Четверо товарищей. Глава IV: Сыщик Тайной Службы. (2/2)
— Но... герр оберст… эти зеваки не были свидетелями, никто из них не застал момент убийства...
— Не сметь меня передёргивать!!! Кто вы, а кто я?! За такое препирательство сорвать бы с вас погоны да выкинуть в подулье! Я имею всю документацию по делу, вы же — лишь очередная пара глаз, которая не видела всего, и более того, оказалась ленива до такой степени, что не увидела того, что обязана была увидеть! — эта речь не была ничем иным, как сокрушающим ударом, до идеала отточенным за годы работы. От неё Кулекс вжался в стул, и задрожал как осиновый лист. Ему было уже не до апатии и стоического фатализма, мысль о том, что под вопросом стоит его работа врезалась в его голову с новой силой. Далее последовали новые вопросы. Из чейнджлинга по капле была выдавлена информация чуть ли не о каждой минуте того злосчастного дня, затем оберст перешёл на позавчерашний день, на прошлую неделю. Один за другим вскрывались мелкие проступки полицейского: там он зашёл в кабак, тут явился в неидеальной форме, здесь не так быстро отдал салют старшему по званию, припомнили и то резкое обращение с герром в синем пиджаке в день убийства... Каждый недочёт, каждый промах разбирался полковником в мельчайших подробностях. То, на что традиционно закрываются глаза вдруг было выставлено против Кулекса как оружие. Время тянулось, как вязкая вонючая смола.
Наконец, начальник закончил, аккуратно вытряхнул свою трубку и широко улыбнулся: "Вы — грешны, герр Кулекс, и за ваши проступки заслуживаете наказания куда большего, чем это. Вас лишат премии на полгода, и при первом же поводе выпнут на мороз... Вы свободны." Спокойно, и даже с некоторой весёлостью проговорил он. Кулекс с трудом встал со стула.
— Так точно, герр оберст… — Промямлил он себе под нос, покидая этот страшный кабинет.
Несмотря на все постигшие его невзгоды, чейнджлингу пришлось работать как обычно. Он добрался до своего малого участка, отчитался там перед местным начальством. Все всё поняли, и могли только посочувствовать: навлечь такой жестокий гнев начальства на практический пустом месте действительно выглядело как злейший рок. В участке же Кулекс окончательно привёл себя в порядок, и к восьми утра уже выступил в патруль. Он молча бродил по жилому блоку, а напарник шёл с ним как бледная тень, не вызывая у него интереса и не желая этого. Жалкое лишение премии выглядело смехотворно, но шанс увольнения по практически любому поводу (который, как оказалось, было легко найти) висел над ним как занесённый меч палача. Мрачные мысли не давали Кулексу покоя, он оказался достаточно силён чтобы вынести ужас вчерашней ночи, но ему не хватало сил чтобы жить дальше в положении, в котором он оказался. "Неужели всё действительно пропало?" "Как я мог вызвать гнев тем, что делал свою работу?" Эти вопросы вертелись в его голове, и он отказывался признавать безжалостные ответы на них.
Смена Кулекса кончилась поздно вечером. Он устал вчера, плохо выспался сегодня, почти не питался, а его дальнейшая жизнь встала под жирный знак вопроса. Он нашёл решение: ушёл после службы в кабак. Это питейное заведение было одним из многих подобных забегаловок, разбросанных по всей высоченной вертикали Вракса, избегая разве что самого кончика Главного шпиля. Здесь находили утешение те, кому не хватало денег на что-то большее: мелкие чиновники, швейцары, отставные военные и много кого ещё. Кулекс сел за небольшой столик в самом тёмном углу, у него была одна рюмка и бутылка дешёвой настойки, которую можно было назвать шнапсом лишь с большой натяжкой. Он решил залить свою беду спиртом.
От первой рюмки в глазах потемнело, и без того спутанные мысли усталого сознания перемешались ещё сильнее. Чейнджлинг тупо уставился на столешницу, думая, стоит ли наливать вторую.
— Что-ж ты тут один сидишь, служивый? Одному пить нехорошо... — тусклый свет лампы кто-то загородил. Кулекс поднял взгляд и увидел сероглазого чейнджлинга в чёрной кожанке. Он узнал этот тихий голос, который на этот раз звучал как добрая насмешка. Полицейский с минуту смотрел на него тупым взглядом, а потом он узнал его.
— Герр… Это вы были там, среди остальных сыщиков? Зачем я вам нужен? Я пропащий чейнджлинг…
— Да, это был я, Кулекс. Я могу тебе помочь, и я знаю как. — он наклонился в сторону Кулекса, и тот увидел многочисленные следы отметин от зубов и копыт, практически полностью сглаженные напильником, но заметные при ближайшем рассмотрении. — Я представляю несколько... более высокие инстанции нашего правосудия. Я пока не знаю что там произошло, как и ты, но я уже знаю, что дело это мутное, а тебя и того швейцара сделали крайними. Его просто расстреляют, а тебя выбьют с работы.
— Выходит, наша полиция саботирует собственную деятельность? — Кулекс оживился, и даже несколько протрезвел, в этом чейнджлинге ему почудился луч надежды.
— Нет, но в ней точно есть проржавевшие звенья, надо только выяснить кто это... — сыщик сделал короткую паузу. — И ты поможешь мне в этом. За мной стоит большая сила, я смогу облегчить твою участь.
— Хорошо. Я согласен. Что требуется от меня? — Полицейский не секунды не колебался.
— Работай тщательнее. Это убийство произошло явно не спроста, в твоём районе патрулирования могут появиться подозрительные личности. Слушай, смотри, докладывай обо всём мне. Может быть ты и вовсе пойдёшь под мою опеку. Хочешь раскрыть дело и наказать причастных?
— Конечно хочу. Я не из правдорубов, но то что произошло вчера для меня теперь много значит.
— Вот и хорошо. — сыщик достал из куртки небольшую рюмочку, налил туда пойла, опрокинул и поморщился: "Пивал и получше". После чего встал, коротко кивнул Кулексу и растворился среди кабачных завсегдатаев. Домой полицейский вернулся всё таким же уставшим, но теперь он знал, что не забыт и не предан, что есть шанс на то, что справедливость будет утверждена, и виновных жестоко покарают, кем бы они ни были...