Мешок из кожи (1/2)

Нейтан не пользовался своей настоящей фамилией. Каждому, кто спрашивал его полное имя, отвечал: ?Нейтан Брукс?. Говорил так в память о Чарли, который многому его научил, прежде чем подохнуть в середине позапрошлого лета.В то лето, как и во все предыдущие, Чарли Брукс носил дурацкую ковбойскую шляпу. Она выглядела так, словно ее сожрала, переварила и высрала Плешивая Бетси – норовистая браминиха, сдохшая от старости в начале июня восемьдесят четвертого. Тупая тварь поглощала все, до чего могли дотянуться ее вечно сопливые, раздувшиеся морды, – от галлюциногенных грибов до несвежих потрохов, выброшенных на задний двор.

Чарли Брукс из-за собственной гребаной лени часто бросал там потроха. Говорил, что хищников в этих краях уже года два не видели, людей – лишь двое на всю округу. А если кого из чужаков занесет, так никто и присматриваться не станет. Кишки и кишки, у каждой живой твари в брюхе лежат такие же.

Потроха гнили под косой деревянной изгородью, среди сорняков и вросшей в землю колючей проволоки. Распространяли отвратительную вонь и привлекали мух. Но через неделю-полторы без дождей усыхали под солнцем, становились похожими на давно сдохших, раздавленных змей.

Брамины не едят засушенных змей. И обычно не интересуются чужими кишками. Однако Бетси была другой – наверное, заразилась чем-нибудь от хозяина. Чем-то таким, что заставило ее спятить и начать пожирать все подряд.

Возможно, она и правда сожрала идиотскую шляпу из чьей-то – вроде бы тоже браминьей – истрепанной кожи. Перетерла здоровенными уродливыми зубами, протолкнула в зловонное нутро, а потом выдавила из себя вместе с огромной дымящейся лепешкой отборнейшего дерьма. А Чарли не побрезговал вытащить, отряхнуть и напялить на свою лысую струпную башку.

Он не называл это дерьмом. Говорил – ?удобрения?. И действительно не брезговал, добавлял навоз Бетси в пропитанную водой и протухшей кровью землю. Зачерпывая горстями, вываливал получившееся месиво в специальные кадки, а потом заставлял Нейтана таскать их в темный подвал.

– Чтоб урожая побольше да побыстрей собрать, – пояснял и щурил лишенные ресниц веки из-под идиотской ковбойской шляпы. Морщил изрытый сухими язвами лоб без бровей. – Ты же хочешь, малы-ыш, чтобы у нас получился охуенный урожай, не так ли?Нейтан кривился всякий раз, как слышал это протяжное ?малы-ыш?. Произнесенное нараспев, с вибрирующей гуличьей хрипотцой, оно липло к коже, как потекшая от жары смола, впитывалось в поры, проникало глубже и отравляло кровь.

В какой-то момент оно добралось и до разума. Нейтан ощущал липкую тягучесть под собственным черепом, чувствовал, как там хлюпает, булькает, перекатывается, растекается по извилинам.Нейтан видел, как выглядят эти извилины. Как-то раз, давно, в его руки попал почти целый человеческий мозг. Сморщенный, сероватый, состоящий из двух половинок и похожий на задницу… Именно так: до смешного похожий на задницу какого-то крошечного старика.

Нейтан тогда думал об этом, разглядывал лежащий на столе для разделки мозг и пытался не хихикать, чтобы не привлекать внимания Чарли. Чарли сказал бы, что в человеческом мозге нет ничего смешного (?Да, он похож на задницу старика, но это совсем не смешно, малы-ыш?), а потом мог сделать что-то такое, что заставило бы Нейтана пожалеть о мимолетном веселье.

Чарли действительно мог сделать все, что угодно. Например, вцепиться кривыми пальцами в загривок, впиться обломанными ногтями в кожу – и, удерживая одной рукой, второй размазать чертов мозг по гладкому лицу.

Слишком гладкому. Вызывающему зависть и ненависть.

Он мог сказать Нейтану: ?Открой свою пасть, гладкокожик? – и затолкать в глотку комки серой каши, которая еще недавно уютно покоилась внутри чужой черепной коробки.

А после он мог заставить Нейтана корчиться в луже блевотины, хватать воздух ртом и молиться Господу Богу, чтобы очередным ударом сапога или металлического прута не перебило выпирающий позвоночник.

Потому что Чарли Брукс был тем еще ублюдком. Абсолютно спятившим ублюдком, выращивающим грибы на тухлых человеческих останках. А Нейтан – его рабом.

Чарли не произносил слово ?раб?. Говорил ?мой помощник?, хотя они оба прекрасно знали, как в действительности обстоят дела.

В конце весны две тысячи двести восемьдесят четвертого, когда, ни у кого не спросив разрешения и никого не предупредив, издохла Плешивая Бетси, Чарли попытался напиться. Он пытался и раньше – получалось не очень. Гулю, чтобы опьянеть, нужны такие дозы, которые обычного человека убьют.В те, другие, разы алкоголя недоставало – Чарли был весел и нетипично спокоен, но пьяным не выглядел, что было, в общем-то, хорошо.Нейтан знал, как выглядят пьяные. Рейдеры одной из крупных местных банд, доставив Чарли очередную партию жратвы, воды и ?сырья?, иногда задерживались допоздна. Усаживались за грязный стол под открытым небом, раскладывали снедь, звенели бутылками. Напивались вдрызг. Становились непредсказуемыми и опасными. Еще более опасными, чем обычно, но хозяин дома их совсем не боялся.

– Эй, Чарли! Правду говорят, что у тебя в погребе чучело целой девки хранится?– А ты сам спустись и проверь.Это было не чучело. Не совсем чучело – верхняя часть пластикового манекена, обтянутая человеческой кожей. С грязно-рыжим париком и пуговицами вместо глаз. Нейтан когда-то сам сшивал лоскуты, когда они еще были влажными и эластичными. Исколол все пальцы, но работу закончил и даже немного ею гордился, потому что Чарли сказал: ?Хорошо?.

А потом кожа высохла, стала как картон, и многие швы разошлись.

– Эй, Чарли! А ты прежде чем бабу прибить, ее трахаешь? Или все, что у тебя в штанах было, уже отвалилось?– Спустись со мной в погреб, умник. Я тебе и чучело покажу, и в штаны свои дам заглянуть.Нейтан знал: у Чарли в штанах почти ничего не осталось. Он и в сортир ходил сидя, по-женски, и трахнуть уже никого не мог. Не мог – но хотел, говорил об этом нередко, бормотал во сне. Что-то про дохлых шлюх и тысячу баксов на откуп.

Когда Чарли еще мог трахать шлюх, он обитал там, где в ходу были доллары, а не бутылочные крышки или динарии Легиона.Пленников рейдеры обычно приводили обколотыми, но живыми. Симпатичные девушки среди них тоже встречались – иногда совсем молодые, возраста Нейтана или немного старше. Чарли не мог их трахнуть сам – нечем было. Но Нейтан не раз видел, как в ход идут пустые бутылки и разделочные ножи, слышал рвущиеся из глоток визги, которые давились тряпичным кляпом. Видел, как густыми струями по желобам стекает кровь.Каждый раз мысленно умолял жертву побыстрее сдаться и умереть. Так было лучше для всех – кроме Чарли.

– Эй, Чарли! А сколько за полчаса с девчонкой?– Это не девчонка, слепой ты кусок дерьма. Девчонка у меня б тут и недели не протянула.

– Да похер! Еще пара стопок – и будет похер. Так сколько за гребаных полчаса?У Нейтана волосы на руках становились дыбом, и от страха начинало мутить.– Надо тебе патлы пообстригать, – ворчал Чарли после ухода рейдеров, перебирая тонкие пряди костлявыми, сморщенными пальцами. То почти нежно, то дергая до обжигающей боли и слез, наворачивающихся на глаза. – А то и впрямь на девку похож. На девку или педрилу из какой-нибудь блядской ?Гоморры?. Еще и вши заведутся… Дорого им, блядь. Ты представляешь? Дорого! Жадные тупые уроды… Черт. Надо было и впрямь девку брать. Покрепче да посимпатичнее, чтоб шибко не торговались.На следующий день Чарли забыл про волосы. Нейтан отыскал обычные ножницы для бумаги и состриг с головы все, что смог.Нейтана никто не ?брал?. Его когда-то давно привели сюда рейдеры. Перепуганного, избитого, но живого – Чарли предпочитал брать еще дышащее ?сырье?, убивал и разделывал сам. Плоть и жир резал, давил, перемалывал. Кровь сливал и давал ей постоять в тепле, загустеть, прежде чем смешивал с землей. Кости после обжига перетирал в муку, а волосы и кожу обычно сжигал полностью. Или натягивал на старый манекен у себя в подвале. Вонючие, непригодные для использования кишки вываливал на задний двор, где спустя несколько дней их находила тупая Бетси и начинала жрать. К свежим она не притрагивалась.

Нейтана Чарли не убил и не выпотрошил. Не пустил на удобрение для своих чудо-грибов, которые отчего-то лучше всего росли на человеческой плоти. Спятивший гуль оставил мальчишку в живых, пару месяцев продержал в погребе на строгой диете из грязной воды и остатков со своего стола. Лупил до беспамятства, крови и черных синяков, которые и сойти не успевали, как появлялись новые. Обещал испортить его гладкую шкуру огнем, переломать ноги, вырвать язык и выдавить глаза.А потом вдруг начал кормить нормальной едой. Наливать нормальную воду. И даже позволил принять настоящую ванну – как награду за хорошее поведение……и снова отправил в погреб. На неделю, две или три.Говорил, что никому, кроме него, Нейтан не нужен. Что выйдет за ворота – и тут же попадет в лапы рейдеров или легионеров, которых нынче вокруг развелось как блох. Приемных родителей Нейтана еще раньше убили – отцу со смачным хрустом проломили череп железным ломом, а мать избивали и насиловали до тех пор, пока она не перестала дышать.

Свою родную мать он едва помнил – был совсем крохой, когда его взяла к себе пара фермеров, торгующих шкурами толсторогов и чистой водой из источника. Они говорили, что его настоящая мать когда-нибудь обязательно придет за ним.Однако она не пришла, и новые родители перестали о ней говорить.Чарли утверждал: если Нейтан выйдет за ворота ранчо, если пересечет долбаную черту, он и сам дышать перестанет. Там нет никого, кто хоть как-то позаботился бы о нем.В итоге Чарли получил то, чего хотел. Нейтан стал спрашивать разрешения даже чтобы сходить в туалет. И гордился тем, как аккуратно сшил лоскутки человеческой кожи, обтягивающие пластиковый манекен.

Чарли работу одобрил – это стоило исколотых пальцев.Чарли – больной ублюдок, помешанный на грибах и дохлых шлюхах, похожий на разложившегося мертвеца. Единственный, кто о Нейтане мог и хотел позаботиться.

Мертвец снаружи был чертовски живым внутри. Нейтану иногда казалось, что с ним самим все в точности наоборот. И он жил с этой мыслью, с ощущением ленивых, вязких волн, плещущихся в мозгу. С прореженным побоями и часами беспамятства прошлым, которое было похоже на старый довоенный плакат, висящий на стене коридора. Тусклая картинка с рваными дырами: видно целое, но не различить деталей.

Нейтан думал, что такой будет вся его жизнь. Что она никогда уже не изменится, ведь Чарли – долбаный гуль, а гули живут очень долго. Нейтан скорее умрет от старости, травм или какой-нибудь гадкой болячки, чем сможет пережить этого чокнутого ходячего мертвеца. А если и переживет…

Кто тогда станет заботиться о нем? Сможет ли он выйти за покосившиеся ворота ранчо? Выйти и не свалиться замертво от одного лишь осознания, что пересек черту?В конце весны две тысячи двести восемьдесят четвертого, когда костлявый труп несчастной прожорливой Бетси был избавлен от пригодного в пищу мяса и без почестей похоронен на заднем дворе, Чарли попытался напиться вновь. И на этот раз ему удалось. Не сразу, но ближе к ночи, когда канистра вонючего самогона, застоявшаяся в сарае с зимы, опустела почти до дна. Чарли добился желаемого – Нейтан понял это по шаткой походке и заплетающемуся языку, скользящему между ободранных, похожих на куски валяного мяса, губ.

Чарли сказал: ?Сегодня я пьян, малы-ыш?. Улыбнулся, показав остатки коричневато-черных зубов. Снял свою дурацкую шляпу и положил на замызганный кухонный стол рядом с некрупной бедренной костью. Такая могла бы принадлежать ребенку, но Нейтан не помнил, когда тут в последний раз был ребенок. По дому вообще валялось немало самых разных костей.Чарли сказал: ?Чертова Бетси производила дерьмо. А теперь сама стала дерьмом?.

Глядя на Нейтана, замершего у порога кухни, Чарли сказал: ?Раздевайся, малыш. Снимай с себя эти тряпки. Все до единой?.

Нейтан беспрекословно разделся – под пристальным взглядом мутно-белесых глаз, под хриплое неразборчивой бормотание, чавканье и причмокивание. И под покачивание усыпанной струпьями головы.– Надо тебя откормить, – воняя неухоженным гулем, Чарли приблизился, обошел со спины, коснулся облезлыми пальцами голой лопатки.Нейтан сглотнул и на пару мгновений прикрыл глаза.– Ты тощий, – Чарли уже стоял спереди, скользил взглядом по коже, держал руку навесу, словно хотел дотронуться опять, но тянул с этим, выбирая момент или место. – Ты такой тощий, что, если содрать с тебя шкуру, ее не хватит даже на вещмешок. Надо тебя откормить. Чтобы вот здесь, – хлопнул по плечу горячей ладонью, – и здесь, – ткнул костяшками в живот, – появилось мясо. Чтобы появился жир. Тогда и кожа растянется, ее стает больше… А потом… Потом я сделаю надрез, – провел пальцами вдоль выпирающей ключицы. – И вот тут – скользнул по ребрам, что было одновременно и щекотно, и омерзительно до дрожи.Чарли сказал, что снимет с Нейтана кожу и сошьет из нее костюм. Красивый, аккуратный костюм настоящего гладкокожего человека. В таком костюме можно будет появиться на людях, можно будет подцепить настоящую девку, которую Чарли потом приведет к себе в дом и…

– И знаешь что, малыш? Я трахну ее. Трахну по-настоящему! Вот этой… Вот этой самой штукой! Х-ха! Ее я тоже у тебя заберу.Стиснув зубы, Нейтан завыл сквозь них, когда чужая рука скользнула к паху. Цепкие пальцы впились в мошонку, сдавили ее вместе с членом. Чарли ухмыльнулся, сжал кулак, Выкрутил так, что тонкая кожа натянулась. Болью резануло, как острой бритвой, отдалось в низ живота.Чарли убрал руку. Хлопнул Нейтана по щеке, на секунду перебив терпкую гуличью вонь чем-то грязным и кисловатым.

– Не бойся, малыш, – кивнул. – Я сделаю все быстро и совсем не больно… Что? Думаешь, не сработает?

Он наклонился так низко, что почти дотронулся до взмокшего лба Нейтана своим лбом. Давно привычный запах еще можно было стерпеть, но ледяной свинцовый ком, давящий на мочевой пузырь, шевельнулся. Ноги задрожали и едва удержали тело, внезапно ставшее будто бы чьим-то чужим.

– Это мы еще посмотрим, – прохрипел Чарли и бросил: – Одевайся. А потом сядь и поешь. Ты слишком, черт тебя дери, тощий.Тем вечером Нейтану кусок в горло не лез. В паху тянуло, зудело и ныло – к счастью, наутро прошло. И, когда боль отступила, а протрезвевший, проспавшийся Чарли ушел в сарай и спустился в тамошний погреб к своим грибам, Нейтан спросил себя: а что, если это была не пустая пьяная болтовня? Что, если спятивший живой труп и правда в какой-то момент решит сделать себе костюм из живого гладкокожего человека?

Нейтан много раз видел, как он смотрит на тела обнаженных мужчин и женщин, прежде чем превратить их в питательный корм для грибов. В этом мутном взгляде злобного старого гуля было слишком много…

Слишком много всего.– Эй, Чарли! Ты в курсе, что от твоего дома смердит?Три рейдера, нагрянувшие несколько дней спустя, притащили мешок с консервами и чистой водой.

– Нет, серьезно, приятель. От твоего ранчо тухлятиной воняет. Несет так, что от самого Серчлайта учуять можно.Небритый, усыпанный шрамами, исколотый татуировками хрен прошелся по пыльному дворику. Осмотрелся, как в первый раз, пока двое его дружков выгружали из мешка еду, складывали туда товар – свертки с засушенными грибами, кульки с порошком, инъекторы с вытяжкой, для которой не нашлось более подходящих контейнеров.

– Тут, короче, тема такая, – рейдер, покосившись на стоящего в тени дома Нейтана, подмигнул. – Мы на север перебираемся. Ближе к Примму, подальше от этих пидоров. Пидоры дальше на запад идут, свободнее дышать тут станет, да и местечко насиженное имеется. А до тебя, считай, оттуда с неделю топать. По ебаным пустошам, через ебаный Легион и прочее дерьмо… Ты врубаешься, к чему я веду? Въезжаешь своим гнилым мозгом, а, Чарли?– Неделя – не срок.– Для тебя, гулья морда, и полвека как блошиный хуй. Короче… Короче, пакуй вещички. С нами пойдешь. Блядь! Ну и вонища тут у тебя! Блевать тянет.– Да хрена с два. Не пойду.– Тогда девку свою давай. Она-то, поди, тоже в теме, сколько лет тут у тебя впахивает… Мы бабла, если что, отстегнем. Или еще чего – ты говори, чего надо. Друзьями расстанемся, вдруг потом пригодишься. А сейчас нам бы на производство человечка толкового. А ты себе другую найдешь…– Да не девка это! Глаза, блядь, прополощи! Это пацан! Тупой, как ведро с болтами, и не знает он ни хера…– Неправда. Знаю.Нейтан, который не хотел быть костюмом для Чарли, который все еще внутренне содрогался, помня прикосновения ссохшейся плоти к своему обнаженному телу, шагнул из тени на свет. Ощутил жар солнечных лучей и горячий ветер, дунувший в лицо.– Знаю, – вытолкнул из пересохшего горла. Смотрел то на рейдера, то на оторопевшего Чарли. То на тонкий светлый штрих у северного горизонта – говорили, что там находится какой-то старый аэропорт с высокой башней. – Знаю, как выращивать, как обрабатывать… Как почву готовить. И удобрения. Много раз это делал…Встретившись взглядом с Чарли, он замолчал.

– Ха-а, – осклабился рейдер. – Так оно у тебя говорит! А так-то хрен поймешь – может, вообще немое… В общем, неделя тебе на раздумья, – должно быть, не понимая, что подписывает Нейтану приговор, рейдер махнул рукой. – Через неделю в последний раз заглянем. Попробуем сырье подогнать, а ты с товаром-то не жмись. И насчет девки… Тьфу, насчет пацана своего подумай. Можем баблом, можем жратвой расплатиться. А может, и сам соберешься…– Я подумаю, – пообещал Чарли таким тоном, что Нейтан впервые за последние месяцы по-настоящему захотел умереть. Чтобы быстро, без боли и страха. Чтобы сознание просто выключилось, как выключается свет в подвале по глухому пластиковому щелчку.Но он не умер и уже вскоре пожалел об этом. Чарли сказал, что за дерзость, за неблагодарность выбьет из него все дерьмо, – и не бросал слов на ветер. Он выбивал дерьмо, с силой опуская тяжелый ботинок на посиневший живот. Разбрызгивал кровь, охаживая кулаками раздувшееся лицо. Он раскрошил Нейтану зуб – один из тех, что прячутся глубоко во рту и об осколки которого легко распороть язык или щеку… Или и то и другое, как и случилось. Нейтан захлебывался кровью, которая булькала в глотке и выплескивалась через нос, пока Чарли, наступив ему на голову, вдавливал ее в жесткий дощатый пол.Чарли сказал, что не хочет портить прекрасную гладкую шкуру, однако Нейтан сам виноват. Виноват – и теперь корчится, извивается, как червь на раскаленном камне. Кривит опухшие губы, отплевывается, пытается закрыться от ударов, получает пинки по спине, животу и худым беспомощным рукам.– Девка, блядь… – Чарли тяжело дышал, хрипел сильнее обычного. – Я покажу им девку. Я из тебя, сучий ты сын, настоящую девку сделаю…Бил грязными фермерскими ботинками в пах.В какой-то момент Нейтан, задыхаясь и пытаясь вырваться из отбитого куска мяса, которым теперь представлялось тело, оказался на спине. За пеленой слез увидел знакомый до каждой черточки потолок.

Тут же все заслонила гуличья туша. Чарли уселся сверху – на живот, внутри которого бултыхался кровавый фарш. Стиснул коленями ребра, вцепился пальцами в горло, сдавил так, что в висках застучало. И без того плывущее сознание начало наконец затухать. Руки, которые Нейтан пытался размахивать, закрываться и защищаться, онемели и перестали слушаться…

И вдруг боль. Резкая и пронзительная. Охватила грудь, отдалась в ключицу и шею. Чарли, прижимая его к полу весом крупного мужчины, одной рукой продолжал сдавливать горло, а пальцами второй ухватился за сосок, выкручивал, тянул, дергал из стороны в сторону, будто пытался оторвать вместе с кожей. Рубашка Нейтана сбилась, пуговицы разлетелись по крохотной кухне.

По кухне, где было полно ножей – на любой вкус. От заточенных тесаков, способных легко перерубить кость, до тонких разделочных, которыми удобно отделять мясо от жира и кожи.Если сейчас Чарли, поняв, что не может руками вырвать сосок, возьмет нож – и, быть может, зайдет чуть дальше, чем изначально планировал…

Чарли не взял нож. Вместо этого он на секунду приподнялся – позволил Нейтану вдохнуть. Что-то подхватил со стола возле мойки – не нож, какой-то другой предмет. Крупнее, заметнее и светлее. Опять плюхнулся сверху, смяв отбитые кишки, выдавив воздух из тощего тела.

– Хочешь отправиться к этим ублюдкам? Хочешь быть их сраной девкой? Я тебе сейчас покажу, каково это – быть сраной девкой. Я отрежу твои яйца и затолкаю их тебе в глотку. А из твоего члена я сделаю гребаный брелок… Я покажу тебе, каково это. И им покажу чертову девку. Тебя ждет невероятное приключение, малы-ыш!Он ударил Нейтана в переносицу. Не кулаком – чем-то холодным и твердым. Когда боль, обжегшая мозг, отступила, удалось разглядеть кость. Ту самую бедренную кость - небольшую, наверное детскую. Чарли и сам не помнил, откуда она взялась, а теперь использовал ее как дубину, лупил по носу, по лбу, долбил закругленным концом в глазницу, и от очередного удара в лице хрустнуло, свет померк…Отключка была недолгой – сначала Нейтан понял, что его перевернули набок. Прилип отбитой щекой к доскам пола. Скорее услышал, чем ощутил, как трещат кости таза, придавленные чужим весом. Уловил какую-то непонятную возню, выгнулся от удара по почкам, дернулся от прикосновения к почему-то обнаженным ягодицам. Крепко зажмурился.В уши ворвался звук, похожий на визг ржавой циркулярной пилы, встретившейся с металлом. Он метался в черепной коробке, бился от ее стенки, ввинчивался в виски. Почти так же, как боль – острая, жгучая, выворачивающая – буравила кишки, отдавала в поясницу и позвоночник.

– Я им покажу сраную девку… – рычало чудовище, навалившееся сверху. – Я тебе сраную девку сейчас покажу…Это не циркулярная пила, понял Нейтан. Это крик. Хриплый вопль на пределе передавленных голосовых связок. Вопль, на который чудовищу было плевать – оно, стянув с Нейтана перепачканные штаны, с сосредоточенным усердием пропихивало ему в зад что-то непомерно огромное и твердое. Вбивало, вкручивало, заталкивало, рыча от натуги. Вытаскивало лишь затем, чтобы вогнать снова, резче и глубже, в полыхающее, сжавшееся нутро.

Нейтан никогда не думал, что ?быть сраной девкой? настолько больно. Не знал, что способен так громко и страшно кричать. И не верил, что останется жив. Когда чувствуешь, как лопается натянувшаяся кожа, как что-то рвется внутри избитого, вспухшего живота, когда по телу растекаются жгучие волны и захлестывают в мозг, слепят вспышками перед глазами…Тогда перестаешь верить, что выживешь. И перестаешь бояться смерти – ждешь ее, как еще никогда ничего не ждал.

– Ну что, нравится? Нравится быть сраной девкой? А, малыш?Окончательно сорвав глотку, Нейтан снова зажмурился в надежде на забытье. Увидел……красное солнце сползает за горные пики. По небу плывут тлеющие, как почти прогоревшие угли, мелкие облака, а из-за холма поднимается столб дыма, и откуда-то оттуда, из отдаления, доносится звонкий собачий лай…Услышав лай, Нейтан открыл глаза. Сделал вдох – глаза обожгло слезами. Дышать оказалось так же больно, как и быть чертовой девкой. Даже больнее. Всего-то обычный воздух в помятое тело втянул, а показалось, будто сотня ножей вонзились в плоть. В горло, в легкие, в кишки, снаружи и изнутри.Нейтан выдохнул – из глаз потекло. В груди ломко хрустнуло, в животе булькнуло и задвигалось, будто ком раскаленной проволоки. Живой, подвижной колючей проволоки, которая, подобно змее, устроила себе гнездо в израненных кишках.