Глава 11. Сундук забытых воспоминаний. (1/1)

Сначала Хвамин казалось, что все вернулось на свои места. Сокджин снова стал закрытым и отчужденным, ею почти не интересовался, да и сам открываться не торопился. Разве что, он отругал ее сначала за неосторожность: ?Зачем было бежать? Разодрала коленки.. А если инфекция какая с грязью попадет??. Тогда Хвамин просто повезло, что лекари-Эльфы обработали ее порезы, пока Сокджин спал после изматывающей истерики. После этого они практически не разговаривали. Как выяснилось, половина населения деревни — Ведьмы, а другая — Эльфы. Это сложилось исторически, две нации жили в мире и согласии еще со времен гнета Русалок. Вроде бы, много тысяч лет назад Русалки были особенно активны и кровожадны. Тогда общество еще не сформировалась окончательно, не было определенных устоев и границ. ?Высшая раса?, решая установить повсеместный контроль, начала тогда с Ведьм и Эльфов, которые жили относительно недалеко и были при этом неопасными противниками. Так Русалки думали, на деле же Ведьмы и Эльфы хоть и являются в основном лекарями, но все же не такие уж они и слабые. Тогда две нации объединились. И теперь они давно уже живут все вместе.— Значит, Тетушка Бо Ведьма?— Да. Диалоги их сводились к ее вопросам и его односложным ответам. Притом, говорили они только по делу. Это немного угнетало, потому что Хвамин нуждалась в том, чтобы ее слушали. И так же нуждалась в том, чтобы кто-то делился с ней своими чувствами. Ее охватило чувство одиночества. Да, конечно же, она понимала, что Сокджину просто нужно дать немного времени, потому что он пережил слишком много. Но со своими чувствами она справиться не могла, Хвамин не могла контролировать назойливое чувство ненужности, которое рядом с Сокджином смогла позабыть. Но теперь оно вернулось, напоминая о себе. Три дня ушло на уборку сада. Сокджин сказал только то, что это была воля его мамы, и Хвамин не стала спорить. Иногда к ним наведывались другие жители деревни. Похороны тоже уже прошли. На них Сокджин даже не плакал, слезы просто закончились. Это показалось гостям странным, и только Хвамин знала, как ночью, за соседней стенкой, в своей комнате, Сокджин во сне бредил, плакал и кричал. И каждый раз, когда это случалось, сердце Хвамин непроизвольно сильно сжималось. И именно тогда, когда она уж было хотела кинуться к его двери, она слышала, как Русал просыпался и тяжело дышал, а потом вставал с кровати и шел либо к окну, чтобы вдохнуть свежего воздуха, либо на кухню, чтобы выпить немного воды. Раньше Хвамин, не задумываясь, кинулась бы к нему по первому зову, но сейчас она сомневалась. ?Правда ли ему нужна помощь? В последнее время Джин пресекает все мои попытки помочь ему. Возможно, если я буду навязываться, это заставит его чувствовать себя слабым?, — думала Хвамин и ложилась обратно в кровать. На четвертый день им наконец удалось попасть в библиотеку. За ней следил один пожилой Эльф, знавший отца Сокджина лично, поэтому проблем с тем, чтобы искать там информацию, не возникло. Еще два дня ушло на перебирание различных бумаг, которые, к большому сожалению, не несли какой-то серьезной ценности. В какой-то момент Сокджин даже подумал, что зря все это затеял, но вдруг наткнулся на какую-то странную и до боли знакомую книгу. Точнее было бы сказать, блокнот для записей в плотном переплете. А потом его осенило — этот блокнот Сокджин подарил своему папе еще в юности. Сейчас он выглядел потрепанным и пыльным. Открывать его совсем не хотелось, потому что ноющая боль в груди уже давала о себе знать. Но Русал чувствовал, что это необходимо, поэтому встал с места и направился искать Хвамин. Зомби находилась в другой части библиотеки, перебирала какие-то книги, задумчиво изучала их страницы, а потом спешно складывала по своим местам. Сокджин невольно улыбнулся, замечая, как она недовольно пыхтит и шепотом возмущается, что ?ничерта не может найти?. Убедившись, что ему никто не помешает, Сокджин скрылся среди стеллажей и открыл дневник. Блуждая взглядом по страницам, он отметил для себя тот факт, что папа его предпочитал больше делиться мыслями с дневником. Тут были и страницы, посвященные маме, тут был и сам Сокджин. Все его переживания, вся его любовь таилась в строках, выведенных неосторожным врачебным почерком. Чувства Сокджина вновь дали о себе знать, но сейчас боль была не ноюще-надоедливой, а скорее приятной и немного скорбящей. Русал правда жалел, что знал папу слишком плохо. Еще больше жалел, что не был с ним рядом, когда был так нужен. Взгляд его уцепился за одни строки. Сокджин живо пролистал дальше и понял, что эта запись — последняя в его дневнике, а значит, она была сделана в период болезни. ?Я чувствую себя хуже с каждым днем. Хиён (жена) не знает и не может знать причину. Мне так жаль ее расстраивать. Надо будет получше спрятать дневник, а лучше — вообще его уничтожить. Когда мы решались стать для Джина семьей, я не думал, что когда-то Русалки доберутся и до нас. Мало им было гнета в прошлом — решили показать себя и сейчас. Когда я встретил Седжина, я подумал, что сплю, но он на самом деле был настоящим. Тогда, в лесу, когда я собирал травы, он равнодушно признал свою причастность к распространению болезни в нашем поселении. Он думал, что я побегу рассказывать об этом всем. Хотел запугать нас. Он спрашивал меня про Джина. Я был так зол, когда он называл его Сравнив результат анализа крови папы и результаты исследований лекарства для Зомби, оба пришли к выводу, что компонент один и тот же. Только в чистом виде он вызывает ускоренное старение. Да и доза, вколотая папе Сокджина, была большой. Всего этого было уже как минимум достаточно. Дневник и все результаты, а так же сторонние бумаги были взяты с собой. Сокджина всю неделю мучили кошмары. И в ночь перед отъездом он был самым ужасным из всех. Русал видит яркое солнце, ясное голубое небо, природа вокруг играет своими лучшими красками. Его не покидает ощущение фальшивости этого места. В Мире Тьмы нет места свету, солнце выглядывает в лучшем случае раз в пару месяцев. А сейчас, когда время близится к зиме, ждать ясного дня совсем не приходится. Приятный голос мамы просит его остаться, умоляет не рушить иллюзию счастья, просит не думать о плохом. Но Сокджин слишком упрямый, к тому же — его романтизм сыграл с ним злую шутку. Он устал разочаровываться в людях. И чтобы больше не испытывать этой боли, Сокджин принимает решение стать реалистом. Чтобы ожидания не рушились, их просто не надо строить. Не нужно ждать, что все это окажется просто кошмаром. Не нужно ждать, что отец изменится. Нужно перестать оправдывать его. Перестать оправдывать и мать тоже. Сокджин видит, как солнце меркнет, ветер недобро завывает, с силой срывает с цветущих вишневых деревьев листья, оставляя их совершенно голыми, высохшими и уродливыми. Ветер режет его кожу, оставляя на ней все новые полосы с кровоподтеками, и уже через пару минут на Сокджине нет не только кофты, сорванной тем же ветром, но и футболка с остальной одеждой теперь практически непригодна для носки, а на теле не осталось живого места. Вдруг ветер успокаивается, и обессиленный Сокджин падает на землю, пытаясь прокашляться. Дышать в таком потоке было слишком трудно.— Когда-то ты добровольно преклонишь передо мной голову, — слышится глубокий голос отца, — а до тех пор я буду уничтожать все, что тебе дорого. Только тогда ты научишься не доверять людям. Только тогда ты будешь готов принять на себя мою ношу.— Тащи свой крест сам, — сплевывает Сокджин, пытаясь встать. Мышцы рук дрожат. Силы будто покинули его тело, — у меня другой путь.— Ты хочешь начать мыслить реально, да? — он попадает прямо в цель, — тогда мне нет смысла уговаривать тебя. Реальность такова, ты сам поймешь, что это твоя судьба.— В отличии от тебя, я никого не убил, — он наконец, пошатываясь, встает с земли, — моя родная мать, какой бы она не была, перестала быть из-за тебя. Потом ты убил папу, а мама из-за стресса слегла и скончалась прямо у меня на руках. Сколько жизней ты загубил? Скольких еще ты убил? — Сокджин чувствует, как его губы подрагивают то ли от холода, то ли от эмоций.— А ты жалеешь ее? Свою мать? — отец заливается смехом, — Русалки коварны, Сокджин, она пыталась убить тебя. Напомнить? — Сокджин вдруг видит, будто они с отцом оказываются в их огромном доме. Женщина, которую в детстве он ласково звал мамой, плакала навзрыд и сжимала его горло. Увидев маленького себя, в панике размахивающего руками по воздуху, Сокджин кинулся в ее сторону, пытаясь откинуть мать прочь, но ничего не вышло, — ты не можешь это изменить. Ты не можешь оправдать ее, Сокджин, как бы ты ни хотел. Русал обессиленно падает рядом, видя, как в больших невинных глазах мальчика угасает жизнь, как слезы стекают по его щекам, как маленькие ручки постепенно опускаются. Сейчас он чувствует, будто сам умирает. Хотя этот мальчик и есть он. Мать плачет. Сокджин видит ее слезы. Тогда, когда он был совсем еще ребенком, сознание постепенно покидало его, поэтому он плохо помнил, что было дальше. ?Прости, любимый?, — шепчет она одними губами, глядя на собственного умирающего ребенка. А потом появился отец, который, услышав крики, прибежал немедленно. Сокджин не хотел бы смотреть, но в этом кошмаре он уже спит, он не может закрыть глаза, не может сбежать от этого. Он видит все в деталях, видит отца, в порыве гнева убивающего мать. Он видит это и хватается руками за волосы от отчаяния. Он не помнит, не помнит, что она кричала до этого, или не хочет помнить. Он запер эти воспоминания на замок, спрятал в самом темном уголке своей души, Сокджин предпочел жить в иллюзиях, не желая никого оправдывать.— Хочешь вспомнить все? — отец ехидно посмеивается, — тогда давай, вперед, — он швыряет на пол, прямо перед Сокджином, небольшой железный ключ. Русал, все еще стоящий на коленях, потерянно смотрит на аккуратно сточенный металл, — давай же, ты ведь сам хочешь этого, — отец подходит ближе, — только знай, сынок, обратной дороги уже не будет, — шепчет он еле слышно. Сокджин вскакивает с места и, пошатываясь, замахивается для удара, но отец растворяется в воздухе так, будто его и не было. Мир вокруг теряет краски, дом начинает рушиться. На полу лежит окровавленное тело матери, а маленький Сокджин смотрит на себя большого потерянными заплаканными глазами. Малыш ничего не говорит — чтобы понять самого себя не нужны слова, Сокджин лишь берет на руки [теперь он наконец стал материальным] тело своей матери и бежит вслед за маленьким мальчиком. Один мир будто сменяется другим, и Сокджин не знает, куда бежит. Только он маленький, только тот, кто сам пережил это, может указать ему путь. Темная комната, а посередине — сундук. Маленький Русал протягивает взрослому ключ, и Сокджин, положив мать обратно на пол, берет его. Внутри зарождается какая-то уверенность, Русал хватает замок и просовывает в скважину ключ. Повернуть его он не решается. Тогда маленький мальчик накрывает его ладонь своей, и Сокджин понимает, что он прошлый хотел бы, чтобы нынешний помнил. Русал кивает и решается открыть его. Замок падает, сундук открывается быстро и неожиданно, порывистый ветер будто бы разгоняет мрак, царивший вокруг, и Сокджин вдруг оказывается снова посреди того самого поля, где яркое солнце неестественно светит с небес. Но теперь Русал понимает, что это не иллюзия. В этом месте нет фальши. Оно настоящее. Сокджин настоящий, а его душа чистая и живая.— Ты молодец, Джин, — слышит он из-за спины, — ты шел в этому долгих 190 лет. Я, порядком, устала сидеть здесь, — раны и царапины на теле Сокджина стремительно затягиваются. За плечи, сев сзади, его обнимает мать, — больно было каждый раз, когда ты взывал к моему духу, но я не могла выйти.— Кого я видел?— Часть моей духовной энергии, но в большей степени — воплощение твоих чувств. Твоей ненависти ко мне, — она пожимает плечами и отпускает его. Русал оборачивается и убеждается, что тело мамы буквально ожило, и на нем нет ни царапинки, ни следа насилия.— Прости, я..— Я понимаю, — она нежно проводит своей рукой по его щеке, — это было слишком больно для тебя, и я должна была поступить иначе. Твой отец обезумел, когда ты родился. Уже тогда он мечтал о власти. И почему-то его любовь ко мне внезапно куда-то пропала. А может, ее и не было вовсе.— Думаешь, ты нужна была ему только для того, чтобы я родился?— Думаю, да, — женщина падает рядом с ним на мягкую траву, — я сильно любила его, а когда поняла, что он любит больше тебя, чем меня, все и началось.— Проклятие ревности, — он выдохнул, закрыв лицо руками.— Русалки очень ревнивы. Они убивают своих детей-мальчиков за их красоту. У меня было много причин так поступить. Но я сдерживала себя, как могла. Не смотря на всю свою ревность, я продолжала любить тебя. Пока не узнала, что отец хотел сделать с тобой, — мать повернулась к нему лицом, заглядывая в большие темные глаза, — сумасшедший, хотел сделать из тебя правителя, а еще мечтал, чтобы ты убивал Русалок. Он не убил меня только потому, что тебе нужна была мать.— А ты продолжала любить его..— Потому что дура, — женщина выдохнула, — тем не менее, он строил большие планы, и каждый раз, когда он говорил об этом, мне становилось искренне страшно за тебя. Я не нашла другого выбора, как только убить тебя. Большую роль в этом сыграла ревность.— От проклятия можно избавиться? — Сокджин посмотрел на нее с надежной.— Проклятие вообще довольно условное название. Это не что-то магическое. Это заложено в Русалках от рождения. Только в загробном мире я могу чувствовать себя спокойно, — она качает головой, — я не сумела справится со своими чувствами. Я такая же Русалка, как и все, но знаешь.. — она выдержала паузу, — когда я душила тебя или топила, или еще бог знает что, я.. Не помнила, как это начиналось. И я чувствовала раздирающую душу боль, я постоянно плакала от бессилия. Русалки Мира Тьмы прокляты за свою гордость. А Русалы страдают от этого.— Я тоже буду таким, если когда-то смогу полюбить? — Сокджин не хочет слышать ответ. Точнее, он понимает, что ему ответят, поэтому ему уже больно.— Душа Русалки, познавшей любовь, уже никогда не будет прежней. То же касается и Русалов. Вместе с любовью внутри зарождается и другое чувство. Эгоистичное, мерзкое, причиняющее боль.— Ревность, — заключает Русал.— Она самая. Но не стоит переживать слишком сильно. Русалы не так ревнивы, как Русалки, далеко не так.— Но отец..— Это не ревность. Им правила ненависть. Я не рассказывала тебе, но.. — она остановилась, — ты правда хочешь знать? Я думаю, ты пережил достаточно. Может, пока рано?— Говори, — настойчиво просит он, женщина выдыхает.— Его мать.. Она.. пыталась убить его, — Русалка выдыхает, прикрывая глаза, — она ревновала его за красоту, как и многие другие Русалки. Да, твой отец всегда был особенно красив, как и ты, — женщина нежно улыбнулась, позволяя себе на секунду окунуться в далекие хрупкие воспоминания, но потом продолжила серьезнее, — его мать была тщеславной и ревнивой. У нее почти получилось избавиться от своего сына, но потом.. Твой отец, — мать никак не могла договорить, — он убил ее.— Что? — Сокджин едва ли не поперхнулся воздухом.— Он возненавидел Русалок именно тогда. Я узнала это случайно. Или она его, или он ее, так все было устроено на тот момент. И он сделал свой выбор, а потом убил и меня тоже. И.. твоего приемного папу, маму.— Мам, — впервые за долгое время он зовет ее ласково, от этого ее сердце начинает быстро биться, — Чонгук. Чон Чонгук.— Я не знаю, Джин, — она качает головой, — я просидела взаперти слишком долго, я правда не знаю, что твой отец делал после моей смерти. Я воспринимала только твои чувства, пока была здесь.— Хорошо, я понимаю, — Сокджин кивает, — тогда.. Теперь ты можешь быть свободна. У меня нет нужды заставлять тебя остаться, — женщина в ответ лишь нежно улыбается и встает с места.— Я знаю, это неправильно, и я недостойна просить о таком, но попробуй простить меня, если сможешь, — Русалка отходит дальше, — я люблю тебя, Джин, — последнее, что срывается с ее уст прежде, чем она, как и в прошлый раз, растворяется в воздухе. Сокджин просыпается в холодном поту, а еще понимает, что плакал. Резко садится на кровати и осознает, что все это время рядом сидела Хвамин, обеспокоенно смотрящая на него.— Наконец-то ты проснулся, я так испугалась! — она спешно стерла со щеки слезу, — ты так истошно кричал и плакал.— Ты снова почувствовала тоже, что и я? — все еще пытаясь проснуться, медленно проговорил Русал. Хвамин кивнула. Почему-то сердце Сокджина почувствовало несколько болезненных уколов. Он не любил причинять другим боль. Нет, он просто ненавидел это. Хвамин выглядела по-настоящему напуганной, сонной и растерянной. Не менее растерянной, чем сам Сокджин. Он снова притянул ее к себе и крепко-крепко обнял за плечи, — прости, что заставляю тебя чувствовать боль, — сказал он тихо, успокаивающе.— Ты заставляешь меня чувствовать то, что раньше я не чувствовала никогда, — Хвамин тихонько шмыгнула носом, — ярость, отчаяние.. Я правда жила слишком хорошей жизнью, чтобы чувствовать все это. Но, что более важно, — она замолкает, заставляя Сокджина задержать дыхание от заинтересованности, — впервые я чувствую себя по-настоящему нужной кому-то, — они сидят так еще какое-то время. И, конечно, Сокджин мог бы сказать, что чувствует тоже самое. Он хотел бы сказать, что тоже чувствует себя кому-то нужным. Но, если это правда так, Хвамин не нужны слова. Она способна чувствовать то же, что и он.***— Наконец-то очнулся, — протянул Намджун, сидя за своим столом в кабинете, — не знал, что газ Зомби настолько опасен, — подметил директор и наконец отвлекся от бумаг, чтобы посмотреть на очнувшегося Хосока.— Сколько я был в отключке? — хриплым голосом пробубнил он. Хосоку совершенно не обязательно знать, что он был без сознания из-за Сокджина, а не из-за газа Хвамин.— Пару суток. Я не стал отправлять тебя в больницу кампуса. Сокджин уехал, да и мне ты нужен был для одного разговора.— Думаете, я сбежал бы? — соблюдая субординацию, Хосок обращался уважительно.— А разве нет? — Намджун сощурил глаза, внимательно вглядываясь ими в хосоковы, будто ища там ответы на свои вопросы. А потом вдруг улыбнулся как-то по-доброму и сел напротив, на стул, — увольнять я тебя не стану, и об этом инциденте никто не узнает, но есть одно ?но?.— Разве это не укрытие преступника? Я почти убил человека, — Хосок усмехнулся, понимая, что находится в не самом выгодном положении.— Но не убил же, ведь так? И предполагаемая жертва абсолютно в порядке и претензий к тебе не имеет.— Тогда что за ?но??— Ты поговоришь с Чимином, — Намджун сказал это как-то слишком утвердительно, будто это заявление не предполагает оспаривания, — парень не слишком успешен в учебе, хотя у него есть отличные навыки, интуиция и развитый интеллект. Он в глубокой депрессии.— Это исключено.— Хочешь оставить его в таком состоянии? Думаешь, так ему будет лучше? — Намджун давит на жалость.— Директор Ким, я.. Понимаете, все это не так просто, как вы думаете.— Я не говорил, что это будет просто, — Намджун покачал головой, — я всего лишь задал условие. И все это не из-за моей личной прихоти, а для блага как Чимина, так и тебя самого, Хосок.— Я.. подумаю, — отмахнулся он, спешно стараясь покинуть душный кабинет. Намджун слишком властный, слишком много в нем той самой пугающей уверенности и спокойствия, но в тоже время — отзывчивости и простодушия. Хосока буквально давят авторитетом.— Подумай-подумай.*** Все время отъезда Хвамин, Ханна буквально не находила себе места. Подруга попрощалась с ней как-то сумбурно, ничего не объясняя, что невольно вызывало у Ханны определенные опасения. Хвамин вообще никогда особо не утруждала себя объяснениями. ?Что если у нее какие-то проблемы? Вдруг что-то случилось в ее городе? Или того хуже — с ее любимой тетушкой?? — мыслей в голове было очень много, а сосредоточиться не было никакой возможности.— Хватит забивать голову дурью, — будто читая ее мысли, небрежно бросил Чимин, раздражая этим Ханну уже в который раз за все то время, пока Хвамин отсутствовала. Как-то так получилось, что они вынуждены были контактировать друг с другом из-за Тэхена. ?Друзья Тэхена — мои друзья?, — такую установку давала себе Ханна, надеясь получить от легендарного Вампира хоть немного банального внимания, но на деле ладить с дерзким Оборотнем было намного сложнее, чем она думала. А Тэхен так вообще будто бы и не замечал ее стараний, витая далеко в облаках дни напролет. Чимин был не то что невыносимым, просто отвратительным! Выскочка, задира, но в тоже время — совершенно закрытый и отчужденный. Настоящая колючка! Хоть Тэхен и говорил, что Чимин на самом деле может быть спокойным и даже милым, Ханна верила в это с большим трудом [точнее, делала вид, что верила]. Ситуацию портил еще и тот факт, что общаться с Тэхеном не представлялось возможным: он все время зависал с Чимином, а тот никогда не упускал возможности уколоть Ханну как можно больнее. Поэтому часто она обиженно отсаживалась к Чонгуку, который был даже как-то оскорблен таким отношением к себе. Будто он пустое место, запасной вариант, крайняя мера. Это давило на его гордость, и Чонгук в который раз убеждался, что Хвамин понравилась ему не просто так — она была действительно внимательной и чувствительной к другим. Это подкупало. Отрицать тот факт, что Чонгук скучал, было глупо. Он и не пытался.— Кажется, все совсем плохо, да? — гогочет Чимин, у которого подкалывать Ханну уже вошло в привычку.— Отвали, — процедила она сквозь зубы.— О, — протянул он, усаживаясь рядом с ней на лавочку, — видимо, ты и правда ждала, что на бал он позовет тебя, да?— Что тебе нужно? — Ханна резко развернулась, впиваясь в Оборотня разъяренным взглядом.— Просто хотел сказать тебе не переживать об этом, — Чимин вдруг стал каким-то поразительно серьезным, с его лица пропала противная ухмылочка. Он посмотрел на Ханну, а потом развернулся к парку, задумчиво глядя куда-то вдаль,— Тэхен все еще слишком ребенок, слишком наивный для глубоких чувств вроде любви к девушке. Если тебя это успокоит.. Ему даже в голову мысль не пришла позвать кого-то. Да и в День Возрождения он, скорее всего, будет с семьей. Он не звал никакую другую девушку, — Чимин глубоко выдохнул.— Зачем ты говоришь мне это? — немного ошарашенно поинтересовалась Ханна.— Хах, думаешь, я тут тебя успокаивать собрался? — он вдруг вернулся к своей прежней дерзкой и раздражающей манере поведения. На пухлых губах вновь заиграла привычная ухмылочка, — ненавижу, когда люди забивают голову бесполезной фигней, а ты занимаешься этим постоянно.— Да откуда тебе знать, что у меня в голове! — вскрикнула она в ответ, когда Чимин уже встал с места, чтобы уйти, — не тебе решать, есть ли у Тэхена в сердце место для меня или нет! — привычно позитивная Ханна вдруг оказалась совершенно обескураженной. И вскоре обнаружила себя плачущей. Чимин молча стоял пару секунд, а потом ушел. Так же молча. Он уже все сказал.*** Автобус приезжает как-то слишком быстро, и Хвамин понимает, что все еще не придумала достойного оправдания своему отъезду. Говорить все, как есть — полнейшая глупость. Врать — еще большая глупость. А увести разговор в другое русло вряд ли удастся, если речь заходит о Ханне или Чонгуке. ?Семейные обстоятельства.. Сказать, что я была у тетушки?? — Хвамин перебирала вариант за вариантом, и каждый последующий казался абсурднее предыдущего. Хвамин не любила увиливать, а уж тем более — лгать. Но говорить правду сейчас совершенно точно нельзя было. Не сейчас, еще рано. Эмоционально вымотанные, Хвамин и Сокджин даже не позаботились о том, чтобы приехать по отдельности. Едва выйдя из автобуса, они увидели уже ждущих их, точнее, ждущих Хвамин Ханну и Чонгука. Причем, последний был явно не в духе, увидев, как местный доктор держит в своей руке сумку его подруги. Хвамин быстро выдернула ее из рук Сокджина и побежала к ребятам. Поняв, что диалога и вопросов не избежать, Русал неспешно пошел в их сторону, вслед за Хвамин.— Где ты была? — тоном строгой мамаши отозвался Чонгук, вместо всяких приветствий. Невидимка демонстративно сложил руки на груди и посмотрел на нее с особой строгостью.— Ну, я..— Ким Сокджин, приятно познакомиться, — Русал попытался быть приветливым, но в ответ на протянутую ему руку, Чонгук лишь осмотрел ее и снова принялся пилить Хвамин взглядом, будучи совсем в Сокджине не заинтересованным.— Не думай, что Доктор Ким сможет отвлечь нас, тебе лучше говорить, как есть, — вмешалась Ханна, так же сложив руки на груди, как и ее соратник. Сокджин чувствовал себя явно лишним сейчас, и практически мечтал исчезнуть куда подальше, но от этого было бы еще больше вопросов. Поэтому Русал заглянул в растерянные глаза Хвамин, которая пыталась подобрать нужные слова в свое оправдание.