Весенняя война. Глава IX: Мантийское перемирие. (1/2)

В кадре проходят чейнджлингские пехотные колонны, играет бодрая маршевая музыка. Крупным планом показывают Ларинкса, охотно общающегося с корреспонденцией. Генерал явно пребывает в положительном расположении духа. Далее следует панорама уцелевших районов города: на улицах, проспектах и площадях гуляют солдаты и офицеры чейнджлингской армии:

"Восьмого мая 1008-го года завершился разгром вражеских сил в Восточной Олении, победоносные дивизии генерал-полковника Ларинкса триумфально вступили в оленийский город Вейверфронт. В стремительных и решительных атаках были полностью побеждены лучшие силы оленийской армии, что должно склонить неприятеля к скорейшему перемирию..."

Музыкальный мотив меняется на более спокойный и размеренный, видам города приходит на смену пляж и воды Лунного залива. Среди гор захваченных трофеев стоят чейнджлингские военные, многие из них с изумлением и интересом всматриваются в морскую гладь:"Вейверфронт — один из крупнейших портов Олении, поэтому в Эквестрию морем эвакуировалось немало вражеских солдат и офицеров. На пляже вейверфронтской бухты лежат горы брошенного оленями оружия и амуниции. Вражеская армия бежала в ужасе и панике, потеряв даже подобие порядка и дисциплины. Так олени доказали свою слабость и трусость перед великой силой чейнджлингского оружия!"

Зрителям демонстрируется анимированная карта боевых действий, на ней показывается, как чёрная стрелка чейнджлингского удара достигает белой точки, подписанной как город Манти. Затем камера показывает идущие колонны танков, танкистов и панцергренадёров, снятых под красивыми ракурсами. Показывают и генерала Фарникса, шагающего вдоль шеренг своих подчинённых и проводящего награждение. В кадре мелькает и группа ликтидских егерей, патрулирующая оленийское село:

"Доблестное Люфтваффе оказывает постоянную поддержку нашим наземным силам. Отважные лётчики ежедневно совершают десятки вылетов, нанося вражеским войскам значительный ущерб. В яростных воздушных боях куют себе славу храбрые асы-истребители: гауптман Хартлинг записал на свой счёт четырнадцать вражеских самолётов, оберлейтенант Аргостроши — десять, ещё перед войной эти пилоты заключили между собой соревновательное пари, победитель пока неизвестен. Сражение в воздухе уже практически выиграно, вражеские самолёты опасаются подниматься в небо, позволяя нашим бомбардировщикам совершать дерзкие налёты на вражеские города. Бомбёжки наносят врагу тяжёлый моральный и материальный ущерб, частое их повторение рано или поздно вынудит оленей капитулировать."

Последние мгновения фильма показываются бомбёжки оленийских городов, снятые с чейнджлингских бомбардировщиков.***Поезд мчался по рельсам, проходя километр за километром. Они выехали со станции ранним утром, а на месте должны были оказаться поздним днём. В составе помимо паровоза было всего два вагона: один предназначался для министров, военных и дипломатов, а в другом должна была состояться встреча с чейнджлингской делегацией. Ещё глубокой ночью по всем станциям и полустанкам, занятым оленийскими войсками был разослан приказ пропускать поезд не задерживая и не досматривая. Никто ничего не скрывал, но истинные цели поездки в Манти ещё были неизвестны для большей части населения страны. По обе стороны фронта ходили упорные слухи о скором перемирии и конце войны, находилось немало тех, кто воспринимал это положительно. Война длилась всего две с половиной недели, но нанесла огромный не только физический, но и моральный ущерб.

Кекконен смотрел в окно: перед ним в утренней дымке бежал пейзаж богатых земель оленийского хартленда, ныне обезображенных разрушениями и вездесущим присутствием военных. Да, безусловно, они ещё могли дать бой. Дать его и погибнуть. Какая разница, сколько времени и сил затратят полчища Кризалис на окончательный разгром армии и оккупацию страны, ведь результат будет тот же самый. ОниОни убедили его в этом, и хоть он и понимал, что их слова были правдой лишь отчасти, но всё равно не видел смысла в борьбе с чейнджлингами. Король остался в столице, проявив наплевательское отношение даже к делам, которые имели величайшую для него важность. По крайней мере, там он был в относительной безопасности...***Отделение егерей медленно двигалось по сельской улице, делать им было особенно нечего. Недавно их перебросили в район Манти и дивизия заняла свой участок фронта против подошедших вражеских частей. С тех пор практически ничего не произошло, лишь пара малых стычек и беспокоящих артиллерийских обстрелов. Вчера роту Рейниса ротировали в тыл. Войск здесь было очень много, так что за непрерывность линии фронта никто не переживал.

— Надо будет спросить у других солдат, где тут самогонщики промышляют. — Проговорил командир отделения, назначенный за место павшего Стрикса. Это был ефрейтор по имени Кистрекс, Рейниса недавно тоже назначили ефрейтором, а так же наградили штурмовым пехотным знаком, как и всех уцелевших в том бою. Ему не хотелось командовать, да и вряд-ли назначили бы вместо Кистрекса, превосходившего его в опыте и выслуге лет.— Неплохая идея! Говорят, что скоро войне конец, почему бы не выпить? — Хильф согласился с командиром, не утруждая себя формальностью. Все ещё не очень привыкли к новой должности ефрейтора.

— Что ты думаешь, Рейнис? — Кистрекс обратился к шедшему с ним стрелку. У того ещё болел ушиб, полученный в рукопашной с оленями. Постоянная ноющая боль портила настроение ликтидца, а в дурном расположении он был ещё менее разговорчив, чем в каком-либо ещё. Поэтому он просто утвердительно покачал головой и буркнул что-то, чего никто не услышал. Командир отделения спрашивал только у старослужащих, остальные солдаты из пополнения просто молча плелись за своими более опытными товарищами, разумно помалкивая.

Погода выдалась хорошая, тёплая. Было ещё сыровато, но уже можно было обходиться без шинели. Обретя цель на ближайшее время, солдаты решительно двинули по улице, к группе таких же праздно шатающихся мотострелков из соседней с егерями дивизии. Однако, расспросить товарищей им не дали: внезапно перед группой с какой-то улочки вынырнул офицер полевой жандармерии с двумя своими помощниками. Вид горжетов и вечно сердитый взгляд офицера быстро отрезвил егерей, ведь чейнджлингская полевая жандармерия как правило состояла из очень принципиальных и жестоких бойцов, не жалевших в случае необходимости ни мирное население, ни собственных сослуживцев.

— О, хорошо что вы тут проходили. — заговорил жандарм, продолжая смотреть на отряд прямым, практически не моргающим взглядом. — Мне нужен один хороший стрелок, прямо сейчас. Так, ты — пойдёшь со мной. — Чейнджлинг не долго думая ткнул копытом в Рейниса. Делать было нечего, жандарм был старше его и Кистрекса по званию, так что пришлось подчиняться.

Шли они недолго, вскоре оказавшись у странного дома, находившегося недалеко от местного капища. Двери дома были распахнуты, через проём можно было разглядеть результаты пристрастного обыска. На дворе перед домом стоял олень в длинной чёрно-коричневой рясе. Рядом с ним стояло несколько жандармов и другой олень, одетый как местный житель. Они все чего-то ждали, Рейнису так же было приказано ждать.

Наконец, из стоявшего рядом с домом сарайчика вышел жандарм с лопатой. Эту лопату вручили жрецу. Офицер обратился к Рейнису:— Этот жрец — шпион и пособник неприятеля. Отведи его в лес и заставь вырыть себе могилу. Как выроет — казни и закопай.

Ликтидец многозначительно посмотрел на офицера, затем пожал плечами и сказал:

— Так точно, герр лейтенант.

Ему выдали винтовку и вместе с горе-священником отправили в лес. Рейнис был чертовски недоволен всем этим, но выполнял приказ. Тем более, подобные дела ему были уже не впервой.Они шли по одной из тропок где-то пять или шесть минут. Жрец двигался впереди, а егерь подгонял его сзади. Оленя заранее стреножили, а чейнджлинг был готов застрелить его в любой момент. Рейнис думал: "Что за тупость? Почему они не пристрелят его сами, зачем им понадобился я? Неужели этим верзила опять помешала какая-то формальность? Чуть что — сразу валят нам на горб самую грязную работу..." И вдруг, олень внезапно заговорил:— Я не делал того, в чём меня обвиняют. Это всё мой односельчанин, он донёс на меня из-за того, что мы не могли договориться насчёт участка земли.Жрец оказывается мог говорить по-чейнджлингски, правда Рейнису его слова были совершенно параллельны. Он толчком заставил оленя свернуть с тропинки в лес. Где-то здесь и должна была быть вырыта могила.

— Ты ведь понимаешь, что сейчас убьёшь непричастного? Это несправедливо, ты опозоришь своих предков. Твои начальники поступили глупо и неправильно, моя смерть настроит жителей моего села против вас...

Рейнис не дал ему договорить и снова придал пленнику ускорения.

— Плевать мне на твою причастность, я выполняю приказ. А предков моих уже никто не опозорит. — Спокойно ответил егерь.

— Как же никто? Их духи следят за тобой, чейнджлинг. Я чувствую их печаль, я ведь волхв Укко...

— Топай быстрее, болтай меньше. Ваши рясы и висюльки ничего не значат, а то что ты жрец это лишь ещё один повод пустить тебе пулю.

Олень вздохнул и продолжил покорно следовать под конвоем. Наконец, они дошли до небольшой поляны, которую стрелок избрал подходящим местом. Рейнис развязал оленя, затем направил на него винтовку и сказал:

— Копай.

Тот повиновался, влажная земля хорошо поддавалось. Он копнул раз, копнул другой, третий.

— Подумай ещё раз, какой тебе толк? — Вдруг снова заговорил олень, но Рейнис уже его не слушал. Странно было, в голосе жреца не звучало ни страха, ни мольбы, он был абсолютно спокоен. Как никак, это был не простой олень, а служитель их дурацкого культа. Он должен был уже обмякнуть, смириться, но его голос прозвучал вновь:— Ну ладно, извиняй уж тогда...

Эти слова, и всё что было дальше, смешались в один единственный миг: пленник вдруг перестал копать, перехватил лопату и изо всех сил рванулся на чейнджлинга, который даже не понял что произошло. Инструмент со звоном опустился Рейнису на голову и он вырубился.

***Ватага перевёртышей в военной форме выходила из дверей кинотеатра. Им показывали пропагандистский фильм об успехах их армии на фронте. Обычно, агитация воспринималась многими как своеобразный белый шум, но сейчас она вызвала у бойцов неподдельный интерес.

— Я никогда не видел, чтобы самолёт снимали с другого самолёта! — Артис восхищённо рассказывал Лабруму свои впечатления.

— Как-то у них выходит, это ведь целая наука. Вообще кадры красивые получились, море и пляж особенно. Хотелось бы побывать в этом Вейверфронте после войны.

— А что там делать? Что там интересного? — Спросил Лабрума шедший тут же Класпер.

— Дома всякие, улицы.

— Так они ведь везде есть. Ты их в Манти не видел?

— Манти маленький, а Вейверфронт — большой. В этом и разница наверное— А какой в этом вообще толк?

— Интересно мне Класпер, как за границей живут.

— Паршиво ведь живут, ты ведь сам всё видел. В селе где мы на постое были почти половина домов сгнила и развалилась, в хорошей стране такое вряд-ли будет, не кажется тебе?.

— Ну, как знать...

Компания солдат отделилась от основной массы и бодро пошла по улице, продолжая болтать ни о чём. Они искали рюмочную, чтобы испробовать местного шнапса. У оленей было и пиво, и даже вино, но чейнджлинги мало интересовались таким алкоголем, не видя смысла смаковать то, что в первую очередь должно пьянить.

Полк Артиса так и остался в Манти в качестве гарнизона. Служба здесь была довольно раздольной, относительно других мест. Солдаты имели здесь серьёзные свободы и чувствовали себя победителями, которым всё это досталось как трофей.

Тем не менее, в городе царила железная дисциплина. За последнюю неделю было уничтожено несколько банд мародёров, промышлявших в покинутых состоятельными эмигрантами домах и лавках. Со стороны чейнджлингов не произошло ни единого случая мародёрства и насилия по отношению к местным. Правда, некоторые офицеры из штаба дивизии захотели прикарманить себе кое-какие ценности из оставленного бежавшими богачами имущества, но их скромные желания никто не придал резкой критике, о них вообще мало кто знал.

Часы показывали три часа дня, скоро нужно было явиться на батальонное построение, проводившееся в половину пятого. Артис и компания сидели в какой-то дешёвой оленийской забегаловке. Хозяин с натянутой улыбкой поставил на стойку рюмки среднего размера.

— За победу, товарищи! — У Лабрума лучше всего получалось говорить тосты, на этот раз у него вышло довольно лаконично, но вовсе не плохо.

Шнапс отдавал чем-то кислым, явно его настаивали на ягоде. Артис уже пил нечто подобное у тианхольмских крестьян, но это пойло явно было менее крепким, а так же имела красивую бутылку розового стекла.

Их командира с ними не было, Кринг ошивался в компании Ляпписа и других офицеров в каком-то более интересном месте, нежели обычная рюмочная. Лабруму, Артису и Класперу точно не помешало бы знание языка, которым располагал Кринг, но им итак было хорошо, ведь простое слово "шнапс" разумеют как перевёртыши, так и олени.

— Слабовата настойка. — С досадой констатировал Класпер.

— Главное, не зайти в этом деле слишком далеко. — Предостерегающе заметил Лабрум.

— Артис, покажи ему, чтобы налил ещё.

Пулемётчик уже было собрался выполнить просьбу Класпера, как вмешался Лабрум:

— Построение скоро, какой "ещё"?