Цена вечной памяти (1/2)
С наступлением новой зимы Анастасия все чаще представляла себе холодный, вьюжный Большерецк, в котором она год назад, в 60м, перенесла горестный удар.
Воистину необъяснимы законы памяти, что вечно спустя год возвращают боль, как бы скорбящие не пытались справиться с потерей...Собственно, за последние месяцы дома она не слишком и пыталась забыться...
Парк, салон, магазин, театральные представления, светская болтовня со знакомыми, разговоры с близкими ненадолго занимали её внимание, но стоило увидеть издалека фигуру гвардейского офицера, вспомнить места, связанные с прошлым, или просто попасть домой и увидеть Сашины вещи — все начиналось снова.
Даже бездушные цифры от приказчика напоминали о нем своей безнадежной путаницей, в которой она уже никогда не сможет разобраться...
Никогда, никогда, никогда... Эти никогда настигали везде, где бы она не пыталась отвлечься.
Эти наваждения сразу по приезде болезненно мучали, потом стали оживлять вдовье тоскливое бытие, и, в конце концов, стали его неотъемлемой частью.
Каждый вечер перед сном Анастасия бережно раскрывала свой медальон и дорогие черты являлись перед нею, изливающей вслух события минувшего дня. Портрет, что точно передал в лице взволнованный порыв, словно оживал.
— Знаешь, Саша, ума не приложу, что мне делать с этойупрямой девчонкой... Неужто ломоть отрезанный? Никакого понимания у нас не вышло... — обращалась она к лицу мужа, понимая, что вряд ли его дух сможет повлиять на старшую дочь. Теперь та изредка выбиралась в родной дом, всячески подчёркивая, что скучает лишь за братом и сестрой...
— Сегодня наша малышка достала твою шпагу и с ней грохнулась... А я даже не уверена, дошла ли весть о её рождении... Знаешь, она все больше на тебя похожа... И такая шустрая и веселая... Коленку разбила, и даже не заметила... А сынок наш совсем серьёзный, и не подступиться... В кого он такой, ума не приложу...— Сегодня встретила подпоручика из твоей роты, фамилию так и не вспомнила, лишь по лицу... Тебя вспоминал. А казармы ваши перенесли, оказывается... Ты бы, верно, и не нашёл их теперь...— Ты был прав, милый, кажется, этот приказчик редкий плут... Но как я замену ему найду? — выслушивал беззаботный образ Александра жалобы на мужика, приехавшего с отчётом о наследном поместье, в котором они провели в общей сложности недель пять, зато каких трогательных...— Помнишь, как мы были счастливы, когда городская суета с твоей службой уходила прочь? — тут же отвлекалась она от хлопотных дел, представляя неспешную верховую прогулку лесом.
— Всё наладится, любимая, не печалься... — будто бы отвечал ей образ.
Это стало для тоскующей женщины своеобразным ритуалом, которого она ожидала порою весь день. Наговорившись вдоволь, она легко засыпала и видела сны, в которых они встречались. Утро приносило разочарование, а полог кровати словно шептал: "Душа моя, мне снова пора уходить..."Но все чаще в ее снах Белов неизменно стоял на неизвестном берегу и то ли сам будто оправдывался за что-то, то кого-то осуждал, его лицо было очень хмурым, а иногда растерянным.
— Голубчик мой, что случилось? — бормотала она во сне и просыпалась, чувствуя рядом пустоту. — Почему его душа так беспокойна после отпевания? Или я что-то сделала неправильно? Конечно, сделала, но только давно...Похоронный ритуал, порученный при отъезде Алексею, по времени был близок к исполнению, только возможно ли это, Анастасия все более сомневалась... Как найти моряку беззвестную могилу друга? Не говоря уж о посещении острова, где запросто погибнуть следом...
Все эти мысли добавляли женщине переживаний и новых пугающих сновидений...
Вот и сегодня Саша снова пришел перед рассветом, и молча смотрел на нее подавленным взглядом, какой у него был во время их предотъездного разговора. Она захотела его обнять, но он отстранился, словно от чужой.
"Он хочет, чтобы я попрощалась с ним как-то сокровенно, по особенному..." — проснувшись от своих беспокойных видений утром пасмурного дня, вдруг подумала Анастасия, с тоскою взглянув на медальон.
Приказав заложить карету, она собралась в путь. Дочь, как раз на пару дней отпущенная домой, встретила ее у входа. Девушка удивленно взглянула, отбросив назад свои светло-каштановые локоны:
— Маменька, куда же вы одна собрались?— Мне нужно съездить недалеко от Петербурга. Прошу, проследи за Александрой, я вернусь к вечеру. И... проси Павла, чтобы не читал долго. Он никого ведь больше не послушает...— Меня нет нужды просить об этом. Я прекрасно ладила с обоими, пока вас не было. Но мне завтра на рассвете уезжать в Ораниенбаум, если вы не забыли... Счастливой дороги, вам, матушка!
София гордо выкинула голову и отправилась к себе, не удостоив даже взглядом напоследок.Они выехали за пределы города, те места, что ранее были околицей, теперь превратились в город... Смотря из окна кареты на густо застроенные жилищами мастеровых и разночинных людей улицы, она думала, как много прожито было за 16 лет... Наконец, выехали на тракт и знакомый лес радостно встретил ее заснеженными ветвями, которые уже тронула внезапная для февральской стужи оттепель.
Бревенчатый дом покосился, просев под действием непоседливого болотистого грунта. Анастасия постучалась.
Сторож, разумеется, здесь давно сменился, сколько лет прошло, да и отослали, кажется, тогда старого Ивана, за срамное сводничество в царевых владениях.
Новый сторож с удивлением взглянул на красивую даму, сопровождаемую слугами.— Погода для выезда неподходящая, сударыня, чем помочь вам?— Много лет назад я была в этом доме... Я только прошу зайти сюда ненадолго. Не задержусь, будьте покойны.
—Да, хоть бы и надолго, забросили тут все, матушка государыня на охоту не выезжает, да и гостей давно не видно...
Гостья прошла в комнату и присела на знакомое ложе. Шкура лежала уже другая, более жесткая. Их первый раз, как вчера, предстал перед глазами до мелочей.***...Она сняла сорочку и направилась к нему. И её избранник, обычно решительный, все не мог преступить черту меж терпением и пылом. Это его благородство, оно уж было вовсе противу природы... Анастасия прижалась обнаженным своим телом к его, чувствуя, как ее страсть верно находит в нем свою половинку. И природа победила их спор...
Саша целовал ее лицо, шею, грудь, опускаясь все ниже... Помнится, тогда мельком подумалось, как он так верно, уверенно ведет ее к самой вершине, неужто все знает...
Но разве до ревности было ей, когда сильные руки, до сих пор лишь нежно обнимавшие ее стан, подхватили вверх и бережно ласкали, то отстраняясь для поцелуев, то прижимая тесно к своему разгоряченному телу.
Близость их кожи, сплетение... дыхание как будто из одного сердца, ее крик на пике обоюдной страсти, его нежная ответная ласка, и вот, все... Она теперь его жена, перед миром, в тот момент таким суровым к их судьбе.. Когда закончился этот их неистовый полет, они в изнеможении лежали, не в силах расстаться.
Чувство радости от произошедшего всколыхнуло ее, сняв усталость и подарив раскованность: она принялась гладить его тело, рассматривая его каждую черточку...
А после была его неожиданная защита и отчаянная драка... В тот момент, когда ее избитые обидчики ретировались, пришла готовность пройти вместе всю жизнь...
***Анастасия, вернувшись на 16 лет вперёд, заговорила, обращаясь в пустоту:— Я всегда буду помнить наши мгновения... Хоть уже и никогда не смогу их вернуть. Только спи спокойно там, любимый, не тревожь меня более такими снами, приходи счастливым, как раньше...
Погладив на прощание по меховой шкуре, словно здесь по-прежнему лежал ее юный возлюбленный, она решительно поднялась и вышла на двор.
— Возвращаемся в Петербург. - резко сказала она кучеру.
— Нельзя, барыня нынче в дорогу, сыро уж больно, зима портится, вот вот дождь начнется, снег мигом развезет в грязную слякоть, а ну как застрянем, не доехав до тракта! Заночуем здесь, Настасья Павловна, голубушка! Не откажут ведь, некому из царской фамилии в такую глушь под дождёмехать!— Едем немедля. Я ведь здесь только прощалась. Да и дети ждут, Софию проводить успеть надо. Запрягай. - решительно сказала она и села в карету. От накативших воспоминаний о первой страсти лицо и тело горело.
И, действительно, ожидания кучера сбылись. Грянул дождь с хлопьями мокрого снега, сопровождаемый ветром, не успели они выехать из лесу на Петербургский тракт. Болотистую дорогу быстро развезло, и вдобавок колесо кареты соскочило с оси.
Пока слуги, накинув на себя теплые накидки, охали и пыхтели возле колеса, Анастасия, не в силах сидеть на месте, вышла из кареты, оглядываясь вокруг. Кажется, это та же дорога, на которой они тогда разъехались, скрывась от несправедливого наказания. Она отошла в лес, осматриваясь вокруг.
Ледяной дождь все лил и крупные хлопья мигом промочили ее тонкую шубу, пробираясь сквозь платье. Сильный порыв ветра, швырнувший в ее лицо ветку дерева, заставил ее отшатнуться и, соскочив с тропинки, она больно оступилась, провалившись по колено в глубокую, залитую талым снегом яму, и вскрикнула.И тут же осеклась."Господи, как я изнежена... испугалась ветки и какой-то лужи... Чай не погибель в северном море!"
И она поставила лицо этим каплям, нимало не страшась холодного ветра.
Когда мужчины, занятые починкой колеса, заметили, что их барыня давно уж не прячется в карете, а мокнет под дождём, и мех на ее легкой шубе стал гладким от влаги, они всплеснули руками.
— Боже святый, Анастасия Павловна, да что же вы, мокните все, не ровен час легкие простудите, неужто за барином, царствие небесное ему, захотели?Госпожа подняла на них мокрое дрожащее от холода лицо, уже думая отчитать за поучения, но вдруг впервые за прошедшие месяцы улыбнулась.
- Отчего бы не захотеть!
По приезде у нее разболелось горло и одолел озноб, впервые за много лет. Удивительно, но изнурительная, полная погодных невзгод дорога, морское путешествие с Охотска на Камчатку и обратно ни разу не принесли даже легкую простуду.
"Я не могу, не должна заболеть, это невозможно!" — твердила она тогда себе, лишь изредка пользуясь бальзамом и закутываясь в меха под печью на постоялых дворах, продрогнув в стылой карете. По дороге туда она уговаривала себя будущими поисками, а обратно — стремлениемпоскорее обнять детей.Что тогда это было? Самозащита? И что, в таком случае, теперь сразило крепкую здоровьем молодую женщину, стоило ей лишь промокнуть под слякотью? Ответа на это никто не знал, но попытки верной горничной остановить воспаление увенчались лишь выпитым чаем с вареньем и прогретой на печи домашней одеждой...Наутро, после сухого прощания с дочерью, пришло жжение в груди и жар. Опустившись на кровать, женщина поняла, что смертельно устала...
"Утро, а я с ног валюсь... Неужто я заболела? Но какое удивительное состояние... Я впервые не чувствую горя... Это так славно и спокойно, ни о чем не заботиться и не горевать..." .Но причитания верной служанки не давали забыться. Лиза то и дело подсовывала какие-то травяные чаи и грозила призвать не кого-нибудь, а хорошо знакомого гоф-хирурга...
К Паульсену обращались в случае сильной тревоги, помятуя его чрезвычайную занятость.