Господи, – он закрыл ладонями лицо, запустил пальцы в волосы. – Что же я без них буду делать…– Мы поможем, – пообещала миссис Аддерли. – Пока что поможем с фермой и пациентами. Но через пару месяцев нам придется уйти. Энди, – позвала таким голосом, что в животе снова заледенело. – Твоя одежда высохла. Нам пора возвращаться на ранчо. Нас ждут.Эндрю, весь день проведший на ферме Рубена, знал: если подняться на невысокий холм к северу, то даже без бинокля в сумерках можно увидеть, как вдалеке на ранчо Вулфхорна разгораются вечерние костры.Пока лишь костры. Разжиться бы парой рабочих генераторов, подключить старые светильники к батареям… Кто там был спецом по электричеству? Вроде кто-то из до сих пор живых?– Если старик расскажет своим, что случилось, могут быть последствия, – пока Эндрю шел переодеваться, за его спиной звучал голос Октавия. Ровный, нисколько не напряженный голос.Октавий обозначил проблему. Обрисовал ситуацию. Он не считал себя в чем-то виновным, за исключением так тупо упущенного старика.– Нолан, слушай, – застав Эндрю без штанов, в тень большой фермерской хижины неожиданно шагнул Дантон. – Пока мы ходили тех двоих хоронить, Аксер…– Преторианец.Эндрю натянул брюки, вжикнул молнией.– Чего?– Октавий. Он был преторианцем. Стал вексилларием, когда Ланий распустил гвардию.Влез в майку. Когда поднимал руки, почувствовал, что перебитая ломом ключица все еще ноет.– Ну… Ну нихуя себе. Шутишь?– Нет. – Эндрю заправил майку в штаны, затянул ремень. – Не говори пока никому.В сумерках вытянулось, застыло лицо Дантона. Чуть дальше, возле трейлеров, Октавий продолжал что-то говорить.– Это он тебе сказал? Бля. А я ведь знал! Я знал, что тут какая-то херня нечистая. Я же тебе сразу сказал, что странно все. Он постоянно про Форт болтает. Про Форт, Цезаря и всякую хероту… И дерется, как ебаная машина…– Ты был прав, – закончив с переодеванием, Эндрю встряхнулся, пригладил волосы. Мельком глянул на руки: при слабом свете почти не видно, но из-под ногтей так полностью и не вымылась чужая кровь. – Но другим пока что не говори. Не надо.– Так что… Он и правда всех там завалил? Как тогда, на заводе?Эндрю ответил:– Да. Правда.Вряд ли Дантон обратил внимание на крошечную заминку.Когда Эндрю вернулся к остальным, обсуждать инцидент уже закончили. Конечно же, временно. Переключились на другое – на паренька, живущего под частично обвалившимся автомобильным туннелем.Рубен и правда знал его давно – встретил еще до того, как паренек поселился возле Серчлайта. И чем больше Рубен рассказывал об этой встрече, тем заинтересованней и многозначительней переглядывались миссионеры. Тем меньше, как надеялся Эндрю, они думали о куче трупов, ребенке со сломанной шеей и исчезнувшем старике.– Мы направлялись в Могильник, – говорил Рубен, а миссионеры, едва вознамерившись уходить, положили вещи и снова пристроились кто куда. – Два года назад, когда Легион окончательно… как это сказать… переструктурировался? Большая часть войск уже ушла на запад. Те, кто оставались здесь, тоже не сидели спокойно. Менялось командование на местах, появился управляющий – консул. Люди кочевали по городам, Легион постоянно всех переселял. Кого-то казнили, кого-то забирали, но потом отпускали. А кого-то не отпускали, понимаете? И мы… Мы решили, что, пока относительно тихо, нужно добраться до Могильника. Оттуда давно не было никаких вестей.Эндрю видел, как хмурилась миссис Аддерли всякий раз, как Рубен упоминал этот город. Город, о котором сам Эндрю почти ничего не знал, но ?последователи? – особенно те, что постарше, относились к нему с трепетом. Почти с благоговением. Ведь именно Могильник был их, ?последователей?, колыбелью. Городом, в котором группа энтузиастов когда-то давным-давно разрослась до сильной, влиятельной организации с серьезными ресурсами и планами на десятилетия вперед.Даже Цезарь не помешал этим планам. Даже Ланий не смог их полностью уничтожить. С захваченных Легионом земель представители организации устремились на север…А вот Рубен и какие-то загадочные ?мы? вместе с ним зачем-то пошли на юг.– От Серчлайта миль шесть прошагали. Думали, труп лежит на дороге. Тощий, переломанный весь. Там уже и вороны на столбах сидели вокруг. Понимаете?Эндрю курил и уже почти машинально следил, чтобы дым не относило к Октавию. Бывший преторианец не курит. И запах дыма ему противен, он говорил.– Останавливаться не стали, но потом… Один из наших… Славный парень был, Сэмом его звали. Сэм сказал: надо вернуться и хотя бы с дороги убрать. В сторону оттащить, прикрыть чем-нибудь. Все-таки это был живой человек. Мальчик еще совсем, на бандита не похож, на легионера тоже. А когда мы вернулись и стали его переворачивать… Сразу поняли – живой. И это, амигос, было настоящее чудо. Понимаете? Настоящее господне чудо. Я тогда сам людей не лечил, но повидал разные травмы… Мальчик еще дышал, и что нам с ним было делать? На обочине бросить? Мы торопились, но…Он прервался, чтобы проследить взглядом за старым Карлосом, который, выбравшись к ночи из своего трейлера, куда-то вразвалку поковылял в темноте. Наверное, украдкой покурить за невысоким сараем.– Пришлось разворачивать лагерь, – когда кашель Карлоса затих в полумраке, Рубен продолжил. – Весь вечер потратили. Парень стимуляторами до этого обкололся, некоторые раны поверх всякой грязи у него затянулись. Пришлось вскрывать и прочищать. Но на все стимуляторов не хватило. Как пошевелили его, так закапало отовсюду. Кровь ему переливали, резали, шили. Остаток дня убили. И ночью еще с фонариками там… Я сам. Сам фонарик держал, амигос. Рука отваливалась, но доктор Эткинс сказала держать. Понимаете? И я держал.– А что у него с глазом? – задал вопрос Эндрю.– Нет глаза. И не было уже, когда мы его подобрали. Одно месиво. Глазницу ему почистили, порванное веко подрезали. И второе тоже. Чтобы ресниц не осталось. Понимаете? Стянули все, подождали, пока срастется. Не оставлять же дыру в лице. Повязку ему я уже потом сделал, когда возле Серчлайта его нашел. Позже. Через месяц какой.– Так что с ним случилось? – поинтересовалась миссис Аддерли. – На него напали?– А мы не спрашивали, – ответил Рубен. – Вначале, как наутро очнулся, спросили раз… а он замер. Как бы выключился на пару секунд. Понимаете? А потом улыбнулся и давай нас дальше благодарить. Он нас очень много благодарил. И улыбался так виновато. Все время улыбался. Я уже тогда подумал: непростой паренек, – постучал себя пальцем по виску. – И переломов у него тоже… целая куча неверно сросшихся. Так-то не видно, но если раздеть и осмотреть… Я не знаю, где он их получил. Я его больше ни о чем и не спрашивал.Он снова обвел присутствующих серьезным взглядом. Солнце село уже окончательно, и серо-коричневые сумерки быстро наливались ночной чернотой.– Что бы с ним ни произошло, он вряд ли будет рад об этом говорить. Понимаете? Хотя… кто его знает, – пожал плечами. – Он странный. Но в грибах просто спец. С его грибами я стольким людям сумел помочь. Говорит, Чарли его всему научил. Кто такой Чарли, я не знаю. Может, Нейт его выдумал. А может, и нет. Понимаете?– То есть вы его вылечили, – протянула задумчиво миссис Аддерли. – Удалили поврежденное глазное яблоко, ресницы, сшили веки…– Одну почку пришлось выбросить. Правую. И селезенка была как каша. Сама на стимуляторах подзажила, но вокруг… полный бардак. Что-то еще там убрали, что-то внутри заделали. Два зуба еще, – Рубен перечислял, хмурясь, словно старательно вспоминая. – Зубы тоже пришлось убирать, там обломки одни оставались. Острые, все изрезали ему во рту. Ну и… Что смогли – то спасли. И видите? Живет до сих пор. Мы хорошее дело сделали. И он… хороший парень. Просто… ну… Понимаете?– Странный, – закончила миссис Аддерли за него. – Мы понимаем.Кто-то из миссионеров издал еле слышный смешок.– Мы звали его с собой. Утром, когда он кое-как на ноги встал. Не хотели его бросать, но он уперся. ?К башне пойду?, – говорил. ?Хочу к башне? – и все тут. Это он про аэропорт, конечно. Мы его уговаривали, про радиацию, опасности объясняли. Все впустую. Дали ему в итоге лекарств, воды… И отпустили. Оно и к лучшему, – голос Рубена окончательно сел. – К лучшему, что он с нами не пошел. Никто из наших до Могильника не добрался. Только мы и выжили. Я, Боб и Трейси. И нам пришлось вернуться назад. Понимаете?– Рубен… – Миссис Аддерли поднялась и по очереди посмотрела на каждого из присутствующих миссионеров. Те ответили ей молчаливыми согласием, Эндрю тоже кивнул. – Я бы хотела поговорить с вами наедине. Там, где нас никто не услышит.Выразительно скосилась на трейлеры – мало ли, кто там лежит и внимает чужим беседам.– Да без проблем, мэм. Я вас в дом к себе приглашаю, а остальные…– Отправляйтесь на ранчо, – миссис Аддерли махнула миссионерам рукой. – Все, кроме Энди. Ты останься, – обратилась к нему. – Сопроводишь меня на обратном пути.Старый Карлос в небесно-голубом комбинезоне кряхтящим призраком проковылял за спинами собравшихся, что-то бросил в траву, харкнул туда же и скрылся в своем трейлере. Вдалеке завыл койот – видимо, где-то в окрестностях обитает стая. Протяжный вой тут, как рассказывали, каждую ночь звучит.Эндрю пронаблюдал, как миссис Аддерли и Рубен исчезают за дверями лачуги. Обменялся с Октавием красноречивыми взглядами. Сделал вид, что не заметил, как выразительно и пристально таращится Дантон. Присмотрелся к Аксеру – тот держался особняком, ни с кем не разговаривал, лишь молча подобрал вещи, прихватил трофейную палатку и первым двинулся к выходу на шоссе.Когда все разошлись, а Карлос перестал кашлять в своем крошечном убежище, установилась глубокая ночная тишина. Эндрю, прогулявшись по площадке между трейлерами, сунул руку в карман и обнаружил, что сигарет нет. Видимо, остались в комбинезоне. А может, выпали и разыскивать их впотьмах не хотелось.

Он стоял, смотрел на горящий костер и вслушивался в тишину. Изредка моргал, боясь лишний раз шелохнуться. В голове вяло плавали обрывки мыслей, веки зудели, во рту стоял какой-то противный привкус, горло требовало глотка воды.Он не спешил за водой. Сейчас, когда тишина обступила его со всех сторон, ему впервые за многие дни было почти спокойно.До тех пор, пока резкий, пронзительный скрип двери не полоснул по нервам и не выдернул из этого уютного состояния. И койот завыл, как по сигналу. К нему тут же присоединился второй. Неспящий Карлос опять закашлял. Гигантский кокон, сотканный из мрака и тишины, распался, Эндрю несколько раз моргнул, мотнул головой, подавил зевок.– И вы?Рубен уже стоял рядом. Смотрел округлившимся глазами, с улыбкой от уха до уха и настолько счастливым лицом, будто забыл обо всех дневных злоключениях.

– Вы тоже?..– Я? – Эндрю обернулся на миссис Аддерли. – Я… Да, – сообразил. – Да, конечно. Мы все… То есть почти все…– Más contento que unas castaсuelas! Doy gracias a Dios!? Вы не представляете, как я рад! Я… – быстро глянул по сторонам, понизил голос. – Я хочу пожать вашу руку, амиго. Я хочу пожать вам всем руки…Хотя уже пожимал. Тогда… Я хочу вас обнять, вы позволите? Дайте я просто обниму вас. О-о… Mis amigos…Эндрю и сделать ничего не успел – его заключили в жаркие объятия, пахнущие потом и травами. Сдавили, сжали, дыхнули в шею, похлопали по спине, по плечам, опять потревожили чертову ключицу. В уши вливалось сбивчивое бормотание: Рубен думал, что с ?Последователями? покончено, и никак не ожидал, что где-то далеко они не просто живут – процветают, развиваются, строят свое государство. И снаряжают гуманитарные миссии.– Мы пойдем, – поток любвеобильного восторга прервала миссис Аддерли.– Отпустите моего консультанта, нам нужно возвращаться на ранчо. Мы всю эту ситуацию еще обсудим… И вместе придумаем, как нам дальше быть.– Вместе, – казалось, что Рубена от счастья на месте удар хватит. – Вместе. Теперь только вместе. Наконец-то, спустя столько лет… Вы же понимаете? Вы меня понимаете?Его глаза блестели в свете всеми забытого костерка. И эта эмоция была ярче, громче, сильнее, чем все дерьмо минувшего дня…Однако не смогла его полностью вытеснить из памяти. И уж тем более – из реальности. На пути к ранчо Вулфхорна дерьмо опять напомнило о себе.Вернее, о нем напомнила миссис Аддерли.– Это твоя вина, – уронила будто бы в никуда, но Эндрю показалось – ему на голову.– Что? П… почему это? – он поперхнулся остывающим воздухом.– Потому что Октавий… О нем мне нечего сказать. Но ты, – она замедлила шаг, аккуратно ступая по участку шоссе, асфальт на котором был разбит и превратился в твердые неровные кочки. – Ты был с ним. И ты должен был его остановить. Сказать ему что-то. За руку его схватить. Как угодно, но…– Вы это серьезно? Вы бы сами схватили?– Если бы я видела, что он собирается убить ребенка? Да. Безусловно.– У него были причины, – пробормотал Эндрю, пялясь в уже относительно целое полотно асфальта и разглядывая прыгающие в такт шагам отблески стареющей луны. – Он… Мы тогда не заметили, что старик исчез. Мы полагали…– Вы заметали следы. Избавлялись от свидетелей. Я правильно понимаю?Эндрю с трудом вдохнул плотный воздух, застрявший где-то над кадыком.– Звучит не очень, – кое-как вытолкнул. – Но если с такой стороны посмотреть, то… Все случилось за считаные минуты. Даже быстрее. Вы когда-нибудь видели, как это происходит? – он и сам сбавил шаг, повернулся к миссис Аддерли, пытаясь хоть что-то разглядеть на ее лице. – Вы знаете, сколько времени нужно опытному воину, чтобы расправиться с несколькими противниками?– Не знаю. Сколько?– Немного. Тело работает быстрее, чем разум. Все происходящее… Все случается одновременно. Здесь и сейчас. Это как… Как представить картину из кучи мелких кусочков. А потом за секунды ее сложить. Только действия и реакции. Нет эмоций, нет размышлений. Потому что в голове… В голове все уже случилось. Поэтому…– Хочешь сказать, Октавий действовал по инерции?Эндрю яростно поскреб в затылке – там действительно вдруг отчаянно зачесалось. Вой койота раздался где-то неподалеку, но коричнево-серые пустоши вокруг выглядели безжизненными. Никакого движения, лишь черные глыбы камней и мелкие неопрятные кучки – участки, заросшие полуживыми кустами и кактусами.– По инерции? Да, наверное…– Тогда он тем более опасен для всех. Человек, убивающий по инерции и не способный остановиться…– Он способен, – перебил Эндрю с досадой. – Способен. Любой способен остановиться, среагировать на новые обстоятельства, просто… Он не захотел останавливаться. Не было причин, потому что… Да черт подери! Мы заметали следы. И что… Что в этом плохого? Эти уроды убили помощников Рубена! Они хотели убить и нас! Мы защищались…– От маленького ребенка?– Да какая разница, на хрен?! – Эндрю сделал широкий шаг, встал, преградив миссис Аддерли путь. – Ребенок или взрослый… какая разница? Это человек! Целый человек. Обычный человек, просто… размер поменьше. Тогда, в тот момент, мы думали, что он опасен. Он не перерезал бы нам глотки, но рассказал бы про нас кому-то. Кому угодно. А мы и так потеряли кучу людей. Я не смог остановить Октавия. Я думал об этом. Я пытался сказать… Но не смог. Потому что в тот момент он был… Он был прав, черт возьми. Он защищал нас. Мы защищались оба. И защищали миссию. Ясно?Ее лицо тонуло в темноте, и не было видно, что за выражение на нем застыло. Эндрю был выше нее, сильнее нее, смотрел на эту женщину сверху вниз и чувствовал: она совершенно его не боится, не нервничает и не готова ему поддаться. Ей на него плевать.– Нет, – ее голова шевельнулась. – Мне многое тут не ясно. Но, раз уж вы с ним нашли общий язык… И так хорошо понимаете друг друга… Если большинство решит, что Октавию нужно уйти, он уйдет. А ты заранее его к этому подготовишь. В конце концов, идея с ним изначально была твоей.Ничего, кроме ?ну охуенно?, Эндрю выдавить из себя не смог.Позже той ночью с ним случилось то, что кто-то – мистер Кит, а может даже и Анита, – назвали бы нервным срывом. Совсем тихим, для окружающих почти незаметным, но все-таки нервным. И срывом. Или чем-то очень похожим – нелепым, бестолковым и чертовски постыдным, что случается с человеком, когда он долго балансирует на пределе, а потом происходит что-то… В очередной раз происходит что-то очень плохое – и вышвыривает пинком за чертов предел.Добравшись до ранчо, Эндрю понял, что ужинать совершенно не хочет, хотя за весь день перекусил лишь скромной тарелкой супа на ферме Рубена. Он хотел спать – его веки слипались, мысли путались и не додумывались до конца. Тело вело себя будто чучело, набитое мокрой ватой. Он где-то потерял свои сигареты, сунулся в прибранную хижину за новой пачкой – наткнулся на спящих миссионеров. Хотел покопаться в повозке – не смог ее отыскать в темноте. За день тут многое изменилось, под навесами появились какие-то ящики и перегородки, брамин куда-то пропал, как и много вещей, включая личные вещи Эндрю.Спросить про них было некого – в карауле остались Аксер и Чейз. С Аксером Эндрю говорить не желал, и был уверен: это взаимно. Чейз ничего не знал.Удалось угоститься одной сигаретой – Эндрю скурил ее чуть ли не залпом и за второй уже не пошел. Побродил на ощупь по территории, прогулялся по хлипкому мостку – таких тут была целая куча. Кто-то когда-то установил их на всей территории, чтобы облегчить передвижение по мелким дурацким холмам.Не самое удобное место для временной базы, но лучшего пока нет.По мосткам и холмам Эндрю спустился южной границе ранчо, прошелся вдоль сплошного забора. Влез ботинками в какие-то мертвые грядки, зацепил что-то из садовых инструментов – то ли грабли, то ли сломанную лопату. Выругался, почувствовал, как в горле опять собирается противный колючий ком, который не проглотить, не выкашлять и не выдохнуть. Нужно просто перетерпеть.Когда возвращался к хижине и навесам, напрочь потерялся среди чертовых грядок, холмов и мостков. Увидел слабый свет фонаря. Двинулся в его сторону, кусая себя за губы, сжимая кулаки до боли от впившихся в ладони ногтей. Услышал:– Энди? Ты что здесь делаешь?Пару шагов не дойдя до застывшей у креплений мостка фигуры, остановился. Шепнул:– Я не знаю. Я без понятия, что я тут делаю, веришь?Сильвия дала ему еще одну сигарету, зажгла спичку – задержала внимательный взгляд на его напряженном лице.– Все так плохо? – спросила тихо.Эндрю ответил: ?Да, плохо?. Все действительно плохо, черт подери.За несколько лет в Вайоминге он и забыл, каково это – терять друзей. За последний гребаный месяц он потерял двоих.

От отвык от боли. Он успел от нее отвыкнуть, ведь это и есть нормальная жизнь – когда у тебя ничего не сломано, когда не горят воспаленные ссадины и порезы, не пульсируют рубцы от плети, не ноют по всему телу разноцветные синяки.За последний гребаный месяц его били, пытали, топили. Ему ломали кости, в него метали нож и стреляли – на счастье, мимо, но ведь могли попасть!Он забыл, каково это – каждую минуту проживать с мыслью о скорой неотвратимой смерти. От ее близости он отвык, но за последний месяц…– Тише, – Сильвия приблизилась осторожно. – Эй, ну чего ты? Мы ведь здесь, и это точно не плохо.– Это плохо, – просипел Эндрю сквозь чертов колючий ком. – Плохо, потому что… Я все время ошибаюсь. Я делаю все не так, я не зн-наю… Не знаю, как п-правильно, я не умею, но я пытался… Я пытался все делать сам, когда… Знаешь, в Лимане Винс п-по-оставил меня над дружиной, сделал меня командиром. А какой, н-нахуй, из меня командир? Я столько раз думал, как можно было бы вытащить Уэса, как можно было не проебать Намира… Я даже п-п-п… придумал как! Куча вариантов! И в башке у меня все получалось, но… поздно. Блядь, я все время делаю что-то не так или… слишком п-поздно…– Ты правда не понимаешь? Ты же тогда нас всех спас.– Всех? Разве всех? – сам не узнавал свой сдавленный голос. – Я не спас всех, я… н-не… Не могу спать из-за этого. Я все время думаю обо всем. Мне нужно что-то… Что-нибудь, чтобы я мог выспаться, чтобы не думать. Чтобы в груди не болело, потому что иначе я… Я просто ебнусь к чертовой матери. А если я ебнусь, ты н-не представляешь, что я могу натворить. Я и в здравом уме когда-то столько херни н-на-а… наделал…– Я не думаю, что…– Я пытался, – сжатый, натужный шепот. – Пытался ему сказать, чтобы он отпустил того гребаного ребенка. Я пытался, н-но… ни хера не смог… потому что…– Хватит, – Сильвия шагнула к нему. – Все, хватит. Тихо. Заткнись и иди сюда.В ту ночь он, окаменевший, подрагивающий в нервном ознобе, со стиснутыми намертво кулаками вжимался лицом в крепкое горячее плечо. Давился болью – она пустила корни в сердце, ростками опутала легкие, забила глотку, не позволяя дышать. Он чувствовал, как жжет и режет уставшие глаза, как мокнут подмышки, бьется кровь в висках и ледяной булыжник ворочается в желудке. Не плакал – не потому, что это жалко и недостойно, а потому, что не получалось плакать, горящие глаза были болезненно сухи. Поэтому он, впитывая жар и запах чужого тела, вжимался лицом в накачанное плечо, позволял чужим пальцам перебирать свои волосы, чужим губам прижиматься к своему виску и дышал, дышал, дышал. Так, что в ушах гудело и кружилась тяжелая голова.