7. ?Кругосветка. Тонкая грань? (1/1)
Сонни вежливо улыбался своим каждодневным пассажирам, на которых не особенно и смотрел, прокалывая их билеты, полные красочной рекламы на обороте. Простенькое занятие не вызывало радости, как обычно, так как все мысли были заняты лишь одним. Как же Гилберт теперь будет вести с ней? А как она отреагирует на его изменения? Смогут ли они потом подружиться? Мысли заполняли его, словно чайник с кипящей водой, и от них невозможно было спрятаться. Кажется, что-то подобное и ощущает его мама, когда ждёт своего ненаглядного сыночка с работы. Автоматически он переключился, сменил мысли на неё. Мама у него эмоциональная, готовая бросится на помощь и, буквально, носить на руках, и ругаться почём зря при виде неприятностей в лице Тэрстона. Тэрстон... Если же думать о нём, то это займет несколько часов и его нервы за этот промежуток сгорят напрочь. В последнее время тот занят усовершенствованием своего скоростного поезда, новость о котором уже давно не была новостью для троодонов, так он любит болтать о себе любимом. Да, его стоит особенно опасаться и не подпускать на пушечный выстрел к Селине, иначе тот обязательно скажет какую-нибудь пакость. А он может. При виде неё он может сотворить столько грязных теорий и сплетен, что после их озвучивания придется пить чай с мятой или вообще одну мяту есть. Сонни начал понимать, что он из-за нервов он думает о чём угодно, только не о работе.— Мистер Кондуктор, вы меня пропустили. Тихо извинившись перед внушительным дейнонихом и оформив ему билет, Сонни продолжил нарезать круги мелкого масштаба в углу пассажирского вагона. Нет ничего странного в том, что он волнуется за детей. За семью Птеранодонов он не волновался, они никогда не пропадут, их все любят и ценят, даже когда впервые видят. А вот Гилберт... что именно тот сделал после того разговора во время путешествия? Конечно же исправился, что же ещё? Надо ведь верить в своего любимого племянника, даже если тот иногда непредсказуемо ведёт. Когда чуткий слух известил его об приближении долгожданных путешественниковпо их общему смеху(особенно там смеялся Дон), измученный волнением кондуктор лишь повернулся в сторону двери, и, малость так, удивился. Гилберт, тот, кто только недавно говорил о своей ревности по отношению к младшей ?сестре?, сейчас шёл в обнимку с ней и что-то быстро шептал. И она ему улыбалась так искренне, что у Сонни защемило сердце от умиления. Да, кое-кто сумел таки пробить брешь в её ледяной броне и влезть в её мирок. Может, это и есть начало дружбы между ними?— Гилберт, я тобой горжусь! В тот самый день его племянник понял, что влияние бабушки ужас как заразительно, потому что дядя вёл себя почти также эмоционально. И это тот, кто сегодня утром провёл воспитательную беседу. Бывают ведь ироничные моменты, во время которых хочется улыбаться, причём в смущённой манере. Остаётся только чуточку завидовать своей сестре, умеющей держаться в подобные моменты так, словно является принцессой. Ничего, скоро она тоже будет смущаться при виде Сонни, плачущего от счастья. Тоже нервничает в последние дни, а ведь ему так хочется побольше теплых моментов, связанных с семьёй.
— Хорошо, дядя, только пожалуйста... обнимай так сильно, я не могу дышать! Просьба была благополучно проигнорирована, как и присутствие семьи Птеранодонов, которые не понимали всех причин бурной реакции обычно адекватного кондуктора. Может, он съел чего-то слишком много. Сегодняшней ночью не намечаются всякие там праздники и вечеринки, поэтому Сонни обычно по-быстрому обходит пассажиров, проверяет машиниста на его посту и пишет специфичную документацию, которая состоит из одних цифр и, чуточку, из доклада об состоянии поезда. Последняя обязанность как раз и затягивает на половину ночи, под конец которой в голове летает каша из формул и докладов. При всём том, что у него по математике всегда была твёрдая пятерка, большое количество цифр он слишком много не переносил. Его хватало на отчёты с ними и всё. Да, скоро ему это и предстоит, а пока что он занялся делом, не совсем официальным для работы, но важным лично для него. Он укладывал спать своих любимых ребятишек. Гилберт заснул почти сразу, едва только его голова коснулась подушки, до этого так трогательно клялся, что не хочет спать и нуждается в разговорах с сестрёнкой (его желание об этом умилило и без того впечатлительного троодона).
Гилберт не хотел спать, он жаждал сделать чего-нибудь ещё, более масштабное в плане дружбы с ней. Может, поговорить по душам или рассказать о себе. Ну или поспрашивать о прошлом. Однако глаза сами собой закрывались без его согласия и голова становилась всё легче, словно воздушный шарик. Когда он отпустил ревность, то почувствовал себя более живым, и жизнь стала богаче на эмоции. Как тут можно спать?— Дядя, я немного прилягу и, о-о-ох, встану. Я только ненадолго. В итоге он всё равно прилёг на долгое время, а ночь долго длиться. Он успел только почувствовать, как его укрыли мягким одеялом и погладили по голове. Селина же пока чтоподавала слабые признаки сонливости как таковых, просто не озвучивала об этом вслух. Впрочем, это можно было и без слов понять, по одному только задумчивому взгляду, которым она буравила потолок спального вагона. Ей немного не спалось из-за сегодняшних воспоминаний.
Только недавно старший братец относился к ней, мягко говоря, не очень хорошо. Теперь же от него исходит столько раскаяния, что сразу видно, как постарался чудаковатый троодон, подобрав нужные слова в нужный момент. И, вроде как, умом она понимала, что ему не стоит доверять после его с виду добрых слов, только вот душой она хотела изменить ситуацию с ним в лучшую сторону. Потому что она понимала его внутреннюю оболочку, в которой сокрыто добро, запрятано где-то очень-очень-очень глубоко, в самых недрах души. Но ведь имеется! Именно поэтому на его объятия, неожиданные, как и его признание, она ответила лаконично, обняла в ответ и пробормотала благодарность в ответ. Собственная стеснительность не давала жить полностью. Иногда бывали моменты, когда хотелось что-то сказать, однако в горле словно застревал комок, и говорить становилось трудно. Как следствие, заикание и неприязнь к самой себе. Однако сейчас эти размышления не так уж волновали её, как то, что её любят и ценят при всех недостатках. Было во всем этом что-то загадочное и странное. Раньше у неё этого не было, а теперь... Настоящий подарок судьбы.— Что такое, доченька? Доченька! Так много было в слове любви и счастья, что поневоле ей захотелось обернуться в его сторону, столкнувшись с его заботливым взглядом. Он раньше её не знал, однако принял в семью. К чему эти хлопоты? Ей этого никак не понять.— Теперь всё... хорошо. И мимолётный взгляд на спящего братца подарил ей тепло в груди. Неужто и вправду динозавры могут по-настоящему меняться? Ромал осторожно посмотрел в сторону друга, только что отошедшего от дверей спального вагона. Хлопоты многодетного отца большие, ему ли об этом не знать. Есть в семейных делах и приятные стороны, их очень много. Как жаль, что ему придётся поговорить с ним именно сейчас. А какое у него умиротворённое лицо...— Сонни... мне кажется, я знаю, где живёт родственник Селины, знающий о её родителях. Надо было ведь ему в свободное время заниматься пересчётом троодонов с черными перьями. Теперь последствия расхлёбывать придется всем. Любопытство его порок.— Что?.. И обречённый голос друга тому подтверждение.