Geranion (1/1)

По суровому взгляду Весемира, которым он наградил своего воспитанника, было сложно сказать, сердится он или нет. Может быть, предполагая, что все закончится этим, он позвал Юлиана с собой специально, чтобы преподнести урок Ламберту, а, может, это было неудачным стечением обстоятельств. В любом случае теперь помощь лекаря и правда могла пригодиться. И в этот раз не Геральту. Ламберт стоял около входа в пещеру, зажимая кровоточащую рану. Видно было, что когти накера довольно сильно разодрали ему кожу, раз кровь никак не хотела останавливаться. Темноволосый юноша, хмурясь, с силой сжимал ее пальцами, словно думал, что это поможет прекратить кровоточение. Мрачный вид, горящий злостью взляд и взъерошенные волосы свидетельствовали о том, что он сам был не особо доволен подобным раскладом событий. Он стеснялся своего ранения. Именно поэтому Ламберт исподлобья смотрел на Юлиана враждебным взглядом, не предвещающим ничего хорошего. Именно поэтому шел от лекаря чуть поодаль, держась от него на расстоянии, словно хотел всем своим видом показать, что он не с ним. Хоть Ламберт и ненавидел свою участь, еще больше он ненавидел, когда у него что-то не получалось. Поэтому он мрачным взглядом буравил спину легкомысленного лекаря, словно думал прожечь там дыру.—?Эй! —?наконец окликнул он Юлиана, останавливаясь. —?Я и сам могу залечить свои раны прямо здесь. Все равно ты уж точно не знаешь трав лучше, чем я, так что я могу себе помочь сам,?— едким голосом сказал Ламберт, отпуская руку и срывая с земли какую-то травинку, будто подтверждая эту идею. Лекарь, вздохнув, понял, что Ламберт стремится позлить его и выразить всю свою злость и раздражение от неудачи. Заодно и внушить лекарю и остальным, что он сам может позаботиться о себе. Юлиан понимал, что Ламберт за словом в карман уж точно не полезет, поэтому отвечать агрессией на агрессию было глупо. Но и Юлиан не был прост, чтобы послушаться и отступить.—?Замечательно,?— сказал он и проследил за Ламбертом взглядом, хмыкая и оглядывая сорванную травинку,?— если ты собрался залечивать раны сорняком, то флаг тебе в руки. В руку. Он отвернулся. Так отвечать, безусловно, не стоило, но в тот момент ему не было стыдно или боязно. Послышались смешки и свист со стороны парней, что больше разозлило Ламберта и воодушевило Юлиана. Ламберт наверняка с неохотой признавал то, что он рано или поздно должен прийти к лекарю: ранение было серьезным, кровотечение?— сильным, временить нельзя, ведь это чревато заражением или инфекцией. Тогда уж Ламберту будет не до пререканий. Весемир поторопил всех обратно: и Ламберт и Юлиан разошлись, больше не слушая недовольства друг друга, но предчувствуя и уже жалея о предстоящей встрече.*** Через некоторое время после возвращения, когда Юлиан только разобрал сумку и сложил все собранные травы, некоторые из них закупорив и свернув на полочках, он вдруг вспомнил о Геральте. О том, что тот должен зайти вечером. И когда Юлиан услышал стук в дверь, то слегка воодушевился, негромко и мелодично крикнув:—?Заходи,?— но тут же он растерял своё воодушевление, оглядывая недовольного Ламберта, стоящего в проеме двери.—?Захожу,?— ответил тот, тяжело опускаясь на стул,?— давай только быстрее. Не хочу из-за твоей медлительности пропустить обед.—?Не пропустишь, если замолчишь и оставишь недовольства при себе. Тебя Весемир послал или ты сам пришел? —?спросил Юлиан, не поворачивая головы, когда потянулся рукой за какой-то склянкой,?— подними рукав.—?Не твое дело, почему я пришел. Просто делай свою работу,?— сухо огрызнулся он, оглядывая комнату все таким же недовольным и хмурым взглядом, будто сюда его тащили силой. Ламберт пришел не потому что хотел помощи. Не потому что смирился с тем, что получил ранение, что могло сказать на его дальнейшей жизни. Не потому что его убедили слова Юлиана, но лишь потому, что чувствовал, что от Весемира ему досталось бы гораздо больше, если бы он демонстративно отказался от помощи у всех на виду. Не наказание, но возможность быть отстраненным от других заданий, а, следовательно, и славы его пугала. А уж этого Ламберт никак не мог себе позволить. А ещё Ламберту совершенно не нравился тон, которым с ним общался Юлиан, ему не нравился мягкий, будто изучающий, но чужой взгляд светлых глаз, а уж тем более не нравилась ему язвительная интонация, с которой обращался к нему лекарь. Будь у Ламберта сейчас побольше сил, он бы уж точно нашел, что бросить в ответ, может, помимо языка пустил бы в ход и кулаки, которыми он вполне мог размахнуться и зарядить в чужое лицо, если ему не нравилось, как с ним обращались. И прецеденты этого были. Но вместо того, чтобы осуществить задуманное, Ламберт закатал рукав порванной рубашки и тяжело поставил локоть на стол, наблюдая с тоской за быстрыми движениями Юлиана, пока тот ловко расправился с перетиранием душистой травки в ступе, размельчая ее пестиком и в конце заливая содержимым склянки. Мазь вышла густой и вязкой. Юлиан зажег свечу на столе, наклонился и заставил Ламберта положить руку на стол, коснулся раны пальцами. Он затаил дыхание, когда коснулся самой глубокой: Ламберту, очевидно, было больно, потому мазь щипала, но, благодаря ней, все зажило бы намного быстрее. За все время перевязки Юлиан не взглянул на Ламберта ни разу. Не хотел смотреть, сосредоточившись только на ране и на своей работе. Не хотелось и говорить с ним, интересоваться было ли ему больно. С Геральтом было иначе. Юлиан замечал, что помогать Геральту было приятнее. Спокойнее. Не казалось работой, а лишь помощью, может быть, даже дружеской. С Ламбертом тяжелей. И Юлиан неохотно признал, что обрабатывать его раны придется еще несколько раз. И когда Юлиан завязал бинты, закрепляя, с силой натянул узелок, то отстранился от Ламберта сразу же, будто бы каждая секунда пребывания так близко к нему наносила болезненные удары.—?О тренировках забудь. Нельзя, чтобы раны снова открылись,?— он отвернулся, вытирая блестящие влажные пальцы. Темноволосый только тихо хмыкнул, слыша наставление Юлиана, пряча снисходительную усмешку. Сам бы не разобрался. Как же. Он не собирался прислушиваться к лекарю, а уж тем более следовать его советам. Ламберт поднялся, повёл плечом, собираясь уже сказать что-то о слишком тугой повязке и некомпетентности Юлиана, то тот перебил его:—?Раз ты сказал, что справишься со всем сам, то держи,?— Юлиан повозился за столом, соскребая мазь в чистую склянку,?— мазать будешь сам. Я помогу с перевязкой. Ламберт взял баночку с мазью, несколько раз взвешивая ее в руках. Он, конечно же, не собирался приходить на перевязки: разобрался уж как-нибудь сам, без помощи этого юнца, который даже здесь, среди людей, с которыми провел детство и отрочество, был чужим. Юлиан кивнул и открыл дверь, давая понять, что здесь его работа закончена, и Ламберт может быть свободен. Будущий ведьмак поднялся, пряча склянку куда-то в карман штанов. Он и сам не собирался задерживаться здесь, считая, что общество Юлиана, который, казалось, смотрел на него со снисхождением, раздражало. Он быстрым шагом покинул комнату, не говоря ни слова и не благодаря за помощь. Юлиан вздохнул, слыша ударяющиеся шаги, остановился, протирая стол от мази и капель крови, и только тогда осознал, насколько устал за этот день, насколько хочет быстрее оказаться в кровати и скорей заснуть. Но в мыслях вновь появился Геральт. Юлиан невольно надеялся, что тот все-таки заглянет к нему вечером.*** Геральт и сам не понимал, почему ноги несут его в сторону крыла, где обитал Юлиан в сладком омуте из аромата трав, где запах мяты смешивался с жаром тающего воска и впитывал в себя что-то иное, неродное и словно призрачно-чужое: запах Юлиана, его вещей, свежести из приоткрытых окон, умиротворения. В чужой комнате было что-то спокойное и долгожданное, что-то материнское и нежное, и Геральт тянулся к этому, неосознанно. Парень заметил, что только он поворачивал в коридор, ведущий в отдалённую комнатку лекаря, плечо начинало болеть будто сильнее, призывая отбросить все мысли и зайти к Юлиану, а шаг непроизвольно ускорялся. Единственное, чего не хотелось Геральту, так это пересекаться с Ламбертом, который, наверняка, остался с лекарем, неохотно позволяя ему обработать глубокую рану?— и то, только потому что заставил Весемир. И страх этот оправдался, потому что, когда он уже повернул в коридор, ведущий к комнате Юлиана, увидел Ламберта. Он шел, опустив голову, словно размышляя над чем-то, но уж зато, когда увидел Геральта, глаза его насмешливо сверкнули в полутьме, и он остановился.—?И что же ты здесь делаешь? —?поинтересовался он с нескрываемой усмешкой на устах, кивая в сторону коридора, ведущего в комнату Юлиана. В голосе его звучала то ли издевка, то ли упрек за то, что Геральт пришел на перевязку, в то время, как он, Ламберт, отказался от помощи, решив, что справится сам.—?Мне кажется, это тебя не касается, Ламберт,?— дипломатично, насколько позволяла ситуация, ответил Геральт, обходя Ламберта. Однако Геральт не собирался объясняться. Ламберт не был ему нянькой или подружкой, с которой он мог бы шептаться по ночам, обсуждая своих друзей и проблемы. Нет. Они были товарищами, теми, кто вырос вместе, но даже этот статус не обязывал Геральта отчитываться перед черноволосым. Под усмешку и тихий свист Геральт прошел мимо, вздыхая и качая головой. Иногда Ламберт, уверенный в своей силе и правоте, уверенный в своей непогрешимости и уме, вел себя как маленькое дитя.*** Дверь тихо скрипнула, и Геральт зашел в комнату Юлиана, как обычно, останавливаясь на пороге, будто ожидая разрешения войти. Он не привык вторгаться в чужую жизнь так лихо, не привык заглядывать в чужие секреты и уж тем более наступать на чужую территорию. А комната Юлиана была именно такой.—?Привет,?— сказал он, заставляя отвлекшегося на окно Юлиана обернуться.—?Привет,?— раздался негромкий, но веселый голос Юлиана, и лекарь поднялся, чтобы притянуть к кровати табурет. Странная мысль не уходила из головы: будущий ведьмак мог бы и сам справиться с повязками, особого ума не надо, либо на крайний случай попросил бы остальных. Но нет. Он пришел за помощью именно к Юлиану, и впервые закралась мысль о том, что Геральту приятна его компания. И пусть Юлиан не был особо разговорчив, не был весел с ним и не травил похабных анекдотов, как, может быть, делал Ламберт или Эскель, когда они собирались за общим столом или перед сном. Юлиан тихо улыбнулся этим мыслям, касаясь теплыми пальцами руки Геральта, расслабляя напряженные мышцы, проводя ладонью по руке, позже подцепляя бинты и распутывая их. Позволил холодному воздуху мягко коснуться заживающей раны, которая постепенно превращалась лишь в белобокую полосу.—?Благодаря тебе у меня почти не болела рука сегодня на тренировке,?— зачем-то произнёс Геральт спустя долгие минуты молчания, взглянул на Юлиана и следом головой указал на плечо. Фраза получилась обрывочной, странной, такой же неловкой, как все, что сейчас происходило.—?Хорошо, что не болела,?— кратко ответил Юлиан, пожимая плечами,?— Ламберту, конечно, повезло меньше. Грусть и обида мелькнула во взгляде, несмотря на то, что Юлиан отказывался признавать себе, что был оскорблен поведением Ламберта. Его словами, шипением и немым раздражением, которое волнами исходило от раненого парня, задевая и обжигая Юлиана так, что он почти отдергивал пальцы всякий раз, когда Ламберт шипел и невольно дергался, давая понять, что ему больно.—?Да, ему не повезло,?— ответил Геральт, но кроме этого, он не придумал, что сказать, уставившись в пол. Он мог бы разбавить фразой о том, что не стоит переживать насчет Ламберта, что юноша всегда такой: колючий, как самые непроходимые тернии и острый на язык, но не стал, посчитав это лишним.—?Ну… —?Юлиан отвёл взгляд, пытаясь придумать, о чем поговорить дальше. Он вдруг осознал, что это могла быть последняя их встреча, перед тем, как вновь на какое-то время их разведут тренировки, занятия, а затем уже и испытание травами, смерть или жизнь, что неизменно заканчивается на одном из большаков. И какая-то неясная тревога, связанная с этим, закралась в мысли Юлиана. Он напряжённо взглянул на Геральта, вздохнул, отгоняя мысли прочь и сел на кровать, подгибая под себя одну ногу и позволяя себе чуть ссутулиться и опустить расслабленные плечи.—?Скучно,?— произнёс он, нарушая вновь властвующую тишину негромким, будто бы смущённым голосом: он привык говорить тихо, зная, что в замке и у стен есть уши. —?Чем бы заняться? Наверное, у вас в комнате веселее. Я часто слышу, как вы смеётесь или носитесь по коридорам. А потом на вас ругаются. Геральт хмыкнул и улыбнулся. Он и не думал, что все это время среди них был всегда незаметный Юлиан?— тоже участник их игр, разговоров, знающий секреты и хранящий их, как и молчаливые стены. Он не думал, что вместе с ними мог бегать и Юлиан?— для него всегда существовали лишь Ламберт, Эскель, Марк и Йен. Юлиан отвернул голову вбок, взглядом пробежав по комнате в поисках того, за что можно зацепиться. И вдруг он замечает лютню: точнее один лишь торчащий из-под кровати гриф.—?Хочешь покажу кое-что?