Глава 6 (1/1)

В тактике ведения боя есть такой прием — рокировка, когда одна из сторон отходит, будто бы признавая свое поражение, показывая свои слабости, падая в глазах соперника, чтобы вознестись в следующий момент в жесте торжества и победы. Агрессия, маскирующая слабости, страсть и желание победить — только снаружи, извне. И беспомощность, запрятанная где-то глубоко внутри. Комната тычется в нас углами столов и стульев, с кухонных полок тоненько и отчаянно позвякивает фарфор, стеллажи из гостиной уставились на нас глухими провалами отделений и ниш. И над всем этим — город, серый, каменный город, мокнущий под непрекращающимся ливнем. Наша маленькая домашняя битва. Да, это она.* * *

Это как будто кто-то остановил время. На какое-то время планета замирает, замедляет свой ход, и даже биение сердца перестает отдаваться в ушах глухим звоном. Здесь только мы, вдвоем — замолкшие, опустошенные, прислушиваемся к собственному тяжелому, срывающемуся дыханию. Ничего не было — мы просто сползли по стенке, лихорадочно нашаривая вокруг хоть какую-нибудь опору, хоть что-нибудь. Но за воздух не уцепиться — и вот мы сидим на холодном, выложенном какой-то несуразной мозаикой полу, прижавшись друг к другу — и я чувствую его пальцы на своей руке, и прядь его волос, касающуюся моей щеки. — Всё, — сказал он спокойно. — Это всё. — Что — всё? — устало переспрашиваю я. Как же мне надоело с ним спорить. Он вздыхает, слегка отодвигается, вздыхает снова, восстанавливая дыхание. — Это началось, наверное, еще когда я тебя только увидел, — говорит он хрипло. — Ты была такой самовлюбленной, надменной, уверенной в себе. Ты так злилась на меня за мои слова о магии, а я тебя хотел. Отчаянно. Безнадежно. Я сам всё испортил… А потом ты ушла к этому одержимому, а я так и не сумел с собой справиться. Не могу отпустить тебя. Я представляю его — в этом разоренном имении, в этом городе цепей, следящего за каждым моим движением в бою, ловящего каждый мой взгляд в «Висельнике». Фенриса, моего сурового лириумного воина, бывшего тевинтерского раба, бескомпромиссного эльфа, резко высказывающегося о том, что мне дорого, вечно напоминающего мне, что я принадлежу к тем, кто испортил ему жизнь, отравил его душу. Фенриса, бросившего меня валяться в позе зародыша на постели моего особняка и скулить от одиночества. Создатель. Как я его ненавидела. — Я все сидел в бывшем имении Данариуса, избегал тебя, ждал чего-то… — голос срывается, но он быстро берет себя в руки, — идиот. Всё ждал, что ты придешь. Создатель. Какой придурок. — Тише, — говорю я, накрывая ладонью его руку. — Я же пришла. Теперь все будет в порядке. Он смотрит на меня со странной смесью горечи и удивления. С какой-то резковатой, невозможной нежностью. — Нет, — упрямо повторяет он, сбрасывая мою ладонь, — нет. Не будет, Хоук. Так. Ладно. — Всё, — отрезала я, поднимаясь с пола. А он так и остался сидеть, облокотившись на угол невысокого столика. Я встала прямо перед ним, запахнув на груди халат. Фенрис поднимает на меня глаза. Какой странный ракурс… — Давай, — говорю я громко и решительно. О, решительности мне не занимать. — Давай, скажи мне, как ты все это представлял. Я хочу знать. Скажи мне прямо сейчас. — Что, Хоук? — он смотрит на меня, недоумевая. Как будто я медленно схожу с ума. Или мой разум терзает какой-нибудь демон. Ох, не надо мне было баловаться магией крови… — Ты говоришь, что ждал меня. В своих… мечтах. Расскажи, как это все было. И я вижу, как его пальцы сжимаются в кулак, как ногти впиваются в кожу. — Нет! — Я. Имею. Право. Знать. Слегка раздвигаю ноги, прекрасно зная, что край халата соскальзывает с моего бедра. Фенрис резко выдыхает и тут же отводит взгляд. — По-разному… Ну. Я хотел тебя везде, кажется. Все ждал, что ты поймешь, как сильно это было мне нужно. — Я понимаю, как тебе это нужно сейчас. Так как? Как это происходило? Изящная кисть с тонкими пальцами взметается в воздух и показывает куда-то в сторону двери. — Я не ждал, что ты придешь ко мне. Мне надо было, чтобы ты пришла за мной. Это даже не слова. Это какой-то хриплый, растерянный полушепот, и он не решается поднять на меня глаза. А с этим-то как раз надо что-то делать. Я снова запахиваю халат и отхожу к двери. — Так? Посмотри на меня! Так? Упорно не смотрит. Уставился в орнамент на плитке и, словно во сне, бормочет. — Ждал, что ты придешь, скажешь, что все видишь, все понимаешь. Что простила, что тоже этого хочешь. Я бы не стал идти на попятную. А потом, потом… — он тихо охает и зажимает себе рот ладонью. Создатель. — Я всё знаю теперь, слышишь? Я пришла за тобой, мне это нужно. Ты нужен мне прямо сейчас, Фенрис. Ты нужен мне так, как никогда никто не был нужен. Ты нужен мне, и не вздумай отнекиваться. А теперь, если ты не взглянешь на меня, я решу, что тебя нет дома. Вижу, как его губы кривятся в улыбке. Думает, я шучу? Преодолеваю расстояние между нами в два шага. Беру в ладони его лицо и тяну наверх — он тихо шипит, потому что я, кажется, слегка оцарапала клейма на его шее. — Это… ничего, — неуклюже говорю я, а потом просто целую его в губы. — Я заберу тебя и никогда больше не отпущу, слышишь? Больше никогда не дам тебе уйти, что бы ты не сказал, что бы ты не сделал. Когда он открывает глаза, я уже лечу наверх, перескакивая через ступеньки, дергаю дверь своей спальни и, грязно ругаясь, падаю на кровать. Демоны… Демоны. Демоны!* * *

Аггггррррххх! Когда же у нас хоть что-то выйдет. Я не могу больше ходить по лезвию. Каждый день выгрызает кусок моих нервов, каждый разговор отрывает от меня какую-то часть, каждый взгляд, каждый вздох — приступ мутной, тупой, нескончаемой боли. Создатель, так же было и у него? — Открой. Долблюсь в эту дверь добрые полчаса. Ненароком вспоминая, как делала то же самое в Верхнем Городе. Я с упрямством кунари пинала дверь его имения, громко ругалась, пылала магией так, что на стенах после моего визита оставался порядком почерневший камень. Я грозилась, что если меня сейчас увидят храмовники и упекут в Казематы, то на одного мага, мечтающего поквитаться с неким эльфом, станет больше. А он либо делал вид, что его нет дома, либо открывал все-таки долбаную дверь и смерял меня таким презрительным, угрюмым взглядом, что охота высказать ему речь, репетируемую мною неделями подряд, тут же пропадала. Да сколько же можно. — Открывай немедленно! Иначе я изнасилую ножку табурета, понял? — Нет. Коротко, едва слышно. — Я хочу тебя, и я хочу тебя прямо сейчас. То, что я так по-идиотски сбежала после поцелуя, не входило в сценарий. Просто я тупая. Просто я очень тупая, это не в тебе дело. Поверь, пожалуйста, Фенрис. — Ты зря тратишь здесь свое время… Мариан. Ты все еще злишься на меня, ты к этому просто не готова, я — тем более. Это невозможно. — Это ты-то не готов? Ты? Ты, ждавший меня кучу лет? — Что для тебя куча, в масштабах целой жизни… Осекся. Ох, ну неужто понял? — Вот именно. Впускай. Молчание. А-а-а, задумался. — Мариан, ты все еще злишься. — Прекрати. Впусти же! Я обещаю, что не сбегу. Только впусти меня. Пожалуйста. Дай мне вторую попытку. Дай мне еще один шанс… — Ты не понимаешь… Я просто… Я тогда просто… Создатель, Фенрис, ну открой ты уже эту дверь! Тихий щелчок раздался через несколько минут. Я немного подождала и, дрожа, вошла в комнату. Ну конечно же — он сидел, сгорбившись, на краю кровати в этой своей идиотской, тщательно застегнутой на все пуговицы, рубашке и смотрел на меня так… Почти умоляюще. Дыхание Создателя, да что я с тобой сделаю. Тихо подошла ближе, отвела в сторону его безвольную руку и, взглянув в его зеленые глазищи, принялась осторожно расстегивать пуговицы. Медленно, аккуратно — по одной, глядя прямо ему в глаза. — Ты красивый. Он и правда… Он для меня куда лучше… Он… Сегодня не ладится со словами. Он нескладный какой-то, угловатый. Он сильно похудел с тех пор, как я видела его в последний раз. Теперь это нельзя списать на физиологию изящного эльфийского тела. Я с сожалением провожу рукой по его груди, чувствуя, как под пальцами слегка выпирают ребра. Но это его совершенно не портит. — Это так не похоже на правду. Я чувствую, что он недоговаривает, и позволяю себе улыбнуться. — Но ты знал, что я это скажу. Я осторожно снимаю с него штаны и провожу рукой по ногам — худым, смуглым и безволосым. Каким-то совсем немужским ногам. Он тихо вздыхает, обнимает себя обеими руками, и это — жест защиты. Он все еще напряжен, поэтому я тихо смеюсь: — Сделаю все, что захочешь. Привязать себя к изголовью кровати? Принести ошейник? Или нарядиться рабыней? И я вижу, замечаю по каким-то совершенно невозможным смешинкам в его глазах, что он расслабляется, и что он рад мне, что ему хорошо со мной. Напряжение последних дней куда-то исчезает, уступая место теплу и нежности — немного нервно, чуть слишком торопливо, но я понимаю, что после всех этих безумных лет только так и может быть. Никак иначе. И его пальцы, лихорадочно, молниеносно зарываются в мои волосы, прижимаются к моему затылку — подрагивающие, такие горячие. Он дотрагивается ладонью до моего лба, осторожно, будто вспоминая, касается моих скул, моих щек, моих губ. И он счастлив, я чувствую, что он счастлив теперь. Или — пока. — Делай, что хочешь, — отвечает он тихо, — только будь рядом. И добавляет, совершенно спокойно, так уверенно, будто всю жизнь звал меня по имени: — Мариан. Я улыбаюсь и подаюсь вперед. Обхватываю его руками, обнимаю крепко, но в тоже время безумно осторожно, боясь причинить боль. Я знаю, что этого не случится, но все равно мои объятия трепетны и аккуратны. — Фенрис, — шепчу я, прижимаясь к его стройному упругому телу и проводя кончиком языка по линии клейм на шее. От ключицы до самого подбородка, и дальше — к твердым губам.* * *

Мы бродим по освещенным вечерними огнями переулкам Минратоса, и он держит над моей головой расправленный на вытянутой руке край плаща, будто я — какая-то изнеженная орлесианская дама, которую нужно оберегать. Когда я предлагаю купить второй плащ у какого-нибудь прохожего, он неизменно отказывается. И говорю почти всегда я. Рассказываю. Болтаю без умолку, обо всем — о моей жизни в Киркволле, об Андерсе, об Изабелле, о том, как мы надрались по приезде в Тевинтер, даже о своей неудавшейся карьере бойца рассказываю. Обо всем, чего он обо мне не знает — о своем содействии взрыву, об отце, о брате, о нашей жизни в Лотеринге, затем уже о том, какой ценой мне далась эта новая жизнь в Империи. Иногда его лицо принимает какое-то отсутствующее выражение, и я понимаю, что он вообще не вникает в суть моего повествования, а думает о чем-то своем, держа мою ладонь в своей и вслушиваясь в звук моего голоса. Я понимаю, что он как будто бы не здесь, когда не вижу ровно никакой реакции на мое трудно давшееся признание о том, что я намеренно упустила тогда Данариуса, чтобы насолить ему. — Эй, — я обиженно дергаю его за руку. — Ты вообще слушаешь? — Что? — он делает вид, что секунду назад внимательно изучал вывеску какой-то лавочки, с вымокшим под недельным проливным дождем навесом. — Прости. Я отвлекся. — Ты был где-то в себе, определенно. — Мне достаточно просто слышать, что ты рядом, — говорит он, отряхивая наш один на двоих плащ. — Даже если ты будешь зачитывать мне пособие по магии крови. — Отлично. Значит, зря я тебе вторые сутки пересказываю историю своей жизни? Он смотрит на блестящую, мокрую плитку мостовой, раздумывая, как бы выкрутиться с наименьшими потерями, а потом говорит: — Кстати, когда я узнал о твоей победе на поединке, я даже думал тебя позвать. Поздравить, что ли… — Хо-хо. Представляю, как бы это звучало: Хоук, давай выпьем за то, что ты удачно вписалась в круг ненавистных мне магистров и за то, что мы, наконец, отделались друг от друга! — Самое смешное в том, — он неожиданно задирает голову, позволяя дождю заливать его лицо, — что я никогда не знал, что мне с тобой делать. Просто всегда хотелось знать, что ты где-то в пределах досягаемости. Что я могу связаться с тобой. Что ты в порядке. — Ты поэтому остался в Минратосе после… После всего? Он молчит, а я понимаю, что это не одно только плотское желание. Я понимаю, это — большее. Он задумывается о чем-то на секунду, да так крепко, что выпускает из пальцев край плаща, и он сползает — я едва успеваю поймать его на полпути до грязной мостовой. Мы так и стоим посреди темной улицы. Совершенно мокрые стоим под дождем, уставившись друг на друга. — Если бы я только мог прислать тебе оттуда весточку. Он молчит и смотрит на меня во все глаза, явно меня не видя. — Через Тень, или через какого-нибудь демона… Я хихикаю, хоть и невеселые у него шуточки. — Ты не маг, ты не сможешь общаться со мной через Тень. Но думаю, я почувствую, если ты захочешь мне что-то сказать. Он молчит некоторое время, глотая капли дождя, и мы даже не замечаем, что стоим по колено в луже. — Если вдруг я проснусь посреди ночи, услышав странный звук, я пойму, что это твой призрачный ворон стучится в мои окна. — Ворон-призрак, — бормочет он, отряхиваю мою мантию. — Какая глупость. И только сейчас он замечает, что я промокла насквозь. Он растирает мои озябшие ладони, все еще растерянно глядя сквозь меня. — Пойдем домой, Хоук. — Стой, — неожиданно для самой себя говорю я. — Все-таки не стоит так шутить. Правда? Он стоит и смотрит на меня некоторое время очень внимательно, а потом молча отворачивается.