Часть 2 (1/1)

Энрико погладил лейтенанта по бокам. Тот забился, пытаясь вырваться, и наверняка крыл сейчас трехэтажным польским матом и его, и Савио, и Шкипера, и всю Венесуэлу, перебирая каждый её штат, и свое назначение, и начальство, и поехавших крышей местных маньяков-извращенцев-каннибалов-содомитов. Энрико в ответ на это только улыбнулся. Обхватив Ковальски поудобнее, он потянул того на себя, заставляя выровнять спину, и обнял. Широкие смуглые ладони легли аккуратно на грудь, и Шкипер поневоле подумал, что издалека это смотрится как нелепый верх от бикини. Ковальски задохнулся.Смотреть на это было невыносимо стыдно. Стыдно, потому что ситуация была такой двусмысленной (хотя какой тут второй смысл мог скрываться-то…) и стыдно, что Шкипер выступал в роли бесправного зрителя. Да он же потом Ковальски в глаза смотреть не сможет…— Скажи ему, чтоб прекратил!.. — потребовал он, стараясь звучать властно, но Савио только отмахнулся от него.— Все в твоих руках, — напомнил он. — Только ты тут и можешь остановить происходящее.— Но я не могу!..— Ну, значит, не можешь. Не отвлекайся, Энрико.Впрочем, тот и не думал — вряд ли Энрико вообще обращал внимания на такие мелочи, как зрители и их мелкие дрязги и проблемы. Он вдумчиво гладил Ковальски, блаженно улыбаясь, пока лейтенант хватал ртом воздух, словно вытащенная из воды рыбешка. Шкипер никак не мог сообразить, что с ним такое делают, что он так реагирует — вроде бы, ничего пока что запредельного… Конечно, этот штабист — не Джонсон и тем более не Манфреди, и вряд ли стойко продержится под пыткой, но от обычного касания его бы точно не колотило, как от электрического разряда, или чего-то Шкипер не понимает…Энрико прижался к чужому тощему заду и прикрыл глаза от удовольствия. Со стороны все его действия походили на ласку — он не торопился, не форсировал события, явно наслаждаясь каждым моментом. Дьявол, да они, кажется, и были лаской!..— Шкипер, ты бы видел сейчас свое лицо, — напомнил о себе Савио. — У тебя чертовски озадаченный вид! Ты что, никогда не видел, что одному парню может нравиться другой?Шкипер поджал губы — чего он не видел, так это того, чтобы кому-то удалось заткнуть Ковальски. Если тот был недоволен (а он ведь только что был) — об этом очень скоро узнавали совершенно все в радиусе мили. Энрико же перекрыл поток его недовольства, всего лишь минуту-другую потискав за грудь…Ковальски беззвучно вскрикнул и дернулся, и его мучитель (мучитель?) успокаивающе погладил его и что-то зашептал на ухо, которое лейтенант, кажется, сам ему подставил. Эти двое были сейчас очень близко, буквально вписывались в очертания друг друга каждым изгибом, и Шкипер готов был об заклад биться, что скептичный, вечно всем недовольный его напарник по заданию движется навстречу другому человеку. Прогибает спину и ерзает, а колени ходуном ходят — нет, там точно должно что-то лежать на полу, иначе хана была бы этим коленям…— Вижу, для тебя это все же открытие, — заметил Савио со стороны тоном комментатора передачи о живой природе. — Ты-то небось думал, что среди вас, парней в форме, сплошные непробиваемые мачо со стальными тестикулами. И обнаружить, что у некоторых этот налет крутизны довольно тонкий, не так-то приятно. И это ты еще не слышишь, как он сладко постанывает…Ковальски, если и издавал какие-то звуки, то негромко: все его силы уходили на то, чтобы продолжать дышать — хотя бы иногда. Энрико упоенно целовал его в шею, покусывал за загривок, не прекращая гладить, и, в общем, Шкипер окончательно и наглядно убедился, что на самом деле имел в виду Савио, когда сказал, что его товарищ ?нравится Энрико?. И ?нравится? — это, прямо скажем, было явно не то слово, тут нужно какое-то посильнее…— Ха! — фыркнул невольный свидетель этого морального падения, складывая руки на груди (кто-то однажды упоминал при нем, что такой жест подчеркивает непреклонность) и изо всех сил стараясь не ударить в грязь лицом и не выдать, насколько все происходящее выбивает его из колеи. — Как видим, ты просчитался с угрозами. Ковальски вон даже нравится!— Нет-нет, — Савио, до того расслабленно растекшийся на своем стуле, выпрямился. — Ты неправильно меня понял. Твоему блондину может и нравится, а вот всем остальным в вашей конторе не понравится точно. Зато в интернете будете героями дня… И, полагаю, не одного.Шкипер покосился на пленника. Тому сейчас и море было по колено — Энрико совершенно точно знал, что делать, чтобы у него глаза закатывались от кайфа. Он заставил Ковальски выпрямиться полностью, и стало очевидно, что лейтенанту все происходящее нравится совершенно неприкрыто — стояло у него так, что от этого было наверняка немного больно. Сам себя бедняга потрогать не мог, а Энрико почему-то не торопился оказать ему помощь. Спустя столько времени до Шкипера наконец запоздало дошло, что тот вообще делает — ласкает Ковальски соски, вот что. Видимо, с нормальной крышей или не очень, а этот парень был из наблюдательных, потому что определенно понимал, где потрогать лейтенанта, чтобы довести его до полного исступления. В том, что Ковальски действительно стонет, Шкипер не сомневался абсолютно: то, что происходило за спиной у Савио, вообще было похоже на сцену из порнофильма, в котором кто-то отключил звук.— Ну, значит, побудем героями интернета, — заявил он тем часом вслух. — Нам не впервой бывать героями, так-то… Если для того, чтобы выполнить задание, надо вылететь со службы, собрать десять тысяч просмотров на ютубе и получить предложение о сотрудничестве от ?браззерс? — ну что ж, так и сделаем. Но тебя, гад ты такой, за жабры возьмем!Савио, видимо, не ожидавший такого отпора, украдкой обернулся через плечо, желая проверить, не держит ли там часом Ковальски таблички текста для Шкипера. Но нет — тот, как и прежде, стоял на коленях, вздрагивая всем телом, явно не способный ни к чему кроме того, чтобы жалобно тереться об Энрико задницей, пока тот нежит ртом его ухо, не прекращая доить за порозовевшие соски.— Пос-с-смотрим! — прошипел он и захлопнул крышку ноута, обрывая звонок. Шкипер запоздало спохватился, что теперь он знать не знает, как это аукнется его напарнику по заданию — и, заодно, как отследить этот проклятый звонок. Бежать с ноутом в обнимку к местным охранникам правопорядка в надежде вычислить местоположение Савио никакого смысла не было: тут и в столице-то не самая передовая технология в ходу, а уж в здешних деревушках…Шкипер чертыхнулся, пользуясь тем, что его никто не слышит. Очевидно, ему предстояло именно то, что он так не любил: поиск выхода из лабиринта. Если он хочет спасти лейтенанта из… где он там… застенка — придется прыгнуть выше головы. В общем-то, Шкипер никогда не был против таких вещей, как прыжки выше головы, но порой те случались слишком не вовремя. Как вот сейчас, например…Савио же испытывал недовольство. Он некоторое время сидел, сердито барабаня пальцами по крышке небольшого, зато толстенького армейского ноута, нашедшегося среди вещей пленника, и раздраженно жевал практически безгубым ртом. Стоны на фоне сильно мешали умственной деятельности, не давая сосредоточится. Он так-то вообще надеялся, что Энрико будет привычно-диким и в этом аспекте тоже, но тот не оправдал надежд, оказавшись терпеливым и ласковым в любви. Видимо, этот тощий белобрысый чужак ему правда очень нравился.Савио сходил налить себе кофе из термоса и высыпал в него два стика сахара. Есть пока не хотелось, а если и захочется – на сегодня добычи нет, и придется обходиться другой пищей. Где-то на дне сумки у него точно завалялся сверток с бутербродами, а если и не завалялся — можно попросить Энрико, и тот настрогает за милую душу…Савио вернулся к ноуту, на ходу болтая содержимое пластикового стаканчика и прогоняя в памяти еще раз недавний разговор. Признаться, он не на такой итог рассчитывал. Шкипер оказался упрямее, чем Савио думал, и куда более стойким к таким вот фортелям судьбы. Если только это не бравада, конечно же, потому что все, что о нем Савио знал, говорило в пользу соображения о том, как Шкиперу дорого его реноме. Да, этот тощий дылда — не его постоянный напарник, но не в правилах Шкипера бросать хоть кого-то из тех, с кем он работал. Во всяком случае, предыдущих двоих он искал долго, несмотря на все тщательно подготовленные свидетельства их смерти. Спасибо хоть, не выбрались из Манилы к ним сюда, чай, не ближний свет…Энрико за его плечом сипло заурчал, добавляя новую нотку в какофонию чужих вскриков и вздохов. Савио недовольно покосился через плечо.— Да дай ты ему кончить, — буркнул он. — Парень скоро чокнется от перевозбуждения.Впрочем, не смотря на мрачный прогноз, Ковальски выглядел неплохо — если только можно выглядеть неплохо стоящим на коленях и с бессильно сочащимся членом… Энрико упорно не хотел потрогать его по-настоящему, уделяя внимание исключительно эрогенной зоне. Последние сутки, с того момента, как они отловили не в меру ретивого лейтенанта на подходах к своему убежищу, этот громила лишь об одном и думал. Буквально глазами чужака ел, и Савио поначалу решил, что это голод иного порядка. Все в этом мире конечно на любителя, но лично как на его вкус, Ковальски был слишком тощим и жилистым для хорошей трапезы. А Энрико, видимо, был как раз таким любителем.Тот как раз в этот момент пророкотал что-то явно амурное — слов в его ворчании никогда было не разобрать, но настроение и интонациями передавалось отлично. Если еще час назад Савио бы сказал, что его подельник использует пленника для своего удовлетворения безжалостно, как какую-нибудь силиконовую куклу, то теперь он был склонен полагать, что и с куклой этот странный тип был бы так же обходителен.Он встретил Энрико тут пару месяцев назад и сразу понял, какая тот золотая жила. Особенно для таких, как Савио. Начиная от шалашеподобной хижины в дебрях джунглей и заканчивая силками, собранными буквально из ничего, этот парень весь так и говорил: я только и жду, когда кто-то придет и возьмется за мою жизнь. Разговаривать в нормальном смысле этого слова он не умел, но звуки издавал эмоционально и понимал, что говорят ему. Савио узнал, как его зовут только через несколько дней: они проезжали мимо церкви имени святого Энрико, и его новый знакомый взволнованно указал на покосившийся шпиль, затем на себя. Ясно было, что это не признание себя католиком, хотя Савио на всякий случай переспросил.Поначалу Энрико казался ему просто чудным парнем. Радовался, что у него есть новый друг, всему удивлялся, прилипал носом к окну машины, как ребенок на школьной экскурсии — что было особенно забавно, учитывая, каким на самом деле здоровенным мужиком тот был. И с одинаковым усердием защищал Савио как от бродящих по ночам пум, так и бродящих днем людей с оружием — Савио мгновенно оценил плюсы такого сосуществования. И да, он пригласил этого чудного парня за стол, когда принес добычу. В некотором роде проявил дружелюбие. И не пожалел. Прежде у Савио не было того, кто бы понимал его, но Энрико было совершенно безразлично, что или кого жрать. Может, он и прежде пробовал людей — Савио бы тому ничуть не удивился.В течение пары месяцев он защищал нового знакомого от хищников и недовольных соседей, охранял то место, которое служило им домом, убирал его, мыл машину, готовил — не только добычу, — охотился, всегда знал, какая будет погода, обожал конфеты, и с ним не было никаких проблем. До того дня, как они выследили и сцапали лейтенанта Ковальски, Энрико никогда ничего себе не просил.Стон из угла перешел буквально на ультразвук — пленник выгнулся, касаясь Энрико только затылком и ягодицами, замер, весь закаменев, и несколько секунд находился без движения, позволяя партнеру наглаживать свои пульсирующие соски. И наконец-то кончил — мокро, долго, продолжая подрагивать и мыча сквозь зубы. Энрико добился, чего хотел, и теперь поддерживал резко обессилевшего пленника, не позволяя ему провиснуть на цепи и вывернуть руки. Облапил, держа в охапке, и все так же трогал губами лейтенантскую шею.— Присмотри за ним ночью, — велел ему Савио со вздохом. — Чую, у нас будет незапланированная проблема…Энрико кивнул, не размыкая глаз. Он терся щекой о чужой загривок и ни о каких проблемах думать не хотел. Можно было не сомневаться, что он присмотрит за пленным самым тщательным образом: попросту не выпустит его из постели. Савио был уверен, что у него в запасе есть как минимум несколько часов, чтобы обеспечить их безопасность. В последнюю очередь ему надо, чтобы Шкипер примчался сюда с дробовиком…У лейтенанта Ковальски выдался непростой день. Хотя что там день — весь последний месяц был оторви и выбрось. Ну ладно, не прямо выбрось, но все же достаточно сложным. Он разругался с начальством в штабе (в который раз), затем его в качестве дисциплинарного наказания отправили с обуянным энтузиазмом карьеристом в венесуэльские джунгли ловить умного и расчётливого маньяка-людоеда, потом климат Венесуэлы доставил ему несколько незабываемых впечатлений, от которых Ковальски с радостью бы отказался, и наконец он попал вчера в плен и оказался стоящим голым на коленях со скованными руками. Он бы обдумал эту череду неудач со всей тщательностью, с какой он обдумывал вообще каждое обстоятельство, но затем произошло то, что отбило у него всякую способность нормально соображать.Это ощущалось так, словно в его жизни теперь зияла дымящаяся выжженная воронка.Когда он пришел в себя, была уже глубокая ночь. Здесь, в джунглях, у ночи был особенный насыщенный запах, запах сочной зелени, экзотических цветов, хищников, вышедших на охоту. Знакомые вкрапления вроде бензина уловить было намного сложнее — во всяком случае, не в этом богом забытом углу.В комнате было темно, но он разобрал, что это другая комната, поменьше и с мебелью — он точно лежал на кровати, все еще голый и все еще со скованными — на этот раз за спиной — руками, зато заботливо укрытый шерстяным пончо. Попытка понять, как он себя чувствует, практически провалилась: Ковальски одновременно ощущал себя совершенно разбитым и при этом же — самым счастливым человеком на планете. Все тело буквально звенело после недавнего невероятного, головокружительного, совершенно неприемлемого роскошного оргазма. Он чувствовал себя немного пьяным. Руки и ноги не слушались, а в паху до сих пор требовательно ныло — так и не получивший ласки член просил внимания. Соски, кажется, всё ещё продолжали пульсировать, и Ковальски подумал, что если их хоть разок тронуть, огладить, пусть легонько — он снова кончит. Пребывая в этом сладком тумане, очень непросто было заставить себя думать, но лейтенант попытался. Он должен суметь рассуждать трезво, проанализировать положение, поискать возможные выходы…Дверь в комнату отворилась, и вошел Энрико с тарелкой. Несмотря на недостаток освещения, он все равно как-то понял, что Ковальски не спит, присел рядом с кроватью прямо на пол, поставил тарелку неподалеку и беззастенчиво потерся носом о чужой нос. Ковальски поневоле улыбнулся. Вся его рассудочная часть говорила: то, что произошло, — ужасно, и он должен испытывать к этому человеку только негативные эмоции, потому что его насильно заставили принимать участие в сексуальном акте, на который он не соглашался, но все эти соображения как-то меркли, стоило ему снова столкнуться с этим бессловесным, но очень красноречивым типом взглядами.