Глава 10. Мама. (1/1)

— Сокджин, ты плачешь? — Хвамин осторожно касается его плеча. Да, он плачет. Черт возьми, да, это так. Впервые за очень долгое время. Сокджин не плакал даже в детстве, потому что всегда был очень сильным. А если вдруг ему случалось так сильно грустить, что слезы нельзя было уже контролировать, он укрывался от чужих глаз. Никто не знал, что Сокджин плачет. Но сейчас, столкнувшись с реальностью и вспомнив все то, что так грело душу, Русал больше не мог сдерживаться. Он молча повернулся к Хвамин, демонстрируя прекрасное лицо с дорожками от слез, блестящими в свете ночных фонарей. В Мире Тьмы всегда ночь, почти все время на улицах и дорогах включено освещение. Все вокруг погружено в какую-то всеобщую дрёму.— Мне.. — уж было начал Сокджин, но снова замолчал. Русал не знал, стоит ли, он просто боялся говорить о своих чувствах, боялся показаться глупым.— Джин, — Хвамин убрала руку с плеча и положила на его лицо, успокаивающе поглаживая большим пальцем скулу, — не бойся, просто скажи. Я знаю, ты хочешь.— Мне больно, Хвамин, — наконец выговаривает он и закрывает глаза, продолжая плакать.— Вот так, хорошо, — она притягивает его, укладывая голову Сокджина на свое плечо, и принимается гладить его по волосам, словно ребенка, нуждающегося в защите, — нам всем бывает больно, это нормально. Тебе не нужно бояться говорить об этом. Во всяком случае, не бойся меня. Я не стану осуждать кого-то за его чувства, — Хвамин продолжала говорить что-то успокаивающее и ободряющее до тех пор, пока Сокджину не стало немного легче. Русал чувствовал себя дома, и сейчас наконец понял, что имел ввиду Тэхен, говоря, что ?она, не задумываясь, сделала для меня тоже самое?. Для Хвамин быть такой нежной и заботливой было чем-то естественным, и она охотно делилась своим теплом с другими. Сокджин отпрянул, протирая красные от слез глаза. Он пытался вернуть себе было самообладание, но получалось так себе. Сокджин мог бы тогда сказать Хвамин что-то вроде ?да все в порядке? и остаться таким же гордым и отстраненным. Но Русал таким на самом деле не был, и может, сейчас он сделал очередной шаг к самому себе.— Деревня Эльфов, конечная, — объявила кондуктор, на что Сокджин отреагировал молниеносно: в одну руку взял сумку, а другой — схватил Хвамин за запястье и потащил наружу. Правда, тут же ее отпустил, когда оказался на улице. Пахло сыростью и скошенной травой. И этот запах был настолько знакомым, что Сокджин еле сдержал очередной наплыв эмоций.— Нам туда, — Русал указал в сторону тропинки, ведущей через небольшой лесок, а дальше — к мирной эльфийской деревне. Хвамин кивнула и последовала за своим ?проводником?. Тот, к слову ее и не ждал, потому что как только увидел знакомые места, забыл обо всем на свете. И это показалось Хвамин потрясающе очаровательным, потому что только что он плакал, а сейчас — был бесконечно счастлив. Сокджин не был тем, чье настроение меняется в мгновение ока, просто само нахождение здесь радовало его. ?Это место значит для него очень много, а его семья, наверное, была прекрасной, раз он так быстро сумел прийти в себя?, — подумала Хвамин, перешагивая какую-то лужу. Кажется, недавно был дождь. Деревня Эльфов показала себя примерно через пять минут ходьбы через лес. Сокджин вывел их на новую тропинку, которая вела теперь прямиком в деревню. Тут мало что изменилось, и это не могло его не радовать. Дороги тут, к слову, как таковой не было — только тропинка, сейчас полностью грязная из-за дождя. Сокджин остановился и обернулся на Хвамин, которая пыталась справится с неприятным скользким склоном.— Ты отстаешь, — справедливо заметил он, с неким озорством наблюдая за запыхавшейся Хвамин. Это местечко влияло на него максимально положительно, и Сокджин словно почувствовал себя вновь ребенком, — давай, я тебе помогу, — Русал поудобнее закинул сумку себе на плечо, чтобы не мешалась и протянул Хвамин одну руку, та послушно ее взяла,— не смотри на меня так, не хватало еще, чтобы ты травмировалась.— Я не настолько неуклюжая, — немного обиженно ответила та и тут же поскальзнулась, практически приземляясь мягким местом в грязь. Но Сокджин, успевший все-таки схватить ее за руку покрепче, с силой потянул ее на себя, так что Хвамин, пошатываясь, умудрилась остаться стоять на своих двоих. В этот момент происходит что-то очень странное: оба чувствуют какое-то дежавю, вот только ситуация совсем не кажется им знакомой. Знакомым кажется ощущение аккуратной холодной руки в большой и по-родному теплой. Сокджин переводит растерянный взгляд на Хвамин, а Хвамин — на их переплетенные руки. Все это кажется очень странным, хотя ничего сверхъестественного не происходит. И Сокджин, и Хвамин понимают, что оба это почувствовали, но как-то это объяснить не могут, а потому — спешно и немного неловко разъединяют руки и идут дальше.— Я.. так волнуюсь, — Сокджин наконец подает голос, когда они проходят по одиноким улочкам деревни. Сейчас раннее утро, в это время дети спят, а взрослые чаще всего трудятся, собирая травы в здешних лесах или просто работая. Дома тут немного обветшалые, не слишком яркие, но во всем этом месте чувствуется какая-то своя мирная атмосфера, и кажется, Хвамин сама начинает влюбляться в это местечко.— Джин! Мамочки, Джин, это правда ты? — слышится слева голос какой-то женщины. Она берет обеими руками подол длинного пышного платья и скоро спускается по ступеням с небольшого крылечка магазинчика. Лицо Сокджина теперь украшает нежная улыбка, и Хвамин не перестает удивляться тому, что видит. Вроде бы это тот же самый вечно спокойный доктор из кампуса, а вроде бы, это совершенно другой человек. Может ли кто-то изменится так быстро? Или, может, Сокджин был таким всегда?— Тетушка Бо, — приветливо протянул он. Хвамин невольно вспомнила свою тетушку, точнее было бы сказать, свою приемную мать. Они так давно не виделись,— рад видеть вас, — Сокджин бросил свою сумку на землю, совершенно не опасаясь, что она замарается в дорожной пыли, смешанной с дождевой водой.— А я то как рада, боже! — она заключает его в свои крепкие объятия. Женщина эта довольно обыкновенная, немного пухлая и низкорослая. Правда, на Эльфийку совсем не похожа — уши у нее почему-то не заостренные, — какими судьбами, родной?— Тетушка Бо, я только приехал, а вы уже в слезы, — они наконец просто встали друг напротив друга, кажется, совершенно забыв про Хвамин, — я хотел навестить родителей.— Ох, милый! — женщина эмоционально вскидывает руки вверх и принимается плакать еще сильнее, — Джин, мальчик, не успел ты малех, родненький! Сердце Сокджина пропускает пару ударов. Руки, до этого сжимающие плечи торговки, обессиленно опускаются. Хвамин даже кажется, что Сокджин не дышит. Блеск в его глазах моментально пропадает, а улыбка сменяется в растерянности приоткрытыми губами. До Русала постепенно доходит смысл, который Тетушка Бо вложила в свою реплику. И когда осознание ударяет его, словно молния в сильнейшую грозу, Сокджин бросает все и бежит в сторону родного дома. В его голове только какой-то противный писк, сквозь который постепенно пробивается тихий, нежный голос мамы. ?Старость.. Ох, Сокджин, старость — неизбежность в нашем мире. Наше тело рано или поздно становится ветхим, слабым, мы заболеваем и постепенно силы окончательно покидают нас. Тогда приходит смерть. Люди, умирающие от старости — счастливые люди. Они не знают, что такое ужасная мучительная смерть от болезни или от ножа. Но, увы, обычно, под конец жизни все мы заболеваем чем-то. Многие умирают в муках. И я та, кто хочет помочь людям быть здоровее. Ты ведь тоже хочешь? — Сокджин видит перед глазами ее расплывчатый образ, — но знаешь, Джин.. Тело стареет, а..? Сокджин пытается отдышаться на пороге дома. Он действительно полностью зарос мхом, а от былого цветущего сада не осталось и следа. Ощущение, будто много лет тут совершенно никто не жил. Дверь была не заперта, впрочем, как и всегда это было в здешних мирных краях. Дома пахло сыростью и гнилью, свет нигде не горел. В спальне, на кровати, кто-то лежал, — мама! — воскликнул Сокджин, почти падая у ее ног.— Джин? — тихим и слабым голосом сказала она, — ох, кажется, я совсем дурная стала.— Мама, тебе не мерещится, это правда я! — Русал взял ее руку и прислонил к губам. Женщина какое-то время молча смотрела на подросшего юношу, с нежностью сжимающего ее руку в своих. Она пыталась понять, правда ли это или какая-то галлюцинация. Но Сокджин, ее сын, выглядел слишком уж живым, а ощущение его присутствия было очень явным. Мама вдруг закашляла.— А я думала, что никогда не увижу больше тебя, — женщина вымученно улыбнулась, — жаль, что отец не смог повидаться с тобой, — она перевела взгляд на стену, где висел портрет ее ныне покойного мужа, — но, думаю, он будет рад, что ты оказался рядом со мной сейчас.— Я.. Прости меня, мам, — Сокджин виновато опустил голову, пытаясь скрыть подступившие к глазам слезы. Он чувствовал, что что-то происходит, но не придавал этому значения, а теперь Сокджин узнает, что его папа мертв, а мама — на грани.— Твой папа.. Был счастливым, — она прокашлялась. В этой семье никто намерено не называл других ?мать? или ?отец?. Приемные родители Сокджина хотели быть ближе к нему. А все эти формальные обращения они оставили для биологических родителей, — он умер десять лет назад, я была рядом с ним. И теперь за мою доброту небеса платят мне тем, что мой любимый сынишка тоже рядом со мной в мои последние минуты.— Как это случилось? — Сокджин был краток, понимая ценность времени, которое у него есть, и которого у его мамы почти не осталось.— Поранился, когда собирал травы, подхватил инфекцию. Слег сразу, а через месяц умер, — так же коротко ответила мама, не в силах смахнуть слезы, пришедшие вместе с больными воспоминаниями, — ты же знаешь, он всегда был слишком милосердным и ответственным, самоотверженным. Когда в деревню пришла хворь, он ушел за нужными для лекарства травами в лес, даже не послушав мои предупреждения. Треть деревни тогда слегло, папа просто не мог стоять в стороне.— Он всегда был таким, — кивнул Сокджин, продолжая внимательно слушать.— Травы собрал, помог всем, кому успел, а сам себе помочь не смог.— Ему не помогли отвары?— Нет, просто заразился чем-то другим. В лесу всякой дикости можно нахвататься по неосторожности, — она выдохнула, — я не смогла определить, что это. Видимо, что-то ранее неизвестное.— А ты? А ты чем больна? Может, я могу помочь? — Сокджин с надеждой посмотрел на ее измученное лицо.— Это старость, Джин, а от нее нет лекарства, — она гладит его по темным, взъерошенным от бега волосам. И Сокджин понимает, почему Хвамин показалась ему такой родной в том автобусе. Они обе такие заботливые и бесконечно нежные.— Что ты хочешь, чтобы я сделал? — Русал давится слезами, пытаясь запихать боль куда подальше, чтобы силы были хотя бы говорить с ней. Не сейчас.. Сейчас нет времени на сентиментальности, он должен узнать от нее как можно больше.— Позаботься о саде. Я уже давно в себе сил не нахожу для этого. А дом.. Дом снеси, к чертовой бабушке снеси, — мама хохотнула и продолжила, — старый он, уж сколько веков стоит. Того гляди, упадет крыша на голову.— Хорошо, — Сокджин осторожно кивает, чтобы не смахнуть и слабую руку мамы со своей макушки.— Я тоже умираю счастливой, — женщина слегка хлопает его по плечу, призывая подняться, — Джин, я бы о многом хотела спросить тебя: как ты, что делал все это время, нашел ли брата, разобрался ли в отношениях с родным отцом. Я бы хотела увидеть твою свадьбу, держать в руках твоих детей. Но, увы, сынок, увы.. но знаешь, Джин.. Тело стареет, а..— .. душа остается молодой, — шепчет он ей в ладонь, а женщина осторожно гладит его по щеке.— Да, именно так. Будь счастлив, ладно? — она закрывает глаза. Теперь уже, навсегда.*** Хвамин стоит посреди дороги растерянная и смущенная. Тетушка Бо наконец замечает ее и вновь вскидывает руки в воздух.— Ох, прости, ты..— Я подруга, подруга Сокджина, Хвамин, — информирует ее Зомби, все еще пытаясь уследить за убегающим Русалом взглядом.— Хвамин, милая, я тебя проведу идем скорей за мной, — Тетушка Бо выходит вперед и принимается идти вслед за Сокджином. Хвамин хватает с земли его сумку и идет следом, — отец его погиб от хвори лет десять тому назад, а мать после этого слегла. От стресса ли, или от старости, бог знает!— А где они живут? — немного нетерпеливо спросила Хвамин.— Да вот, по тропинке до самого конца улочки, но я тебя доведу, не беспокойся.— Извините, мне нужно торопиться, — Хвамин коротко поклонилась в знак благодарности и побежала вперед. Выносливость у нее была совсем никакая, так что бег — это совсем не то, чем сейчас Хвамин стоило заниматься. Но отчего-то на душе у нее было совсем неспокойно, а свою интуицию Хвамин очень уважала и к ней прислушивалась. Каждый новый шаг выбивал из легких остатки воздуха, но в сложившейся ситуации это ее совсем не заботило. Оказавшись уже на крыльце дома, Хвамин споткнулась и рухнула на деревянное крыльцо, заляпанное грязью, видимо, от обуви Сокджина. Времени приводить себя в порядок совсем не было, Хвамин ввалилась в дом, скидывая сумки у порога. В прихожей лежала какая-то не очень примечательная тряпка, о которую она наспех вытерла руки, чтобы хотя бы предметы тут никакие на заляпать. О коленях Зомби даже не подумала — времени не было. В доме раздавался тихий голос какой-то женщины, а еще — голос Сокджина. Из правого дальнего угла дома до ушей Хвамин долетела реплика о старости, и Зомби как можно скорее принялась искать тот самый тихий источник звука. Не то чтобы дом был большим, чтобы в нем потеряться, просто свет был везде выключен, поэтому незнающему в этой темноте пробираться будет трудновато. А еще [она ни за что никому не скажет] Хвамин до жути боялась темноты. Может, потому что сама была очень светлым человеком. Тем не менее, Хвамин какое-то время брела на звук, перебарывая свои страхи, но потом на несколько секунд дом замолчал, и она остановилась, потеряв единственный ориентир. Ею мгновенно овладела паника, сердце забилось с бешеной скоростью, а через секунду — было готово разорваться на миллионы кусочков. Но не из-за своей детской боязни, а из-за истошного крика Сокджина, громким эхом отдавшимся во всем доме. Хвамин бежала, интуитивно переставляя ногами в темном помещении, и наконец, ворвалась в какую-то комнату. Сокджин сидел на полу, около кровати, часто и тяжело дышал, его глаза бешено перемещались с одного предмета на другой, руки тряслись. В кровати лежала пожилая Эльфийка, увидев которую, Хвамин сразу все поняла. Она не знала, что ей делать. Хвамин умело помогала людям, когда они были в печали или даже в отчаянии, но в таких ситуациях не оказывалась никогда. Даже когда ее дядя умер, тетушка действительно искренне и навзрыд плакала, но настолько сильно сломлена не была. А Сокджин всегда был сильным. Точнее, создавал иллюзию силы, независимости, иллюзию твердых убеждений, в корне противоречащих отцовским. Сокджину нужно было стать сильным в глазах других, чтобы иметь на происходящее вокруг себя хоть какое-то влияние. В Мире Тьмы, точнее, в кругу Русалок, в том самом высшем обществе правила сила, власть была началом уважения. И, к своему ужасу, Сокджин понял, что то общество сделало из него идеального приемника: холодного, отчужденного, равнодушного к чужим проблемам. Он хотел противиться этому, но в итоге: был сломлен, даже этого не поняв. Встреча с Тэхеном, знакомство с Хвамин и Намджуном, результаты исследований лекарства Зомби и, наконец, смерть самых дорогих людей — все это расшевелило его забитую, спрятанную от чужих глаз светлую душу, готовую любить, жертвовать и бороться. Сокджин вновь сломлен, потерян, испуган. Он издает новый крик, не замечая вокруг себя совершенно ничего. Выпускает с этим криком и слезами все, что копилось годами, даже веками. Хвамин вздрагивает и вжимается в дверь, когда Сокджин издает новый душераздирающий крик, доносящийся, кажется, из самого дальнего уголка его сердца, где чистый, невинный мальчик-Русал, которому едва исполнилось 20, сжался где-то в углу и горько плакал. От страха ее сердце замирает, ноги совершенно не слушаются, а разум просит уносить отсюда ноги. Мало ли что на уме у разъяренного Русала, верно? Так-то оно так, только Хвамин вдруг опомнилась и бросилась к Сокджину, падая рядом с ним на пол. Он все еще где-то далеко в себе. Русал неустанно кричит и плачет, покачиваясь вперед-назад, сидя на полу. Хвамин, приземлившись на колени и пачкая грязью с них пол, обхватывает Сокджина обеими руками со спины, сжимает в объятиях как можно сильнее и снова говорит что-то успокаивающее. В автобусе это помогло, но сейчас явно был другой случай. Удерживать здорового взрослого мужчину в таком состоянии явно было ей не по силам: как физически, так и морально. Сокджин не вырывался, просто все его тело было очень горячим из-за бешеной скорости крови в сосудах, а руки не переставали трястись. Через какое-то время Сокджин просто устал и обессиленно свалился на сзади сидящую Хвамин. ?Спит?, — пронеслось в ее голове. Она осторожно облокотила его бессознательное истощенное тело о тумбочку около кровати. Хвамин растерялась, запаниковала, испугалась. Сейчас она действительно не знала, что ей лучше сделать, потому что перед ней — спящий после истерики доктор, а рядом, в кровати, лежит его мать, по всей видимости, мертвая. Трупы Хвамин не видела никогда, даже на похоронах в своей деревне. Во-первых, она старалась на них не ходить, а если ей вдруг случалось оказаться где-то рядом, увидеть мертвеца не представлялось возможным. Зомби либо совершают суицид, после чего их тела выглядят не очень-то привлекательно, либо умирают, превращаясь в груду костей. Что, к слову, тоже не очень приятно наблюдать. Гробы почти всегда закрытые.— Мамочка родная! — в дверях появилась Тетушка Бо, — горе-то какое, горе! — завопила она и выбежала из дома, намереваясь позвать на помощь. Лекари появились уже через пару минут, на глазах у Хвамин забрав Сокджина и его мать. Помочь ей уже нельзя было. Хвамин все время просидела на полу в растерянности, не решаясь взглянуть на тело пожилой Эльфийки. Она увидела ее только мельком, когда вошла, а потом сразу обратила внимание на Сокджина. И сейчас все, что она успела уловить взглядом — это то, как лекари накрывают ее тело светлой тканью и уносят в медицинскую повозку. [Город тут распространился не везде, в Деревне Эльфов всегда царил консерватизм, да и здешнюю уникальную природу нужно было беречь]. Когда Сокджина осмотрели, его перенесли в отдельную комнату в доме, чтобы тот мог отдохнуть. Тетушка Бо передала Хвамин какую-то успокаивающую настойку, которую нужно будет разводить с водой и пить. Хвамин благодарно кивнула и спровадила зевак и врачей из помещения. Итак забот невпроворот.*** Сокджин просыпается, чувствуя до боли знакомый лавандовый запах. Он вдруг понимает, что запах исходит из постельного белья, точнее, от тех трех одеял, под которыми он спал. Попытка встать была резко пресечена ощущением холодного воздуха в комнате. Окинув помещение быстрым расфокусированным взглядом, Сокджин попытался восстановить в памяти произошедшее.— Проснулся? — в дверях показалась Хвамин со стаканом чего-то явно горячего в руках, — извини, пришлось проветрить тут все, пахло жутко, — она спешно подошла к открытому окну, поставила рядом кружку и принялась его закрывать, — вот, Тетушка Бо сказала, что это поможет, — Хвамин взяла кружку и протянула ее Сокджину.— Что это? — поинтересовался он, наученный проверять то, что ему дают в качестве пищи, — а, успокаивающий отвар из цветков Смеральдо, знаю такой, — он послушно отпил горячий напиток. Теперь, окончательно проснувшись, Сокджин заметил про себя, что в помещении явно стало чище, — сколько я спал? — задал Русал справедливый вопрос. На улице всегда было темно, так что понять, который час, Сокджин не мог.— Весь день, сейчас как раз вечер, — ответила Хвамин и взяла у него из рук кружку, уже полностью пустую, — куда ты? — спросила она, когда Сокджин вдруг встал с кровати и пошел к двери. Он не ответил. Русал молча вышел из комнаты и побрел в родительскую спальню. ?Ее тут нет?, — подумал он, глядя на пустую кровать. На полу были видны какие-то грязные разводы. На улице было так же уныло и серо, как на душе Сокджина. Деревня не город, она не мелькала яркими красками, всюду тут царил ночной мрак, в каждом дереве можно было разглядеть недруга. Пока Хвамин хлопотала по дому, пытаясь хоть как-то отвлечься от печальных мыслей, Сокджин от них не отвлекался, он тонул в своем отчаянии, в своих разбитых чувствах. Как-то незаметно вышел из дома и побрел в сторону небольшого озера.— Интересно, слышишь ли ты меня? Видишь? — спросил Сокджин в пустоту, — ты говорила, что озеро Эльфов проклято, потому что раньше Русалки топили здесь жителей деревни.— Да, это так, — на водной глади появился силуэт, — одна Ведьма, влюбленная в Эльфа, не выдержала его смерти от рук такой же влюбленной в него Русалки, а потому прокляла это место самым страшным проклятьем, — слабое свечение приобретало около человеческую форму, — теперь Эльфы и Ведьмы могут лечиться здесь, а Русалки — тонут, как бы ни было странно. Они просто не могут обратиться в этой воде.— Я помню, как ты пыталась утопить меня здесь, — Сокджин усмехнулся, — ты ненавидела меня.— Я ненавидела того, кем ты можешь стать, — женский силуэт расхаживал по воде так, будто был уверен, что не утонет.— Ты не должна была меня рожать, тогда и убивать бы не пришлось.— Ты совершенно прав, — женщина рассмеялась, — но я пыталась исправить свою ошибку. Как могла.— Ты говоришь, что не испытываешь ненависти ко мне, но называешь мое рождение ошибкой.— Не пытайся сказать, что я лгу. Я не самая прекрасная мать, но и не лгунья тоже, — она попыталась быть строгой, — ты не ошибка Сокджин, ты знаешь, что я люблю тебя.— Прекрати! — отрезает он, — прекрати лгать мне! Столько раз.. При каждом удобном случае, пока отец не видит, ты пыталась убить меня. Разве так поступают матери? Это ты называешь любовью?— Многие Русалки убивают своих детей-Русалов из-за ревности. Потому что те необыкновенно красивы. Красивее Русалок, — она пожала плечами, продолжая свой незамысловатый танец на воде, — я же искренне любила тебя, желала тебе лучшего. Я знала, каким ты можешь вырасти, поэтому решилась на такой шаг. Я долго боролась с чувством ревности внутри себя. Ты ведь тоже это испытываешь, да? — Сокджин напрягся, — ой, да брось, правда? Ты никогда не любил? Что ж, все впереди. Твои внутренние демоны еще покажут себя.— Почему ты такая? — голос Сокджина срывается, он стоит у края небольшого мостика.— Потому что ты меня такой видишь. Моя душа и твое восприятие различны, все искажается. Ты не хочешь принять мою любовь, потому что ненависть закрыла твои глаза. Ты бродишь во тьме, — Русалка стала приближаться, — мы, Русалки и Русалы, предназначены для света.— Уходи, убирайся к черту! — сквозь зубы цедит Сокджин.— Забавно, ты ведь сам звал меня, — она расхохоталась, — Сокджин, сынок, ты видишь то, что хочешь видеть. Слышишь и чувствует то, что хочешь. Ты сам выбрал считать меня своим врагом, когда на самом деле я всегда желала тебе только лучшего. Когда-то ты поймешь это, — Русалка встала напротив, — тогда, когда решишься открыть глаза и выйти на свет.— Почему? — в его глазах встали слезы, — почему я? Почему ты делала это?— Нет смысла отвечать тебе, все равно не поверишь, — Русалка впервые за все время вздохнула как-то особенно тяжело, — сам ты не сможешь. Нет, не сможешь, — она отвернулась и покачала головой, вновь направляясь к центру озера.— Сам? Не смогу? О чем ты все время говоришь?— переспросил Сокджин. Его мать хоть и была для него той еще сволочью, которая мечтала угробить своего ребенка, но знала она правда много. К тому же, была духом.— Твой отец. Подумай, почему он избавился от меня, от всех. И никогда.. не будь один, — она растворилась в воздухе, едва достигнув центра озера. Сокджин был разбит, полностью уничтожен. Воспоминания о кровной матери всегда были чем-то тяжелым, а уж встреча с ее покойным духом — подавно. Гнать плохие мысли прочь не получалось. Внезапно, он уловил и зацепился за одну из них, всерьез намереваясь воплотить ее в жизнь.— Джин, что ты делаешь? — взвизгнула Хвамин, прибежавшая к нему впопыхах. Не сразу она заметила, что доктора нет в доме. Просто в какой-то момент Хвамин будто почувствовала, что ее сердце сильно заныло, а потом воздуха вдруг начало не хватать, она чувствовала удушье, а когда ее отпустило — поняла, что с Сокджином что-то не так. Почему именно с ним, Хвамин не знала, просто почувствовала это и все.— Хочу.. искупаться, — уклончиво ответил Сокджин, полностью закрытый для каких-либо расспросов. Тон его голоса был холоден, как никогда.— Ты же знаешь, что если нырнешь, то.. уже не выплывешь обратно, — сама не зная, почему, сказала Хвамин, подходя к нему еще ближе. Сокджин шокировано замер на одном месте, пытаясь понять, откуда Хвамин знает про проклятие этого озера, если легенда эта вообще местная, а проверять никому не приходилось. Никому, кроме маленького десятилетнего Сокджина, которого родная мать сюда за этим и привезла. Он молча обернулся на нее, смотря полными непонимания глазами, и к его удивлению, Хвамин была поражена не меньше.— Откуда ты..— Я не знаю, — едва Сокджин начал задавать вопрос, Хвамин тут же ему ответила, — Джин, я.. правда не знаю, что это, но ты тоже почувствовал это, да? — она потянула к нему свою хрупкую бледную руку и переплела их пальцы, — когда ты взял меня за руку, вот так, — Хвамин подняла их. Сокджин наблюдал за ней, как завороженный, будто под действием каких-то чар, которым был не в силах сопротивляться, — даже если я хочу, чтобы ты жил. Даже если я все равно буду рядом. Хвамин подняла голову, вглядываясь своими карими глазами в его бесконечно темные. Их сердца бились в одном темпе, их ладони соприкасались, давая почувствовать пульс друг друга, они одинаково дышали. Будто их тела подстроились под какой-то один им известный ритм жизни. Что-то в голове кричало, что это неправильно и что так просто не может быть, но опешивший Сокджин, теперь наконец-то пришедший в норму, притянул ее к себе, обхватывая за плечи обеими руками, зарываясь носом в изгибе тонкой шеи. Он уловил приятный, родной запах. Пахло лавандой.