Глава III (1/1)
- Абсолютная рациональность моего ума дала сбой, - мыслит вслух Ковальски. - Теперь мне уже нечего терять, - он закусывает губу и прижимается скулой к небритой щеке сержанта. - И пусть этот безумный мир полностью поглотит меня. - Ковальски... - нежно проговаривает Рико своим глубоким, хриплым голосом, так хорошо знакомым лейтенанту.- Отдан на растерзание собственному подопытному, - с трагичностью в голосе учёный перебарщивает, и диверсант воспринимает оголённую жестокую истину с иронией, добродушно усмехаясь над острым замечанием. Воистину, в его карманах можно найти всё, что душе угодно. И не только душе, но и телу. Так, Рико моментально выхватывает из небольшого внутреннего кармашка маленький блестящий пакетик и почти истраченный тюбик. Чтобы как можно сильнее сблизиться с дорогим и сокровенным Ковальски.
Им непозволительно привычно вместе коротать часы в лаборатории, до пугающей дрожи приятно проводить столько времени вдвоём, пускать друг друга и в сердца, и в тела. Вместе сходить с ума от наслаждения, которое приносит их жаркая связь. И в Рико - в этой беспощадной машине убийства, в этой верной псине, ждущей команды "фас", в этом неисчерпаемом материале для экспериментов - учёный нуждается больше всех остальных.Бешено быстрые сокращения сердца, рваное дыхание, едва сдерживаемые стоны и дурманящее, хоть и не разборчивое, бормотание на ухо паяльным дымом витают в душном воздухе лаборатории. Острые зубы несильно зажимают край уха, частые выдохи опаляют кожу, покрытую прозрачной сеткой сосудов. Лимит общения с Рико на день неприлично превышен и от этого нарушения привычного распорядка что-то неосязаемое трескается и разбивается упавшей пробиркой. Самоконтроль? Умение остановиться перед соблазном? Или пренебрежение, с коим сослуживцы относились друг к другу?Жёсткие пальцы тугими проводами стягивают запястье. Белоснежный халат скатертью мнётся на столе от чувственного импульса, вжимающего два тела друг в друга. Рико неотрывно проводит языком по шее учёного, его плечам, груди и дрожащим рукам, в нерешительности приостанавливающих особо откровенные действия маньяка, чтобы через несколько судорожных вдохов снова позволить ласкать себя. Рико входит, плавно изгибаясь в торсе, придерживает замершего Ковальски, успокаивающе покрывая напрягшиеся мышцы впалого живота тёплой ладонью. Учёный постепенно расслабляется и несмело кивает подрывнику, который снова толкается и набирает медленный темп, усиленно сопя от возбуждения и прикрывая зелёные глаза в сладкой истоме. Поцелуи, трение, глаза, контакт - всё становится слишком влажным. Именно настолько слишком, что Ковальски нервно извивается на собственном столе, томясь от блаженных судорог, а его верный подопытный гортанно рычит и грубо вжимается, не заботясь о том, чтобы избежать резкой боли, словно стегающую хлыстом, приказывающую двигаться быстрее, одержимо ловить мягкие губы, страстно притягивать за короткие волосы, блуждать дрожащими пальцами под одеждой, царапая вспотевшую кожу впивающимися ногтями, и нещадно вколачиваться в родного лейтенанта.
С каждым новым касанием губами открытой шеи изобретателя Рико всё напористее засасывает кожу и даже вонзает зубы, пуская по телу Ковальски заметную волну дрожи. За болью наступает всепоглощающее блаженство. Подрывник всё жёстче подминает под себя дрожащего учёного, вдавливая в стол своим весом и напором. И тогда из груди лейтенанта впервые вырывается сиплый стон отчаянного наслаждения. Рико смакует каждый открытый кусочек кожи доверившегося ему Ковальски. Мягко толкается в учёного, а он, истошно хватая пересохшим ртом раскалённый воздух, неуверенно его принимает. Горячие поцелуи пережигают проводки восприятия Ковальски, мешают чётко отслеживать всё происходящее вокруг, ограничивают доступ к возможностям отступления. Могучая грудная клетка Рико часто сжимается при жарких, томных выдохах через приоткрытый рот, подрывник яростно вбивается в поддавшегося его желанию учёного, алчно пользуется его доступностью. Руки Ковальски, привыкшие обращаться с хрупким оборудованием, со сложными механизмами и с чувствительными к тончайшим прикосновениям компьютерами, бережно и трогательно ласково скользят по телу подрывника. Руки Рико крепко сжимают белые бёдра учёного, оставляя следы от бесстыдных пальцев, любящих сжимать грубую рукоять смертоносного оружия и нервно готовых выпустить, словно готовую в любой момент взорваться гранату, плотно прижимая к корпусу спусковой рычаг, уже выдернув чеку, удерживая её от преждевременного взрыва.
Сильные мышцы напрягаются и это напряжение переходит в мощные импульсы, жаркими волнами настигая два сплетённых тела. Ухватившись за край стола, скалящийся Рико увеличивает амплитуду поступательных движений, вжимая раскрасневшегося Ковальски в жёсткую поверхность. Невыносимо смущённому учёному хорошо, как никогда раньше. С его припухлых губ срываются сладкие стоны и тихий смех. Он протягивает подрагивающую руку, на ощупь находя кисть Рико, и неторопливо, но настойчиво переплетает свои тонкие пальцы с горячими, шершавыми от мозолей пальцами подрывника. Рико наклоняется к учёному, слишком ощутимо вдавливаясь, заставляя того выгнуться дугой и раскрыть рот в хриплом стоне, и подрывник смазано ловит этот стон, невероятно трепетно целуя учёного. Жмурясь от нахлынувших сил, противостоять которым невозможно, Ковальски тонет в генеральном сбое, теряет связь с миром и происходящим вокруг. Сильные тела тесно сплетаются в общем блаженстве. Завораживающе развратные движения двух изголодавшихся по плотской близости мужчин плавят ржавые штыри, пронизывающие исколотую душу. Долгожданное единение пробуждает всё старательно забытое живое. Уколы тока от прикосновений в чувствительных местах жгучими искрами разбегаются по телам. Огонь воспламенителя достигает детонатора. Один, а затем и другой будто подрываются на гранате, вовремя выпущенной из наученной горьким опытом руки. Осколками пронзительного наслаждения окропляет каждый сантиметр тела, вырывает из обоих солдат негромкий, надрывный стон от разрывающего всё существо порочного, но святого удовольствия.
Несколько мгновений нет нужды ни в чём, кроме верного товарища, крепко держащего за руку. - Отбой, парни! - долетает приказ и до запертой лаборатории.Лежащий на спине Ковальски, с ещё дрожащими коленями, усердно старается отдышаться, приподнимая вздымающейся грудью голову Рико, устало и счастливо пригвоздившего его ко столу своим весом и обхватывающего учёного за бёдра. Лейтенанту не удаётся сдерживать широкую улыбку. - Обожаю экспериментировать! - сверкая неприкрытыми зубами, шёпотом признаётся он.Все следы убраны. Рико и Ковальски ничем не выдают произошедшего. То, что было в лаборатории, должно оставаться только там. Лишь иногда проскальзывающий между ними взгляд красноречивее всяких слов говорит, чем и как они занимались, оставшись наедине. Немногословный, с хрипотцой, доклад командиру о том, что не замечено ничего подозрительного, и команда отправляется спать. Все, кроме Рико, ночного дозорного, который подходит к верному перископу и протирает окуляр, предвкушая долгую бессонную ночь вахты.Задумчивый Ковальски лежит на своей шконке с закрытыми глазами не порываясь, не соблазняясь нарушить дисциплину. Все спят, кроме него и Рико. Слышится характерное Шкиперу бормотание во сне, его свистящее звучание разносится по ночному штабу, смешивается с едва различимым поскрипыванием перископа и с будто бы собачьими зевками сержанта. Усталость приятно отяжеляет тело учёного, согреваемое колючим одеялом, но сон не идёт. Ковальски втихаря проводит рукой по своей шее, нащупывая саднящий укус, и стыдливо прикрывает его ладонью от самого себя. Его снова тревожит странное волнение, а темп сердцебиения ускоряется сверх нормы.- Шкиипеер, - шёпотом зовёт он, свешиваясь со своей полки к командиру.Тот, не просыпаясь, что-то невнятно отвечает и даёт волю рефлексу - убирает мешающий спать источник шума по фамилии Ковальски, быстро ударяя его по щеке. И спит дальше.- Спасибо, - одними губами благодарит учёный и, успокоившись, возвращается в исходное положение, под тихое хихиканье Рико натягивая одеяло на широкие плечи. Ненавязчиво возвращается его уникальная способность полностью абстрагироваться от определённых вещей."Ганс..." - Затаив дыхание, Ковальски мнёт в задумчивости край одеяла. - "Что тебе могло понадобиться в нашем штабе?" - Тебе так интересно это узнать, умник? - отчётливо звучит вспомнившийся с точностью голос датчанина в голове. Ковальски резко садится на шконке."Конечно интересно, я обязан знать это!" - Надо же, в какое негодование тебя может привести одна маленькая, незначительная, но запретно неизвестная деталь. Как ты вообще уживаешься с таким скрытным Шкипером? - насмешливо удивляются в самое ухо. - Ночами не спишь, только и думаешь, какие страшные тайны он от тебя скрывает..."Зачем ты мог прийти в штаб?" - отчаянно повторяет свой вопрос учёный, как резкий шёпот прерывает его мысленную тираду. - Ну почему не спишь? - тихо, чтобы не будить Рядового, шепчет Шкипер с нижнего яруса. - Потому что вы мне не верите! - огрызается Ковальски и укладывается поудобнее, подбивая кулаком подушку. Он уже считает, что удовлетворил начальника таким ответом, но шуршит одеяло, и Шкипер отклоняется на своей шконке, чтобы быть в поле зрения учёного. - Я убедительно попрошу тебя держаться подальше от моих с Гансом... разногласий, и заснуть, ведь завтра твой командир не даст тебе спуску, - зло шипит он, насквозь проедая лейтенанта чёрными во тьме глазами.