Часть 3 (1/1)
Четыре убийства за шесть часов, в разных концах Лондона, одно даже в пригороде. Все четко.
Два нужны для сделки, одно – сама сделка, и одно – маленькая месть. Хоть я и предпочитаю проводить акты возмездия собственноручно, но с тех пор, как я провел сеанс пирсинга, Моран меня с собой не берет. Хоть упросись, хоть уприказывайся. Бесполезно.Ну что ж, ладно.Мне нужно еще подготовить материалы для сделки с макаронниками. Как это не стереотипно – но работать с ними совершенно невозможно, однако если Джеймс Мориарти взялся за дело – он доведет его до конца. Я доведу. А вот потом, если эти чертовы итальяшки меня достанут, пошлю к ним доброго волшебника с винтовкой.
Но вместо дела, мне приспичивает поболтать с моим киллером. Странно, достаточным интеллектуальным уровнем он похвастать не может, но это по сравнению со мной. Со мной вообще мало кто может соперничать в этом плане. А Басти у нас среднестатистический интеллектуал – даже повыше среднего. Но поговорить с ним люблю. Мне нравится, когда он злится на меня, огрызается, и делает это все с абсолютно каменным выражением лица.- Ты знаешь в честь кого тебя назвали, Басти?- Не имею не малейшего понятия.Дуется. Глупый киллер. Подумаешь, на виске кожа припухла, не сильно же. Будет хорошо себя вести – куплю штангу покрасивее, все-таки булавка лучше смотрится в ухе. И мог бы не шипеть, что я смерти его желаю – булавки из хирургической стали с примесью платины – ничего более гипоаллергенного я не нашел. Ну платина это так, повыпендриваться, признаю. Так что пройдет твой висок, ничего, потерпишь.- А я знаю…Молчит. Знает, что я хочу, чтобы он меня спросил. Поворачивается на стуле, внимательно рассматривая меня, уже подошедшего почти вплотную.- И?..- Ну Бас, так не интересно, кто так разговаривает с любимым шефом?- Джеймс, ты хотел что-то сказать? Говори.- Нет. – Чуть дергаю за ухо. Не болит. Вроде бы – с ним же не поймешь. – Я хотел поговорить. Мне скучно.- Купи себе Мону Лизу и ходи по комнате. Я-то чем могу помочь?Умеет обескуражить даже меня. Пытаюсь прикинуть чем мне может помочь несчастная Джоконда, тем более, что творчество Да Винчи меня не особо восхищает.- Зачем?- Будет за тобой наблюдать. А ты будешь с ней разговаривать.Господи, Себастьян, у тебя что, чувство юмора отшибло?
- Ну Себ. Ну спроси.- Какой у тебя любимый художник?Ну ладно, как хочешь.- Нитч.
- Не слышал.- Загугли. Тебе понравится.- Шел бы ты к черту, босс. Ну выкладывай, чего ты там хотел рассказать.Бесит, когда он разговаривает со мной, как с ребенком. Хотя он, наверное, меня таковым и считает. Подхватываю со стола изящный нож для бумаг, прижимаю острие к коже под наглыми голубыми глазами.Замирает. Кажется, даже дышать перестает. Если я вырежу один из твоих прекрасных льдисто-синих глаз, кем ты тогда станешь, злой тигр? Куда пойдешь? Кому нужен одноглазый снайпер?
Хотя тут я не прав. Лучше тогда уж будет подрезать сухожилия на пальцах. И оставить тебя при себе.Осторожно, плашмя,веду лезвием по чисто выбритой скуле. Мне нравится запах его кожи.- Был такой святой Себастьян, римский легионер. Ты же знаешь, кто такие легионеры? – Презрительно фыркает, отчего лезвие чуть срывается, самую малость оцарапав кожу.– Ну так вот… Милый был человек.
Скептически морщится.- Да ну?- Да… Уболтал двух лучших друзей принять смерть за веру.- А они геройствовать не собирались?- В общем-то да.- Мило. И что с ним стало?- Истыкали беднягу стрелами. Потом забили камнями и сбросили тело в канализацию.- Мафиози, блин. Это ты от итальяшек своих заразился?- Бас, ну это же римляне! Предки как-никак.
- Вон оно что. Ну да. Понятно откуда ноги растут. И в чем мораль?- Мне откуда знать? Это ты у нас в честь римлянина-мученика назван…- Мученика? Ну тогда все ясно, - притворно вздыхает. – А я все думаю – за каким чертом я на тебя работаю? А я, оказывается, по определению мазохист.- И садист, - мурлыкаю ему в ухо, - с дружками-то вон как обошелся.- Видимо, да…Бастиан тот еще садист, уж я-то знаю. Знает, что я хочу его поиметь и динамит. Меня. Джеймса Мориарти.Вот же засранец.Позволяет тыкать в себя булавками, взрезать кожу острым лезвием, но только не сильно и не глубоко. До первых капель крови. Крови, которая мне кажется пряной, а не просто соленой на вкус, и которую он очень редко, но все же позволяет мне слизывать с загорелой кожи. Тогда я чувствую, какую власть надо мной приобрел этот чертов садомазохист.Это неправильно, даже для меня, особенно для меня, потому что чертов киллер вызывает слишком много чувств и слишком мало отдает их мне взамен.И я хочу его убить. Очень хочу. И он знает об этом, совершенно точно знает, я вижу это в синих, завораживающих, хотя точнее будет сказать – замораживающих, глазах. Вижу, когда он смотрит на меня, прикрыв чертовы синие ледышки светлыми ресницами.А я тем временем прижимаю ножик почти что к его горлу. И я могу его убить – нужно только чуть выше и чуть сильнее, и чуть быстрее двинуть рукой.Но опять – небольшой, рассекающий кожу надрез, совсем небольшой – в длину около пары дюймов. Я подношу к его глазам лезвие, окрашенное его же кровью и он кивает: то ли своим мыслям, то ли мне, то ли еще чему-то. Раз за разом ловлю себя на том, что постоянно возвращаюсь к его глазам. И все чаще мелькает мысль вырезать один – на память, но меня останавливает то, что даже в формалине синий цвет помутнеет и станет того мертвяцкого отвратительного оттенка, который я ненавижу во всем умершем.Я терпеть не могу мертвых – смерть на все набрасывает тонкое мутно-бледное покрывало – на кожу, становящуюся пергаментно-серой, на глаза, цвет которых тускнеет и теряет всякую привлекательность, даже кровь – с ней все совершенно отчетливо – умершая кровь покрывается этой жуткой пленкой, мутной, тошнотворной, отвратительной.Решив для себя, что кивок – это своеобразное разрешение для дальнейших действий, делаю еще один надрез – накрест предыдущего и длиннее – дюйма четыре – по всему плечу. Полковник чуть косит глаза на меня и предупреждающе рыкает, чуть приподняв верхнюю губу, как тигр, обнажающий клыки.Мне мало, мне слишком мало и я готов ослушаться, не внять последнему предупреждению, но снайпер совсем слегка выворачивает мою руку и пальцы сами выпускают нож для бумаг. Я слышу как он со звоном перекатывается по паркетному полу.Одна ладонь с длинными, жесткими пальцами ложится на шею,надавливая на затылок, и я похотливо тычусь губами в порезы, исследуя взрезанную плоть языком. Вторая ладонь укладывается на обтянутую тонкой джинсовой тканью ягодицу, и скользит меж бедер, заставляя глухо стонать, изнывая от желания. Пряный вкус горячит кожу на губах и я стараюсь охладить ее, прижимаясь то к шее, то к плечу Себастьяна. Ладонь с шеи перемещается на поясницу и я интуитивно чувствую, что сейчас он, как всегда отстранит меня, шепнет на ухо «Ну все шеф, сними себе шлюшку на часок и постарайся не убить» и уйдет – или к себе в комнату, или в ванную, но потом, обязательно – прочь из квартиры, оставив меня справляться со стояком подручными средствами – шлюхами или руками. Я бы даже сказал, что это унизительно, но ему плевать.И приказывать ему что-либо бесполезно – я достаточно хорошо знаю своего снайпера.
Поэтому я прошу – тихо и, действительно, честно:- Не уходи. Помоги мне, Басти.И вижу как он обреченно прикрывает свои холодные голубые глаза, так как будто он знал, что однажды я попрошу, и как будто был точно уверен, что не сможет отказать.Я тянусь к его губам, но сильные пальцы обхватывают горло, отстраняя и заставляя чуть приподняться, чтобы стянуть джинсы вместе с бельем. С трудом отрываю взгляд от густых, цвета красного янтаря, капель, стекающих по чуть смуглой коже, судорожно облизываю пересохшие губы. Чувствую, как его ладонь обхватывает мой член, плавно отодвигая тонкую кожицу, и жесткий палец размазывает капли смазки по чувствительной головке. Дыхание сбивается – у шлюх тонкие, холеные, мягкие пальчики – их прикосновения не приносят боли и не окрашивают чувства в яркие цвета, вызывая только скуку и физиологическую разрядку – если они хорошо постараются. Снайпер не такой, совсем не такой – он смотрит в мои глаза, держа руку на горле, чуть сжимая кадык, движения на моем члене резкие, жесткие, иногда он проводит ладонью по головке, я чувствую это особенно остро – круговые движения, с небольшим нажимом – и снова вдоль ствола – вверх-вниз.Я кончаю очень быстро – даже слишком быстро. Еще почувствовав, как я захожусь в предоргазменных судорогах, Себастьян отпустил мое несчастное горло и позволил прижаться губами к вязким каплям крови, слизать их судорожно быстро, толкаясь в его руку, прикусить кожу, сцеживая свежую алую жидкость. Краем глаза успеваю заметить, как он смачно облизывает свои пальцы, но не знаю зачем, не хочу думать, потому что вторая рука ласкает меня так, как мне нужно. Так, как я хочу. Когда влажные пальцы проскальзывают по ложбинке между ягодиц, круговыми движениями оглаживая сжатые мышцы, я уже готов кончить. Когда палец на одну фалангу проникает внутрь, сгибаясь, исследуя – я уже на грани и фиолетово-красно-желтые, ослепительные круги перед глазами уже готовы заполонить всю голову, взорваться тысячами искр. Я бы кончил в тот же момент и без стимуляции простаты, но киллер нашел ту точку, чуть нажал, поглаживая, и я с протяжным вскриком излился ему в ладонь, размазывая языком его кровь по своим деснам.Не осталось ни одной связной мысли в голове. Отстраненно, краем сознания, чувствую, как он промакивает влажную от спермы кожу салфетками, до которых явно с трудом дотянулся, прижимая меня, обессиленного, к себе, осторожно натягивает на меня джинсы, застегивает. Поправляет перекрутившуюся футболку. Вытирает мои губы. Подхватывает на руки, аккуратно усаживает в кресло.
Приоткрыв глаза вижу, как он смотрит на меня прямо в упор, так задумчиво, с интересом. С трудом размыкаю губы – я не знаю, что хочу ему сказать, но мне почему-то кажется, что что-то сказать нужно. Себ резко качает головой и отворачивается, а я пожимаю плечами, глядя на удаляющуюся красивую, изукрашенную татуировкой, спину. Бросаю, тихо смеясь:- Святой Себастьян на службе у короля преступного мира.Не оборачивается, только качает головой, то ли нехотя соглашаясь, то ли опровергая мои слова.Итак, я как-то слишком сильно отвлекся.Где там мои итальяшки, потомки римских легионеров?