Глава 5. Воздушная тревога (2/2)

Ну а если вдруг он ошибается, то есть еще двое. И «Иван Иваныч», хотя с этого, как раз, вряд ли удастся получить желаемое… Фальке знал этот тип людей – веселые и открытые, но с несгибаемым стержнем внутри.

А вот Настя, за которой следили и сам Фальке, когда была возможность, и его люди, скорее всего, действительно была ни при чем. Она не делала ничего, что можно было истолковать двусмысленно, общалась разве что с соседями и немногочисленными подругами, словно и впрямь не имела ничего общего ни с подпольщиками, ни с сопротивлением.

Фальке внезапно был рад такому исходу. Он привязался к девочкам, и трогать их мать не хотел, но был бы вынужден, если бы она дала повод. А так его совесть была совершенно чиста.

«Пляски на веревке» наконец закончились. Люди, однако же, не торопились расходиться. Фальке как раз докурил и смотреть, что дальше, не стал, предоставив разбираться со всем Эриху. Сам же он вернулся в штаб и занялся запланированным делом.…- За что его?... он же ничего не знает… - сбивчиво шептала она. – Он не был с нами! Он ничего не знает, он не знал, что я расклеиваю листовки, он….- Не надо, Анюта, - разбитыми губами прошептал парень, черты лица которого было трудно разглядеть за кровоподтеками и запекшейся кровью. – Только не говори ничего. Все будет хоро….- Молчат, - приказал Фальке. Он-то и прервал посередине реплику заключенного коротким ударом хлыста с металлическими клепками.

- Не надо! – закричала Анюта, пытаясь вырваться из рук удерживающего ее охранника.- Вы знаете, как прьекратит это, - отчеканил Химмельштайн. Потом вспомнил про переводчика, остальное сказал на немецком: - Я стану жечь его живьем, понемногу – так, чтобы это причиняло адскую боль, но было недостаточно, чтобы умереть. И снимать с него тонкие полоски кожи. А еще у меня есть замечательная вещь – кстати, идея позаимствована у вас, русских. Представьте себе тонкую стеклянную трубку. Она очень тонкая и очень хрупкая. Она легко может войти в какое-нибудь отверстие человеческого тела. А затем быть там разрушена. На мелкие, мелкие, и очень острые осколки.

Анюта затихла и замерла в какой-то совершенно бессильной позе. Волосы упали ей на лицо и полностью его закрывали, поэтому его выражения Фальке не видел.

- Ну что же, мне начать? – обратился он к девушке.Ответом ему было молчание и судорожный вздох. Фальке вздохнул в свою очередь:- Я надеялся, вы хотя бы его пожалеете. Гельмут, передайте мне горючее и ткань.…- Хайль Гитлер! – отсалютовала Мария, получила ответное приветствие от Фальке и только затем украдкой покосилась на происходящее в комнате. – Вы меня звали, гауптштурмфюрер?Тихий стон, раздавшийся в этот момент и тут же смешавшийся со всхлипыванием, заставил Фальке Вайссера брезгливо поморщиться. Сам гестаповец был занят вытиранием рук от крови, в которой он ухитрился перепачкаться.- Да. Нужно задержать Александра Каманина. Он выдает себя за учителя в местной школе, на самом же деле он глава ячейки сопротивления. На задержание отправляйтесь немедленно. Предупредите патруль и все караулы на окраинах поселка – вполне возможно, Каманин попытается сбежать.- Будет сделано, гауптштурмфюрер, - отозвалась Мария.- Отлично, идите.Гофман вышла, а Фальке обернулся к заключенным. Их было двое – парень и девушка. Первый уже мало походил на человека и был жив только благодаря тому, что Химмельштайн знал свое дело. Это именно его стоны вмешивались в разговор Марии и Фальке. Анюта же, по-прежнему удерживаемая охраной, беспрерывно рыдала. Когда она начала давать показания, Фальке с трудом разобрал в этих всхлипах слова. Теперь же они стали еще более судорожными.- Они мне больше не нужны, - сказал Фальке своим людям. – Её отведите обратно в барак. А его…. Застрелите, пожалуй. Он всё равно умрет.- Неееет! – Анюта, кажется, совершенно сорвала себе голос этим криком, но он все равно потонул в громком звуке выстрела.

А затем стало тихо.Глаза Анюты расширились, их заволокло непонятной пеленой. Девушка, резко переставшая вырываться из рук охранника, безвольно осела на пол – ей уже не препятствовали в этом – неудобно сложив ноги. Оказавшись на полу, принялась раскачиваться из стороны в сторону. Она больше не плакала – только всхлипывала без слез. Взгляд потеряно блуждал, не задерживаясь ни на чем.- Уберите ее, - повторил Фальке. – Мне приведите следующего заключенного. Того, который сидит в яме….… - Товарищ полковник! - взволнованный связист чуть было не ворвался в кабинет, даже не дождавшись разрешения. – У меня крайне срочная информация для вас. На связь вышла группа Завьялова. Они передали сообщение….- Так, успокойтесь, давайте по порядку. Что передает Завьялов? – Антонов ощутил неприятную тревогу. На душе что-то заныло, будто кошки заскреблись, хотя он пока понятия не имел, что передает партизанский штаб с оккупированной территории. Сам факт, что Завьялов вышел на связь именно с авиационной частью, был странен и означал, что случилось что-то нерядовое.

- Он передает, что Подледный теперь охраняется истребителями. Вот точный текст донесения, - сержант протянул записку.…Антонову показалось, что его окатили ледяной водой. Он взял в руки клочок бумаги и только раза с третьего наконец осознал, что именно он читает.«Для прикрытия колонны в Подледном вызваны истребители. Противодействовать этому не удалось. Успех вашей операции не видится возможным».- Едва успели… - пробормотал Юрий Анатольевич, а затем велел сержанту: - Так, немедленно передать это в штаб. Это и то, что в соответствии с полученной информацией я отменяю вылет и прошу подтверждения этого решения. Как только оно поступит, немедленно доложите.- Так точно!Антонов стер со лба невольно выступивший пот. Ему казалось, что он только что прошел по краю пропасти. Звено штурмовиков против немецких истребителей – верная смерть, которая догонит ребят раньше, чем они успеют приступить к выполнению приказа. Здесь можно было разве что послать им в помощь собственные истребителей – а этой возможностью на данный момент Антонов не располагал.

..Время шло, а связист не возвращался. Юрий Анатольевич в очередной раз сверился с часами. Что же они медлят?

Наконец, не выдержав, он отправился в пункт связи лично.И там застал картину, которую, пожалуй, желал сейчас увидеть меньше всего. Сержант стоял по стойке смирно перед радиостанцией, сжимая в руках наушники. Рядом на стуле сидел майор НКВД Вадим Николаевич Поляков с видом полного хозяина положения и спокойно курил. Увидев своего командира, связист попытался что-то объяснить, но Поляков пресек эту попытку и сам обратился к вошедшему:- Что же вы тут саботаж устраиваете, товарищ полковник? – на губах его заиграла деланная улыбка. Он затушил сигарету. Антонов подумал, что кажется, точно улыбка существует отдельно от человека и в особенности – его взгляда. – Самовольничаете. Приказы отменяете. Кстати, - он резко повернулся к связисту, - сержант Данилов, вы свободны.

Данилов замешкался. Перевел взгляд на Юрия Анатольевича, ожидая от него указаний.

- Вы меня плохо расслышали? – переспросил майор, заметив, что ему не торопятся подчиниться. – Вон отсюда, иначе я вас выведу. Пойдете под трибунал за неподчинение.

Связист не двинулся с места и продолжал смотреть на командира. Юрий Анатольевич едва заметно показал взглядом на дверь, и лишь тогда сержант наконец послушался и вышел. Поляков зло усмехнулся:– Хорошие у тебя солдаты, Юра. Смотри, пойдут из-за твоей выучки по этапу. Ни черта же им помочь не сможешь.- Это не выучка, это порядочность, Вадим Николаевич, – заметил Антонов. Обращаться по имени к старому знакомому не тянуло совершенно, а по званию было жирно. – Только боюсь вам этого не понять.- Юра, я же пока по-хорошему с тобой разговариваю, - пожал плечами Поляков. - Так и быть, я по старому знакомству сделаю вид, что никакой попытки отменить приказ не было. Вылет через полчаса, отдаешь своим орлам последние указания - и все будет тихо.

- Что ты со мной играешь, как кот с мышью? – не выдержал этого спектакля Антонов. – Отправлять туда самолеты нельзя. Какой толк от того, что их собьют раньше, чем они скинут первую бомбу?

- Юра, Юра, – сочувственно покачал головой майор. – Я-то знаю тебя хорошо. Но любой другой на моем месте мог бы подумать, что ты сейчас устраиваешь ... саботаж. Самый обычный саботаж.

Он сделал паузу, внимательно следя за реакцией Антонова. А затем продолжил протокольным тоном:- На основании непроверенной информации, которая запросто может оказаться откровенно ложной или неверно истолкованной, ты решил отменить задание, от которого зависит успех прорыва блокады. И я догадываюсь, зачем тебе это понадобилось, - майор победоносно улыбнулся, точно сумел узнать тщательно скрываемую тайну. – В звене, которое тебе пришлось отправить на это задание, летит твой родной сын. Я уже молчу о не менее любимом приемыше.

- Гладко у тебя выходит, – сухо заметил Юрий Анатольевич, который уже прекрасно понял, что его загоняют в угол.

- Еще бы, ведь всё это очевидно, - Поляков буквально светился от одному ему ведомого удовольствия.- Ты лучше меня знаешь, что информация от Завьялова достоверна, - Антонов предпринял последнюю попытку воззвать к здравому смыслу. – У звена нет шансов выдержать бой с истребителями. Даже если им безумно повезет и истребитель будет один – в чем я лично крайне сомневаюсь – они не смогут одновременно выполнять задание и вести бой. Да в этой ситуации Ил-2 – просто гроб с крыльями: ни скорости, ни маневренности. Честное слово, мы останемся в большем выигрыше, если просто взорвем машины здесь, на аэродроме – по крайней мере сбережем топливо, - с плохо скрываемой горечью закончил он.- Не останемся, – можно подумать, Поляков и правда расценил последние слова Антонова как реально предложенный вариант действий. - Так мы на них потратим свой боезапас, а в противном случае на это уйдет немецкий.

Он тихо рассмеялся, сочтя свою шутку крайне удачной.Антонов смотрел на него и почти не верил, что он здесь и сейчас видит человека, который говорит подобные вещи и так легко раскидывается человеческими жизнями. О чем можно с ним говорить...?- Делай, что хочешь, но я отменяю приказ. Саботаж, значит, саботаж, – решился Юрий Анатольевич.

- Отменяй, - запросто согласился майор. - Только тогда я буду вынужден тебя арестовать, и тот, кто заменит тебя на посту, вряд ли повторит твою глупость. Кстати, если уж ты так заботишься о своих мальчиках, подумай, что будет с ними в этом случае. У обоих такие ненадежные семьи… Да, и Данилову этому твоему я неподчинение-то припомню. Терпеть не могу, когда кто-то забывает свое место. Ну что же, отменяешь?- Черт тебя побери… - побелевшими от бессильной злости губами прошептал Антонов. Его почти никому не удавалось настолько вывести из себя. – Нет.Поляков снова заулыбался и продолжил предельно мягко:– Все, Юра, иди провожать свое звено, а то до вылета двадцать минут. Ну и на всякий случай – я не шутил. У меня вообще неважное чувство юмора, знаешь ли.Юрий Анатольевич проглотил просившуюся на язык колкость и ограничился только красноречивым взглядом. Такую ситуацию он не мог себе представить даже в самом страшном кошмаре. Хоть стреляйся - ничего не изменишь. Их все равно туда отправят. Целое звено. Умирать. Звено, в котором летят Андрей и Женя.- Кстати, - добавил майор, - ты на всякий случай им про истребители не говори. А то мало ли что…. Сами сообразят, когда понадобится... Фальке шел вдоль ряда машин, окидывая каждую из них быстрым взглядом. По обе стороны от него, отставая на шаг, следовали Эрих и Отто.

Колонна пришла прошлой ночью. Последующий день превратился в долгую и мучительную эпопею с попытками Фальке Вайссера как-то повлиять на скорость отправки колонны на фронт. Увы, практически безрезультатно – как назло, командир колонны, Йозеф Мец, непоколебимо стоял на своем: у него есть четкий приказ о времени отправления, нужно провести необходимые технические приготовления, то есть, проверить исправность техники и так далее, дозаправиться, дать отдых солдатам. Придраться к нему в этом было сложно – правда, оставалась возможность пойти на обычный шантаж, воспользовавшись всеобщим страхом перед гестапо, но тут выяснилось, что дозаправка и вправду нужна, а вот цистерны с топливом еще не подошли.Тут Фальке осталось уже просто плеваться: как ни пытался он бороться с безалаберностью Подледненских порядков, отследить всё было нереально. Мысль о том, что Джокем Ланг – а именно он следил за поставками топлива – палец о палец не ударит, чтобы как-то ускорить процесс без прямого указания Вольфганга, Фальке в голову приходила, но вот момент, что комендант спустит на тормозах все настоятельные просьбы на этот счет, он упустил. А теперь уже было поздно, оставалось только усилить охрану – что и было сделано, причем Химмельштайн согнал в помощь колонне без малого половину подчиненной ему полиции - и покорно ждать топливо.

К радости Фальке, наконец появилось и прикрытие с воздуха: два «мессершмитта» время от времени проскальзывали по небу, патрулируя порученный им участок.- Гауптштурмфюрер, вы удовлетворены состоянием маскировки? – крайне скучно поинтересовался Мец. Он, как казалось Фальке, был живым воплощением скуки. Но вот маскировку его люди действительно сделали неплохо.

- Удовлетворен, - кивнул Фальке. – Ну что ж, завтра с утра приходит топливо, и вы немедленно отправляетесь.- Да. В соответствии с приказом, - кивнул исполнительный Мец.

…Покинув колонну, Фальке вернулся домой. Было довольно поздно – девочки уже не выбежали его встречать. Настя собрала поздний ужин. Фальке закончил с ним быстро, поблагодарил и ушел к себе. Наверное, впервые за эту безумную неделю его охватило спокойствие. Оставалась одна ночь – и колонна уйдет. Дальше все было намного проще.

О работе Фальке думать уже не хотелось. Он просто лег в постель, закинул руки под голову и позволил сознанию обращаться к тому, к чему ему самому хотелось.А ему хотелось домой, в Берлин. Еще хотелось тихих теплых вечеров на веранде загородного дома. Слушать тихий голос Сенты, вдыхать запах ее мягких вьющихся волос, смотреть в любимое лицо и думать о том, что насмотреться на него будет невозможно никогда.Фальке очень сильно повезло. Он был одним из тех счастливцев, для кого совпали любовь и необходимость. Девушка, которая вскружила ему голову, оказалась одновременно прекрасной партией по другим соображениям – и против их брака никто не сказал ни слова. Разумеется, недоброжелатели болтали всякое, но Фальке и Сенте не было до этого ровным счетом никакого дела. Они просто были счастливы друг с другом. Они были бы рады не расставаться ни на минуту, но, как бы то ни было, у Фальке был еще долг перед идеей. Сента отпускала мужа, усилием воли заставляя себя оторваться от него, Фальке это давалось проще – он просто старался не думать. Но кончалось всегда одинаково – мысли начинали накрывать в самый неподходящий момент. И отогнать их тогда уже становилось намного сложнее.А теперь в мысли примешалась еще Катрин.

Фальке с Сентой были женаты уже целых два года – а ребенка все не было. Причину этого они так и не узнали, в любом случае со временем она исчезла сама собой. Фальке чуть с ума не сошел от счастья. И второй раз, когда дочь родилась и он взял ее на руки. Он уже чуть было не боготворил ту злосчастную пулю, которая прошла на два пальца в сторону от сердца и обеспечила ему пару месяцев пребывания в Берлине на лечении. Сента, правда, вся извелась за это время. Но именно тогда родилась Катрин.- Катенка, - улыбнулся Фальке, лежа с закрытыми глазами, чтобы не развеять видение. Ему понравился этот ласковый русский вариант имени. – Катенка.Мысли Фальке становились все более и более живыми. Они обволакивали, обступали его, создавали уже совершенно иное измерение, в которое он постепенно перемещался… иными словами, гауптштурмфюрер наконец-то провалился в долгожданный сон.…А потом этот сон прорезали вой сирены и грохот канонады.

Фальке подскочил на постели, не понимая, что случилось. В дверь кто-то со всей силы колотил:- Гауптштурмфюрер! Гауптштурмфюрер!- Эрих? – Фальке все еще не мог прийти в себя и понять, на каком он свете и что происходит. Он поднялся и все-таки открыл дверь. Помощник даже не стал заходить.- Воздушная тревога. Бомбят колонну.- Дьявол! – выругался Фальке. – Я этого и боялся! А наши истребители? А наши люди?!- Я не знаю подробностей, истребители, наверное, там, а людей должны были увести после объявления тревоги, - ответил Эрих.Химмельштайн сел на постель, обхватив голову руками – от резкого пробуждения она начала неприятно болеть.- Там есть кое-что и по нашей части, гауптштурмфюрер. Колонна ведь была замаскирована, с воздуха ее было не видно, да к тому же – ночь.- Ну да, - Фальке непонимающе посмотрел на него. – И что же?- А то, что кто-то зажег огни – кругом, вокруг колонны. Как будто дал сигнал.- Так, - гестаповец поднялся и принялся быстро одеваться. – Отправляемся туда, срочно.

- Куда, под бомбежку?! – воскликнул Эрих. – Здесь-то не слишком безопасно оставаться, я только потому с вами сейчас так спокойно говорю, что их интерес колонна, а не поселок, но….- А потом будет поздно, - отрезал Фальке. – Разумеется, мы не полезем под бомбы. Подберемся, насколько получится, дальше решим по обстановке. Скорее всего, с момента, как в дело вступят «мессершмитты» - если уже не вступили – русским станет не до земли. А вот мы, ожидая лучших времен, рискуем упустить момент. Я хочу знать, кто и какой сигнал подал русским, а главное – каким образом и куда смотрела охрана!- Воля ваша, - сдался Эрих. – Едем.…В небе разворачивалась драма. «Мессершмитты» действительно появились – двое против трех русских штурмовиков. Никакой ПВО в Подледном не имелось – считалось, что сюда действительно никто не в состоянии подобраться так близко. Эти трое, которые сейчас зарились на колонну, были или героями, или самоубийцами, или и тем и тем – к тому же им немыслимо, невероятно повезло прорваться через линию фронта и последующих укреплений. Но скорее всего, на появлении «мессершмиттов» их везение подошло к концу.Фальке выскочил из автомобиля. Ближе было нельзя. Он в отчаянье всплеснул руками – слишком большое расстояние не позволяло толком ничего разглядеть. Что-то сверкнуло. Самолет прошел над головой.- Ложитесь, гауптштурм… - крикнул Эрих, но конец фразы утонул в гуле самолета и последовавшем за этим взрыве.