Artemisia (1/1)

Комнатка, в которой ютился Юлиан, находилась в самом дальнем крыле Каэр Морхена, куда редко забредал и заплутавший ученик, и лучик солнца. Здесь было холодно, промозго и зябко?— разбушевавшийся ветер трепал волосы, и свистел в коридорах, чувствуя себя полным хозяином этих мест, где редко появлялась, кроме Юлиана и Весемира, живая душа. Лишь мыши да птицы, слетавшиеся в надежде поживиться какой-нибудь небрежно брошенной крошкой, составляли компанию лекарю. Но и они нечасто нарушали тишину этих стен. Поэтому сейчас, когда своенравный и непрошеный гость в лице Геральта все же коснулся каменных стен и разбавил сольную арию стихии шорохами и скрипами, а по длинным коридорам разнесся победный марш шагов не одного Юлиана, а еще одного человека, все будто встрепенулось. Громче обычного, будто удивленно вскрикнув и поприветствовав неожиданного гостя, скрипнула дверь в комнату Юлиана, а эхо еще долго разносило по длинным коридорам хлопок двери, когда оба юноши скрылись в кабинете. Юлиан заметил, как удивленно Геральт изучал комнату, в которой оказался, как пораженно и изумленно он осматривался вокруг, будто видел перед собой не маленькую тесную коробочку, в которую помещалась пара жалких побрякушек да травы, а целый дворец. Отдельная комната для всех юношей в Каэр Морхене была роскошью. Будущие ведьмаки жили все вместе, проводя вместе не только дни, но и ночи. Спали они в комнате, больше похожей на казармы: кровати, выставленные по бокам, да несколько шкафов, где помещалось все их скудное количество вещей, что они успели стащить в Каэр Морхене илив спешке ухватить, когда их везли сюда, поэтому даже маленькая комнатушка Юлиана, которую он делил с травами, казалась ему чудом и чем-то неземным. ?— Располагайся,?— Юлиан небрежно махнул рукой на стоящий в дальнем углу деревянный стул?— именно там он чаще всего обрабатывал чужие раны. Сбоку уместился узкий стол, на который Геральт уложил раненую руку. Лекарь отвернулся к стеллажу, заполненному свертками трав и пустыми прозрачными колбочками, в которые наливалась готовая мазь или эликсиры. Комнатушка Юлиана была настолько маленькой, что он буквально чуть ли не упирался ногами в кровать, что стояла рядом со столом: второму гостю нужно было бы протискиваться, чтобы подойти к стеллажу. Впрочем, у Юлиана никогда не было гостей, кроме Весемира, поэтому проблема эта его не очень волновала. Сейчас его внимание целиком и полностью было сосредоточено на работе, что ему предстояло выполнить. Зоркий глаз уже искал на полках среди одинаковых разложенных пучков с травами, нужные. Острый ум думал, какую мазь сделать, чтобы быстрее снять воспаление. На будущих ведьмаках раны затягивались быстро, кожа их была упруга, как у самых прекрасных дев, а здоровье крепко, как стволы старых дубов, однако, пока их организм не изменила мутация, они были людьми. И им, как мальчишкам, хоть намного более проворным, чем другие в их возрасте, хоть более быстрым, более сильным, пока что нужна была помощь лекаря. Ведь отличались от других юношей они лишь внешне: внутри были те же органы, то же сердце, тот же мозг, те же мечты, что присущи всем детям в этом возрасте. Юлиану уже не нужно было даже видеть рану, чтобы понять, что после битвы с Ламбертом у Геральта остался не простой синяк. Он быстро задвигал руками, подхватывая длинными пальцами то один пучок, то другой.?Нужно сделать компресс и обработать рану. Тогда возьму мазь из ласточкиной травы?,?— размышлял про себя лекарь, поднося к носу то одну склянку с мазями, то другую, нюхал, а затем клал на место или откладывал в сторону.—?Сними рубашку,?— сказал Юлиан, не оборачиваясь, но услышав характерный звук снимаемой одежды и легкое шипение, очевидно, от боли. Наконец, закончив, Юлиан оторвался от своего занятия. Он взял одну из баночек и подошел к столу, где стояла миска с водой и другие баночки, в которые, видимо, только должны были делаться мази, а также аккуратно сложенный платок с вышитыми инициалами. Юноша взял его в руки и, недолго думая, окунул в сосуд, затем выжимая.—?Опусти руки,?— приказал лекарь, когда Геральт вновь потянулся к ране рукой, осаждая его, как маленькое дитя. Будущий ведьмак смутился?— быстро опустил руку и сжал скомканную рубашку, когда Юлиан пододвинул еще один стул, усаживаясь на самый край, и наклонился лицом к ране: казалось, что он вот-вот коснется ее носом или губами, но вместо этого он внимательно разглядывал края повреждения. Пальцами он провел по всей длине?— кровотечение остановилось, и остались только сукровица и запекшаяся кровь. Лекарь едва сдержался от предупреждения ?потерпи, будет щипать?, но не сказал этого и мягко провел мокрым платком по ране. Его пальцы?— холодные, но нежные, знающие все тонкости врачевания. Какое-то время Юлиан поверить не мог, что станет любить это дело?— противно, тяжело, иногда до отвращения тошно, но привыкнув ко всему, мальчишка спокойно смазал рану чем-то густым, склизким, зеленым, но обладающим невероятной способностью исцелять. Геральт держался отстраненно, осматриваясь по сторонам, не разговаривал?— Юлиан поглядывал на него краем глаза. Лекарь тоже не заводил диалог, но в голове его было много вопросов, которые хотелось бы задать, выкрикнуть прямо в лицо, допытаться до истины и выведать так много. Несмотря на это, Юлиан лишь работал руками, нанося мазь, аккуратно убирая платком лишнюю и вновь длинными пальцами прикасаясь к ране. В комнате витал стойкий запах полыни и ласточкиной травы.—?Все, сейчас только замотать,?— в один момент Юлиан слепо нащупал бинт на деревянной тумбе, притянул его и ловко обмотал сильное, объемное плечо в несколько слоев, заставляя Геральта аккуратно приподнять руку, а, когда закончил, с силой разорвал полотно бинта на две части и завязал. Вот и все. Со вздохом он выпрямился и убрал бинты, закупорил мазь и вытер жирные, лоснящиеся от неё пальцы об этот же платок, небрежно бросая его на стол, как ненужную вещь.—?Спасибо большое,?— со свойственной ему угрюмостью кивнул Геральт, осторожно разминая спину после долго сидения. Он уже понял, что с плечом чуда не произойдет, и оно не исцелится так быстро. Понадобится несколько дней, чтобы Геральт вновь вернулся в форму. Если бы он заходил к Юлиану, чтобы тот обрабатывал его рану каждый день, все восстановилось бы намного быстрее. Но, помня уроки Весемира, а также зная о гордости, которую привил каждому юноше старый ведьмак, об этом было бесполезно и говорить, и думать. Геральту оставалось вести себя аккуратно и надеяться, что к испытанию травами, плечо восстановится.—?Геральт,?— кажется, он впервые назвал его по имени за долгие годы. А ещё, кажется, они впервые наедине, без строгого взгляда Весемира и даже без других мальчишек. Это странно, это даже пугающе, но сладко волнительно, так, что Юлиан даже вздрогнул. Это было так странно и неожиданно, что Юлиан растерялся. Он несколько раз моргнул и немножко улыбнулся тому, как просто у него получилось. Он пробовал чужое имя на вкус и растягивал слова, а потом наклонился перед ним и заглянул в глаза. Странный, неучтивый жест, но Юлиан не знал, что такое смущение?— здесь он навидался всякого. Чужое-свое имя на устах заставило Геральта замереть и слепо, как послушный котенок, поднять голову на юношу перед ним.—?Ты же знаешь, что скоро начнётся последний этап твоего превращения в ведьмака? Это… —?он не мог подобрать слова, чтобы описать этот процесс. Он жуткий, страшный, а главное?— незнакомый для Юлиана. Это станет испытанием и для него, но больше он переживал за каждого из мальчишек. Первыми будут Марк и Геральт?— самые старшие и самые надёжные. Весемир всегда был горд, когда рассказывал о них Юлиану, словно они были его собственными сыновьями. Его янтарные глаза сразу будто бледнели, теряя звериную жестокость, что была высечена на роду каждого ведьмака. Весемир всегда говорил о мальчишках приглушенно, задумчиво, и Юлиан, находившийся в этот момент всегда рядом, так же, как и старый ведьмак, почтительно замирал в тихой задумчивости и опускал голову, смотря в землю. Они часто говорили об юношах, Весемир давал советы, как лучше обрабатывать раны, но редко-редко касались они той темы, которую сейчас завел Юлиан. Испытание. Как много было заложено в этом слове и еще больше поставлено на кон. Юлиан задумчиво замер, вспоминая об этом. Он должен был помогать Весемиру: подавать травы, закреплять мальчишек, чтобы те не вырвались в середине ввода мутагенов, быть на подхвате у старого ведьмака. С Весемиром они редко обсуждали, как все будет проходить. Юлиан знал лишь, что должен будет помогать, что будет больно и будет страшно. И ему в первый раз будет не менее страшно, чем юношам, которые будут лежать перед ним на столе для мутаций. Знал Юлиан и о том, что выживут лишь немногие?— те птенцы, чьи крылья, когда они устремятся к солнцу, не сгорят. Те птенцы, что особенно выносливы сильны и удачливы. Но Юлиан все равно часто задавался вопросом: ?Но как понять, кто из них особенный??. Все юноши, идеальные как на подбор, были хороши. Они были натренированы, быстры, умны и хорошо сложены?— казалось, каждый из них был той самой птицей. Однако это оказывалось не так. И Юлиану с Весемиром нужно было стать тем самым солнцем, что опалило бы крылья стольких еще не оперившихся пташек. При мысль об этом Юлиан замер и невольно пристально посмотрел на Геральта?— еще одна пташка. Он так и не закончил то, что хотел сказать, и замолчал, отстраняясь.—?Ты готов к этому? —?в голосе мелькнула привычная зажатость, и теперь Геральт мог видеть только спину Юлиана. Тот принялся убирать склянки, безостановочно гремя посудой. Плечи его иной раз подрагивали?— Юлиан напряженно ждал ответа, но Геральт не мог этого видеть. Он вообще многого не знал и многое не суждено было ему узнать, как любому человеку, что не сам выбрал свой жизненный путь, а следовал по уготовленному. Жизнь его, как и Юлиана, была длинным-длинным темным коридором без каких-либо дверей и поворотов. Им обоим оставалось только идти прямо, без остановки, надеясь, что когда-нибудь каменные стены озарит солнечный свет, а впереди появится дверь, которую можно будет открыть и зайти внутрь, пусть даже это вело бы в пустоту. Юлиан часто думал об этом, когда оставался один, когда ветер пел особенно громко, когда мир замирал и засыпал, и лишь луна снисходительно, словно большое око, наблюдало за своими земными детьми. Однако мысли эти его ни к чему не приводили и никуда не вели, ведь Юлиан, как и Геральт практически не знали другой жизни. Все показал им Весемир. Всему обучил этих маленьких мальчишек именно он. И это он вылепил из бесформенных кусков глины тех, кем они являются сейчас. Однако, как интересно было бы узнать, что могло бы произойти, если бы…—?К этому нельзя быть готовым. Это просто произойдёт независимо ни от чего,?— хриплый голос нарушил тишину?— Юлиан перестал беспрестанно двигать склянки и замер, напряженно прислушиваясь к чужим словам. —?Это наше предназначение, и его не изменить. Так и должно быть.—?Ты прав,?— Юлиан кивнул?— комната вновь погрузилась в вязкое и почти осязаемое, как запах полыни, молчание. Слова Геральта были справедливы и правдивы, но сколько еще хотелось расспросить… ?А ты боишься??, ?А ты знаешь, что с тобой будет происходить?? ?А ты хочешь стать ведьмаком???— вопросов было много, но Юлиан спрашивать не стал. Наверное, если бы он знал Геральта чуть больше, чем просто одного из мальчишек, то ответил бы на вопросы сам, но такой двери не было в его коридоре, а потому этому не суждено было сбыться.—?Мне пора. Спасибо тебе за помощь и перевязку,?— он незаметно кивнул лекарю, и рука его ещё раз непроизвольно дотронулась до больного места. Юлиан только повел головой, слишком сильно погруженный в свои мысли. Он не заметил, что дверь захлопнулась и он остался один в своем промозглом кабинете, где витал настойчивый запах полыни. Последняя склянка без названия была поставлена на место?— Юлиан отряхнул руки, обернулся?— в комнате было пусто.***Лекарь лежал на кровати, уставившись взглядом в потолок: мысли отпустили его, улетели вместе с тем напряжением и волнением, что испытывал Юлиан каждый раз при обрабатывании ран. Он опустил уставшую, казавшуюся свинцовой голову, взглянул на свои руки, все еще пахнущие травой?— тот аромат, наверное, невозможно было скрыть. Взгляд синих глаз, помнивших цвет неба, упал на стоящую в углу пыльную лютню. Сколько ей уже лет? Юлиан лишь пожал плечами, потянулся и ловко ухватил за гриф, притягивая к себе. Он играл в протяжном lento, закрывая глаза и раскрывая рот в неторопливых нотах, напевая в привычной себе манере?— тихо, едва слышно; боясь, что его могут услышать, отругать, наказать. Он играл ту песню, которую слышал в далеком детстве?— ее напевала мать, стоя над маленькой кроваткой и заглядывая в глаза маленькому Юлиану. И тот помнил ее, и песня въелась в его мозг не хуже формул по приготовлению Ласточки. Юный лекарь приехал сюда с лютней, учился с лютней, не выпускал ее из рук, как не выпускал из рук раненную обеспокоенную птицу, не выпускал и не расставался с единственным напоминанием о прошлой жизни, о мальчишестве и дворовых друзьях, не забывал о своей прошлой мечте, которая хрустальной вазой разбилась ещё давно, почти сразу, как только эти худые ручонки выпустили гриф лютни и взялись за травы. Сейчас он не знал, что с ним будет. Знания ведьмаков и Юлиана ограничивались тем, что мутация?— больно. Множество-множество иголок, связанные руки, боль, боль, боль. Это вакцины, мутация, это неизменное отравление организма, это разрушающийся пигмент волос и радужки глаза.А ты хочешь стать ведьмаком? Наверное, никто не хотел бы. Это судьба, предназначение и вся мирская несправедливость. Но и Юлиана никто не спрашивал, хочет ли он навсегда связать свою жизнь с этим? В мыслях, в своих детских мечтах, он стал бы великим бардом, пел бы песни на приемах королевы, кланялся дамам, кружился бы в танцах. Мечта?— сладость женских духов, ваниль, сандал, цветок. Мечта?— розовый шёлк платья, крахмал воротника и роскошь красной помады на женских губах. А реальность?— это тоскливо, это невкусно и больно, реальность пахнет полынью и кровью, реальность некрасива, тускла и промозгла, здесь ни капли любви, здесь забыта нежность. Поэтому Юлиан научился не тосковать, научился терпеть, и его стойкость была сравнима со стойкостью ведьмаков. Лишь в характере он давал слабину. Жалостливый и нежный, он не был похож на строгих медсестёр, чья забота была мнимой, фальшивой. Он не был похож и на врачей, что беспристрастно изучают пациентов, как подопытных мышей. Но и на Весемира, что научил его всему, он не был похож. Никогда не стал бы он лечить людей, все время чувствовать запах крови и железный привкус на кончике языка, и руки его бы не пожелтели от беспрестанной работы с травами. Не тогда, когда он мог бы вместо запах мазей вдыхать аромат роз и женских духов, не тогда, когда мог бы пробовать на вкус нежные пирожные и видеть голубое-голубое, как озеро за Каэр Морхеном, небо… Завершив куплет, лекарь улыбнулся. Слезы выступили на глазах: маленькую радость, которую он испытывал каждый раз, когда играл, тут же прервали чьи-то тяжелые шаги. Юлиан приподнялся на кровати, почему-то подумав про Весемира, но шаги стихли. И только глухой ветер завывал за окнами, напевая свою тревожную колыбельную, под которую Каэр Морхен погрузился в сон. Но Юлиан не спал?— трогательная свечка, стоящая на прикроватной тумбе, отбрасывала тень на стену, играя с трещинами и контуром каменной стены. Сам лекарь, перевесившись через изголовье кровати, завороженно смотрел в окно?— бледно-зеленое небо, усыпанное звездами, и на нем ни единого облачка, опустилось огромным куполом над Каэр Морхеном, как опускается стеклянный купол над встревоженной бабочкой.

Луна мягко отбрасывала свет на одинокую речушку: та мерцала, переливаясь серебром и отчего-то изумрудом. Трава колыхалась, наклонялась к ней; опускали пушистые головы сиротливые одуванчики, кланяясь. Дорожка, вымощенная аккуратными, выточенными водой камушками, петляла сквозь вековые деревья, но неожиданно оборвалась перед рыжеющей поляной. Подстриженные кустарники, пестревшие белесыми ягодками, сосны, склонившие головы, плакучая ива, тянувшаяся к глади озера,?— только в этом месте, казалось, ветер терял свое могущество.