Narcissus elementum (1/1)

За окном уже стемнело?— появились на небе первые молочные бисеринки звезд, разлилась сливочным полукругом луна: Юлиан торопливо зажег свечи, расправил одеяло, тоскливо посмотрел в зеркало?— отражение всегда отвечало ему грустным, потерянным взглядом мальчика, белого, как береста?— темные волосы, неаккуратно постриженные на затылке, обрамляли белоснежное, незамеченное солнцем лицо с двумя глазами-каплями морской воды. Белые одежды окончательно превращали Юлиана в мотылька?— подвязанная на талии белая рубаха, неприкрытые короткими шортами красноватые коленки. На улицу он носил линялые холщовые брюки, редко прочесывал волосы, безнадежно завитые на концах. Руки его пахли переспелой рябиной, шея?— чуть-чуть молоком и травами, одежда?— сыростью и прохладой вечера. Он был до необычности обычным в этих стенах неизменно холодной комнатушки. Отражение в зеркале дернулось вместе с его носителем. Вздрогнуло испуганное пламя плачущей свечи. В комнате все ожило вместе с двумя негромкими ударами в дубовую дверь: Юлиан поторопился к ней, приоткрыл и сразу поднял голову, чтобы разглядеть в полумраке лицо своего неожиданного гостя. Сердце пропустило удар, обезумевшее пламя разгорелось сильнее, и Юлиан почувствовал жар, покрывший его лицо, грудь, руки. Он неуверенно оглядел пришедшего Геральта и не знал, что ему сказать. Вдруг он узнал о том, что Юлиан был в их комнате? И злился, хотел упрекнуть в излишней заботе. Или он хотел поговорить? В глазах Геральта мелькнуло сомнение, но он, вздохнув, сказал:—?Весемир просил позвать тебя к ужину. Геральт собирался уже развернуться, уйти да поскорее, чтобы не провожать Юлиана до столовой. Но он остановился, резко охнул, зажмурился и так и замер с удивленным выражением лица, приложил ладонь к ране, пытаясь унять ту режущую боль. Будто кто-то со всей силы резанул его вновь по плечу. Боль не проходила, тисками сжала виски, и Геральт невольно услышал тихий голос воспоминаний:?Больно, ма…??— промелькнуло в его голове. Маленький мальчик упрямо лез на серую льняную юбку и хватался пальцами за материнские нежные руки. Зеленые глаза мальчишки заблестели от бисеринок слез, рот уже скривился в надрывном крике, который был не столько от реальной боли, а столько для того, чтобы привлечь к себе материнское внимание. Женщина лишь нахмурилась, соболиные брови дернулись.?Не показывай, что тебе больно, Ге…?—?Геральт? —?спросил Юлиан, осторожно подходя ближе.—?Ничего. Порядок,?— прошипел он, уворачиваясь от тянущихся к нему пальцев лекаря. Но тот ухватился за запястье, потянул на себя, привлекая к себе внимание.—?Тебе же больно. Стой. Садись, я сейчас,?— Юлиан осмотрелся вокруг в поисках чего-либо, что могло оказаться в его комнате: любой склянки, любого снадобья, но даже в шкафу не оказалось ничего, кроме одежды и ненужных безделушек. Только лютня, запрятанная далеко в шкаф, покачнулась, упала, вскрикнула струнами и затихла, привлекая внимание Геральта и Юлиана,?— я же оставил мазь на твоей кровати. Почему ты не?.. Геральт ухмыльнулся, поднимая взгляд на Юлиана. Он глупо закрыл свой рот рукой, вскинулся, выпрямился в точке между выпирающих лопаток, а затем неловко и неуютно помялся, опуская руки. Он предпочел не говорить и не объяснять ничего: слабо кивнул, потер горящие пунцовым щеки и отвернулся, исчезая за дверью и оставляя Геральта в одиночестве. Однако уже через минуту Юлиан оказался на месте, держа в руках мазь, бинты и склянку с прозрачной водой, которую чуть не уронил, пока бежал обратно, будто бы Геральт бился в предсмертной агонии, а не просто нуждался в обычной перевязке. Юлиан плавно опустился рядом с Геральтом: кровать?— не слишком удобное место для перевязок, в отличии от кабинета, где он мог работать спокойно, не отвлекаясь на шумное дыхание Геральта и тусклый свет свечей над кроватью с расправленным одеялом. Целитель некрасиво сгорбился, приблизил бледное лицо к ране, коснулся рукой колена Геральта и покачал головой. Коленом он уперся в бедро Геральта, неудобно устроился на тесной кровати и слепо потянулся к приготовленным снадобьям. Когда Геральт зашипел от неприятных прикосновений к ране, Юлиан едва сдержал себя, чтобы не зашептать успокаивающие, нежные слова: ?Не бойся??— хотелось шепнуть ему, когда он откупоривал бутылек с родниковой водой. ?Потерпи??— когда пальцы в скользкой мази прошлись по воспаленным краям рваной раны. Руки Юлиана не дрожали даже на весу, когда он нашёл удобное положение?— локтем упирался в свое колено, ладонью придерживал чужое плечо, дышал почти над самым ухом, хмурился и щурился, когда замечал не тронутое мазью место. Жар чужого тела смешался с жаром свеч, запах трав и вечерней свежести окутал и впитал в себя еще и запах Геральта, вся комната наполнилась запахами, теплом, волнением, шепотом, который все-таки вырывался с распахнутых губ Юлиана, когда он, отвечая на сорванные вздохи и шипение Геральта, говорил: ?Уже все. Потерпи. Пожалуйста?. Юлиан отстранился и поднялся, разминая затекшую ногу, протер пальцы от скользкой и жирноватой мази, оглядел свою работу?— Геральт поднялся следом, кивнул, взгляд его чуть заметался, прежде чем он чуть смущенно произнес:—?Спасибо.*** Геральт первым покинул комнатку, Юлиан выскользнул следом, сохраняя расстояние между ними?— но зашли они одновременно, оба поймали на себе любопытные взгляды. Больше, конечно, разглядывали Геральта, и только Весемир взглянул в глаза Юлиану, кивнул, улыбнулся и скрыл свою улыбку за деревянной кружкой. Тихое завывание ветра сменилось размеренным теплым шумом, который бывает за ужином?— звон чашек, ложек, смех и разговоры. Геральт занял место среди парней, лениво поковырял оставленную ему булку хлеба, улавливая суть рассказа Ламберта?— в этот раз он гордо рассказывал мерзкую, негодную для стола историю о том, как он зарубил утопца.—?И в этот момент он бросился на меня! И я… ?Да-да, у тебя был в руках лишь тренировочный меч, и ты бросился в ответ, ты такой молодец и храбрец…??— добавил про себя Юлиан и хмыкнул, обходя стол и торопясь к Весемиру. Весемир сидел поодаль, скрестив руки и позволяя себе слабую улыбку?— этот рассказ он слышал уже множество раз, и самое забавное заключалось в том, что каждый раз к нему добавлялись то упущенные моменты, то откровенная ложь для украшения, то новые удивительные факты об утопцах и их внешнем виде. Юлиан плавно сел рядом, проследив взглядом за опустившейся кружкой, наполненной вызимским элем?— запретным, желанным напитком для каждого из мальчишек, которые только и представляли себе его вкус. Юлиан водрузил свинцовую голову на ладони и прикрыл глаза, будто бы пытаясь закрыться от шума и не хотел признавать себе, что любит шум больше любой тишины. Когда Весемир захмелел, разговор перешел от мерзких утопцев к алкоголю: Марк переглянулся с Ламбертом, Ламберт?— с Эскелем, и когда они убедились, что Весемир не слушает их разговоры, то заговорили тише, подвинулись друг к другу, и Ламберт, вздохнув, озвучил, наконец, свою идею, названную гениальнейшей идеей, которую только мог сгенерировать его незаменимый ум.—?Ребята,?— послышался заговорщический голос Ламберта,?— давайте перед испытанием все же стащим несколько бочек из погреба и откупорим их? Бросаться в омут, так с головой! —?закончил он, глядя на всех горящими глазами и уже готовясь отвечать на занудные вопросы. Но идею поддержали все?— Марк, покачав головой и хмыкнув, Эскель?— позволив себе хитрую улыбку, а Геральт?— просто пожав плечами.—?Нажраться так нажраться,?— все-таки сказал Йен, чье мнение, обычно, считалось заключительным.—?Да так, чтобы от нас гнильцы шарахались, почувствовав аромат Вызимского чемпиона! —?договорил Марк, хмыкнул и одним глотком осушил наполненную водой кружку, скорчил смешное, пьяное лицо и скосил глаза. Ламберт повторил тоже самое, изобразил Весемира, навесив длинную прядь Геральта вместо усов, захохотал и показал язык и Юлиану, который украдкой следил за ними и, разумеется, слышал их разговор, поглядывал на Весемира, прямо под носом которого затевалось что-то очень и очень нехорошее. Но тот упрямо не видел?— в глазах его замирал покой и легкая-легкая дымка, когда он пил эту темную, пузырящуюся, покрытую завесой мягкой пены, жидкость. В столовой всегда было так: тихо и размеренно, спокойно и непривычно. Юлиан редко мог унять тревогу в своей душе. И даже тогда, когда взглядом он следил за веселящимися мальчишками, подслушивал их разговоры и смех, он думал о том, что скоро может не услышать их. Юлиан всегда думал о мальчишках, странно предписывая к ним слово ?мои?. Его мальчишки, его неназванные друзья, самые близкие?— единственное, что осталось у Юлиана, что спасало и грело его от одиночества одной лишь мыслью, что кто-то у него все-таки есть. Главное, что он может заботиться о ком-то, что он может выпустить свою нежность, что может быть ласков и заменить кому-то младшего братишку, а может?— мать с той же теплотой ладоней и тем же взглядом нежным, трепещущим, чувствующим ту же самую боль в том же размере? И как же это выдержать? Как же быть ему таким же, каким он привык быть, когда е г о мальчишки страдают, когда кто-то, обязательно кто-то из е г о мальчишек погибнет, мучаясь, когда е г о мальчишек не будет рядом и они разойдутся по свету, а Юлиан будет здесь до самой своей старости. На мальчишеском лице мелькнут первые морщинки, а когда руки скрутит от ревматизма, не станет и отца-Весемира, погибнут и новые е г о мальчишки, да будет лекарь, да у самого Юлиана будет свой ученик, маленький и испуганный мальчишка, обречённый на вечное одиночество. Сердце парня разрывалось от ощутимой боли, глаза заволокла туманная пелена, совсем не похожая на пелену спокойствия, а с дрожащих губ вырвалось тоскливое, пропитанное болью:-…Надеюсь, что они выживут,?— сказал он вслух, едва слышно, но Весемир, сидевший рядом, повернул к нему голову. Юлиан чуть улыбнулся, взглянув на Геральта, неожиданно вспомнив его маленького?— с самым первым серьёзным ранением.?Нужно остановить кровь. Перетяни рану?. Он вспоминал голос Весемира и сдержанные всхлипы маленького Геральта, который прижал к себе окровавленную руку. Первый крик, когда пальцы Юлиана коснулись раны. Будущий лекарь отпрыгнул и посмотрел на свои руки. Кровь. Кровь повсюду. Больно. Он причинял боль. Крик. Маленькому мальчику нестерпимо больно, а он обязан продолжить. Весемир наблюдал. Десятилетний Юлиан дрожал от ужаса? В тот момент взгляды целителя и Геральта пересеклись. Лекарь стыдливо опустил взгляд вниз.—?Не привязывайся к ним, Юлиан. Их и твоя жизнь не предназначены для дружбы и любви. Они?— другие. Не привязывайся.Слова Весемира пульсировали в голове.?Изменятся??Не предназначены для любви??Не привязывайся?—?Завтра ещё раз взгляни на рану Геральта. Юлиан уходил, выскальзывая незримой тенью вслед за Геральтом, замечая его фигуру в темнеющем коридоре. Он позвал его не сразу, будто сомневаясь: в голове четко пульсировали две установки, противоречащие друг другу. Не привязываться. И перевязать Геральту рану завтра утром. Юлиан остановился на втором.—?Геральт!.. —?будущий ведьмак откликнулся не сразу, а чуть погодя, будто бы лекарь выкрикнул чужое имя. Но все-таки медленно обернулся, а Юлиан быстро нагнал его. —?Нужно обработать рану завтра утром. Приходи… —?он задумался на мгновение, думая, как же все-таки назвать свою комнату, где они были сегодня,?— ко мне. Он увидел одобрительный кивок, но не спешил отойти. Прошёл ещё несколько шагов и вдруг неожиданно схватил Геральта за локоть здоровой руки, оборачивая на себя. Медленно отпустил чужую руку и заставил чуть склониться к себе, чтобы прошептать, сказать кое-что в тайне даже от молчаливых стен.—?Я слышал о вашем плане насчёт… эля,?— он оглянулся назад,?— если у вас получится, то… —?он все ещё не был уверен в своей просьбе,?— принеси и мне. Пожалуйста.Он отошёл на шаг, увидев лишь смятение и насмешку в глазах Геральта, напомнил ещё раз про перевязку, а затем пропал в коридорах.