Глава 12 (1/1)

Че та меня прет))))))))))))))))))- Я спрашиваю еще раз – вы шутите?! Думаете, я поверю, что этот вот… этот кусок мяса и есть то самое чудо, о котором взахлеб талдычат все сплетники на рынках пограничных городов, а саркичи сорвали голоса, воспевая его неимоверную красоту? Это и есть самое драгоценное сокровище шахиншаха Исмаила, жемчужина дворцового гарема? А вы не охренели?! Или, думаете, я потерял зрение вкупе с разумом, что поведусь на этот глупый развод?К концу тирады голос говорившего становился все ниже, пока не перешел в настоящий неистовый рык. Ну вот, сейчас снова полетят головы. Конечно, никто никогда не поверит, что этот, как очень верно подметил товарищ… неизвестно, что он за товарищ, но строить он умеет, так вот, этот «кусок мяса», коим Богдан себя ощущал уже давно, и есть милая постельная игрушка пресветлого шахиншаха всея Фризы. Откуда им знать, этим маргиналам, КАК ИМЕННО шах играет. Ну, короче, сейчас он начнет махать шашкой, и прикажет, наконец, избавиться от балласта.Но тут нашелся смертник.- Капитан…- МОЛЧАААААТЬ!!! Рррррраспустииилииись! Страх потеряли? Думаете, я тут шутки шучу?!- Капитан…- Тихо, я сказал! Отправишься за борт!- Да ну и отправлюсь, но сначала ты меня выслушаешь! – у смертника был приятный бархатистый баритон. – Это на самом деле он… то есть, именно о нем поступали сведения. Ну ты на волосы его глянь, думаешь, шах бы мимо прошел?Молчание. Акции смертника повысились и он продолжил:- Мы взяли его именно в фаворитских покоях, все подтвердилось. Вернее, Кьялис туда проник и стащил его перед носом трех евнухов. Он уже был такой… подпорченный. Вроде, говорят, слишком долго артачился. Не знаю, то ли цену набивал, то ли, действительно, не хотел – кто его разберет? Только шах и правда к нему как на работу ходил, всех забросил, и уже давно. Так что ты не бушуй.- И что теперь делать? – уже совсем не яростно, а скорее растерянно, спросил первый товарищ. – Думаешь, он поведется на него?- А вот это надо обсудить, - и вдруг громкое: - А вы чего уши греете?! Работы мало? Ну так я счас найду! Палуба загажена, такелаж спутан, орудия не чищены! А ну, за работу, псы помойные! А то отведаете плетей после восьми склянок! Живо, я сказал!Это точно боцман. При условии, что Богдан действительно попал на какое-то судно. А, если учесть, что вряд ли судьба забросила его на плавсредство внутреннего моря, то сейчас он реально на пиратском корабле…Богдан вдруг осознал, что, все еще валяясь на дощатой палубе ничком, дыша через раз от терзающей все тело боли, рассуждает о своем положении. Зачем? Разве не все равно? Он уже действительно не жилец и человеческого почти ничего не сохранил. Ни чувств, ни желаний, кроме одного – чтобы все поскорее закончилось. Так зачем же сейчас мучает себя анализом ситуации, зачем прогнозирует варианты? Его похитили как заложника, наверное. Думали, шах пойдет на все, чтобы вернуть любимую игрушку. Только не знали, что тот уже наигрался. Вряд ли его устраивал наложник, улетевший в кататонический ступор, или как там называется, когда все по барабану.Между тем, окружающая толпа, судя по отдаляющемуся топоту и затихающей вибрации палубы, действительно разошлась, остались только эти двое – капитан и боцман. Ну, или кто там он, тот, что обзывался помойными псами?- Ну что, доволен?

- Не так я себе это все рисовал! – со вздохом признался капитан.- А что, позволь спросить, ты ждал от этой авантюры? Что хотел от него, когда…- Не грузи, он сам так решил! И ты слышал, как я его отговаривал.- Отговаривал… не больно ты старался.

- А то ты его не знаешь! Да ему любые слова – пустой звук. Если уж даже ты…- А что я? – возмутился баритон. – Я тоже, как видишь, пустой звук. Да и не обещал он мне ничего.- Дурак ты, Кемаль. Он словами не обещал. Я же видел, он ждал, чтобы ты хоть как-то ему возразил.- Ну, значит, я ничего не понял. И давай оставим это. Что собираешься делать со своим приобретением?- Ты правда думаешь, что это именно его…- …так заездил Исмаил, что на мальце живого места нет? Да я уверен. Только вот посчитает ли он это жестоким ударом? Или так, просто укусом?Вы, ребята, плохо его знаете. Это не удар и не укус. Это вызов. Богдан был уверен, что даже если бы они сперли дерьмо из дворцовых нужников, Арслан бы перевернул все древо, только бы вернуть все на место. Просто потому, что его.И Богдана он искать тоже будет, чтобы вернуть на эту постылую койку, а на ней уж затрахать до смерти.- Чего ты вообще хотел добиться этой эскападой?- Ну, я рассудил, что наверняка, если любимец – то разнеженная избалованная шлюшка, думающая только о шмотках и побрякушках, привыкшая к мягкой постельке и вкусной жратве. Думал, ребята с ним позабавятся, а потом продам в самый распоследний портовый бордель на архипелаге. Пусть, думал, потрудится золотое очко.- Ну, а теперь чего решил?- Да ничего! У меня такое чувство, что мы не шаха наказали, а паренька спасли. Только… да у кого из ребят на него рука поднимется? Не говоря уже о…- Ну, не скажи. Он ведь просто в синяках да ссадинах. Вот сойдет все, а там… ты на кожу его погляди, на волосы. Глядишь, не в последний бордель за медяки, а втридорога в супруги его сбагришь, барону какому с окраинных островов, а?- Давай не будем загадывать. Мне на него сейчас смотреть больно. Надо его…ЧТО ЗА?!!!!!Судно сильно дернуло. Богдану, все еще валявшемуся и с возрастающим интересом вслушивающемуся в размышления о своей дальнейшей судьбе, показалось, что палуба под ним рухнула вниз, а потом резко взмыла, больно шибанув по животу и лбу. Он зашипел от боли, а из открывшихся по причине форс-мажора глаз посыпались разноцветные искры. Палуба круто накренилось налево.

Не имея возможности ни за что зацепиться, он кубарем покатился к левому борту, вернее, к ящикам, укрепленным вдоль него. Чудом не влепившись в стенку одного из них, спиной вперед и почти вниз головой ловко влетел в маленький закуток между ящиком и бортом. И остался лежать, от боли дыша через рот и боясь пошевелиться, потревожив пылающий бок. Кажется, что-то с ребрами.Почти полностью поглощенный пульсирующими вспышками, Богдан все же услышал многоногий топот и крики, по большей части приказы для команды. Чаще всего звучало слово «абордаж». Что? Абордаж? И кого это на абордаж? Мы? Нас…Что-то сильно заскрипело и громко дзинькнуло прямо у него над головой. Богдан невольно втянул ее в плечи и глянул вверх: с внутренней стороны за борт зацепилась крупная корабельная «кошка», острые крючья которой, снабженные зазубринами, расщепили твердые деревянные бруски. А потом он почувствовал рывки, словно судно куда-то волокли или подтаскивали поближе.Сверху что-то мелькнуло, и Богдан, оторвав застывший взгляд от крепко вцепившейся в борт «кошки», перевел его вперед и выше. Высоко над бортом поднималась широкая платформа с длинными шипами на конце. Из своего убежища Богдан мог видеть только часть борта «его» судна, вдоль которого матросы пытались натянуть длинную крупноячеистую сеть. Но несколько довольно сильных рывков все же притянули судно ближе к нападавшим, нависшая платформа с грохотом упала вниз, крепко зацепив шипами борт и прихватив при этом кого-то, сеть упала на палубу, а по платформе, как по удобному мостику, уже бежали нападавшие, размахивая широкими чуть изогнутыми клинками. На палубе их встречали так же вооруженные защитники.Воздух наполнился звоном, ударами, выстрелами и криками, как воинственными, так и боли.Богдан затаился, понимая, что в пылу схватки слишком велика возможность огрести от любой стороны, пытаясь разобраться, чем грозит ему это неожиданное нападение. Как ни странно, мысли о смерти стали вдруг… отдаляться. Несмотря на то, что он все еще ощущал себя грязным, униженным, истоптанным и испоганенным, выпавшее из памяти перемещение из дворца на пиратский корабль всколыхнуло что-то внутри, заставило затрепетать душу, навсегда, казалось, утонувшую в нечистотах шахских притязаний. Он вдруг понял, что со смертью можно и подождать, не стоит так уж радикально.Собрав последние силы, он, едва передвигая руками, забился в узкую щель под ящиками, уповая на то, что эти огромные и тяжелые коробки не осядут от толчков, превратив его тело в месиво мышц и костей. Теперь оставалось только ждать, ведь сам он, ввиду полного бессилия, ничего предпринять не сможет, что его неимоверно бесило.

Вопли совсем близко, быстрые шаги. Кто-то влетел в нишу, куда его раньше занесло резким креном судна, и Богдан было порадовался, что ему хватило ума спрятаться. Раздался дикий крик, почти визг, похожий на женский или детский, полный животного ужаса. И вдруг прямо перед глазами Богдана оказалось искаженное страхом лицо совсем молоденького паренька, лет тринадцати-четырнадцати, не больше. Узкое, с острым подбородком, маленьким носиком и широко распахнутыми, синими-синими, прямо какими-то кобальтовыми глазами, в которых штормовой чернотой плескался настоящий ужас.Вскоре стала понятна и причина этого ужаса. Чуть подвинувшись вперед, Богдан увидел, что вслед за мальчиком в нишу вломились трое здоровенных мужиков, совершенно не скрывающих природу собственных желаний. Откровенная похоть на лицах, похабные улыбки, искривившие губы. Неужели…Богдана затрясло. Словно вернулся тот полубредовый кошмар, маленькая комната, наполненная запахами пота и спермы, наэлектризованная страхом и ненавистью. Его.

И теперь, на его глазах трое зверей в человеческом облике готовились так же, как и его тогда, сломать, растоптать, осквернить этого мальчика, а он способен только бултыхаться в собственном бессилии и молча плакать, не в силах помочь…Он задыхался. Но не мог отвести взгляда от синих глаз, наполнившихся слезами, потому что с паренька уже стащили штаны, двое держали его за руки, крепко прижав грудью к палубе, а третий удобно пристраивался сзади, высоко задрав худую бледную задницу. По хозяйски помял ягодицы, широко развел. Мальчик затрясся и издал хриплый, словно предсмертный стон.«Ааааарслан, нет… не надо, прошу! Пожалуйста… нет, не надо! Я… я жить потом не смогу, Арслан! Пожалуйста, нет, не надо…».Богдан замотал головой и хотел закрыть уши, словно не понимал, что терзал его собственный голос, бесполезно умолявший остановиться. Все равно его не послушали. Этот мальчик сейчас молчит, глотая слезы, то ли от шока, то ли понимая бесполезность любой мольбы. Знал ли он, догадывался ли, что может ждать такого вот мальца, выбравшего путь отважного покорителя водных, или какие тут у них, пространств. Мог ли предполагать, каковы они, суровые пиратские будни, что на судне, принадлежащем авантюристам, джентльменам удачи, полагающимся только на нее, а так же на самих себя, опасность грозит всем, каждому, от маленького неприметного юнги до старшего помощника и капитана включительно.Его колотило так сильно, что, не будь захватчики так заняты беспомощной добычей, точно бы услышали непонятное шебуршение и установили его источник. Страх, дикий страх обнаружения и повторения ужасных сцен, которые он уже пережил, а этот мальчик только догадываться мог, как все будет ужасно. Будет… Будет?Внезапно все воспоминания о том, что творили с ним озабоченный доминированием Арслан и кучка обезумевших от похоти павианов, молнией прошили голову и прострелили позвоночник, заставив его выгнуться в болезненной конвульсии.НЕТ! Нельзя! Ну нельзя позволить этим… этим… Нельзя допустить, чтобы этот мальчик пережил это, нельзя его бросать! Что же делать? Позвать на помощь? КАК?!!!Вдруг эта решимость, овладевшая им буквально несколько мгновений назад, вытеснила страх. Теперь на смену ему пришла ярость, в первую очередь на себя, такого трясущегося, забитого, затаившегося в щели, как таракан. Робкий довод о его полном бессилии был смятен шквалом яростных ругательств в свой собственный адрес, Богдана буквально вытолкнуло из-под ящика, он выкатился вплотную к живописной группе, отчего насильники оторопели, а тот, что было уже пристроился, даже выпустил из пальцев собственный торчащий из ширинки кривой член.И тут его накрыло. Причем, конкретно так накрыло, на совесть. В его тело вдруг вселился некто страшно злой и сильный. Ноги плотно встали на широкие доски палубы. Руки чуть согнулись в локтях, ладони сжались в кулаки. Корпус подался вперед, совсем немного, лицо чуть опустилось, а брошенный исподлобья взгляд заставил всех троих амбалов непроизвольно податься назад. Вся его фигура излучала силу, уверенность и дикий, безудержный, бескрайний и неодолимый… ГНЕВ.А потом он ринулся вперед. Именно ринулся, как настоящий таран. Взмах рукой – и один из нападавших по широкой дуге летит за борт. Несколько резких движений – второй падает безвольной марионеткой, глухо стукнувшись головой со свернутой шеей. Рывок ладонью с расставленными указательным и средним пальцами – и голочленный громко верещит, размазывая по лицу скользкую массу, всего секунду назад бывшую его глазами. Пятку в висок с разворота – он уже мертвый жестко стукается об борт и заваливается ничком. Оглядеться на триста шестьдесят градусов в поисках нового противника. Всхлип. Он опускает глаза. Щупленький мальчик с синими глазами и болтающимися на щиколотках штанами пытается отползти подальше от разбушевавшейся машины для убийств. Этот всхлип вернул Богдана в себя.Тело словно разом лишилось всех костей, и он рухнул на палубу, но даже не почувствовал боли от удара, потому что за мгновенье до касания его тело прошила такая БОЛЬ, что, казалось, раньше у него ничего никогда не болело.Яркие всполохи обжигающей плазмой заполнили каждый сосуд, каждый капилляр, каждую вену и артерию. Словно кровь моментально сменилась раскаленной лавой, несущей свой неистовый жар в каждую клеточку организма. Ему на самом деле казалось, что он сейчас вспыхнет и сгорит, вызвав пожар на судне, но сделать ничего не мог, только лежал, извиваясь, как уж на сковородке, и хрипел так, что горло того и гляди изорвется лохмотьями.Все в мире относительно. Конечно, Богдану казалось, что огненная пытка длится годами, тысячелетиями, хотя не заняла и нескольких минут. Вскоре жар начал отходить, сначала от головы, потом слегка остыли плечи и руки, успокоился живот, откатило от бедер и коленей. Все шло к тому, что боль каким-то непостижимым образом концентрировалась в ногах, то есть в левой лодыжке, потом ареал уменьшился еще, сжавшись почти в точку.

Богдан смог отскрести себя от палубы и с трудом сесть, подтянуть ноги к груди и задрать штанину на левой ноге, убедившись, что туда не зарядило метеоритом и не плеснуло кислотой.Нет, вовсе нет. Небольшое покраснение спало на глазах, а потом на посветлевшей коже, с внешней стороны, над самой щиколоткой, начали вдруг проступать тонкие черные линии, изящно переплетающиеся в какой-то невыразимо прекрасный узор. Богдан глаз не мог оторвать, хотя и не понимал абсолютно ничего. Вопросы все потом, когда это чудо наконец предстанет миру и он рухнет ниц, поклоняясь невыносимой красоте.Когда боль ушла совсем, на ноге Богдана цвел прекрасный крупный ирис. Цветок был прописан настолько тщательно и живо, словно он на самом деле только распустился и теперь трепетал тончайшими лепестками на легком утреннем ветерке. Видна была каждая жилка, каждая складочка, каждая тень. Не зря ирис считается самым красивым цветком на его родине, куда там вахрабскому лотосу… Погодите! ЧТО?!!!! Цветок?! Цветок на ноге? Это… Это… Это что за нахер? Это он что… он теперь… этот?!... Который… который…Богдана снова затрясло, дыхание перехватило, он только бессмысленно шлепал губами и тыкал пальцем в великолепный бутон ириса, вот только что распустившийся на ноге прямо на его глазах. Этого не могло быть. Не могло и все. Он попал сюда из другого мира, оттуда, где совершенно не было магии, в нем нет ни крупицы никакой сверхъестественной силы, поэтому этого не могло быть. Не имело никакого смысла. Однако цветок вот он. Тонкие черные линии…Совершенно обезумев, Богдан плюнул в ладонь и лихорадочно потер изящный рисунок, словно на самом деле надеялся стереть его с кожи. Куда там. Однако он не прекращал попыток, все плевал и тер, плевал и тер, уже понимая, что это истерика и нужно остановить бессмысленные действия, но не мог заставить себя отвести руку. И тогда маленькая, слегка загрубевшая ладошка осторожно опустилась на его запястье и чуть сжала пальцы. Богдан замер. Поднял взгляд и утонул в ярком кобальте, полыхающем прямо напротив его глаз.- Не надо, - прошептал тихий голос, - не надо так. Это… не надо!Богдан замер, боясь сорваться и отбросить от себя эту тонкую руку и ее обладателя заодно, так сильно, чтобы он шмякнулся об стенку ящика. Закрыл глаза и сделал один глубокий вздох. Выдох. Еще. Еще. Еще…Провентилировав легкие и прочистив голову, он снова посмотрел сначала на все еще сжимающую его руку ладонь, потом на испуганное и осунувшееся, но решительное личико.- Кхххакк… кхе…кхе.. – долгое молчание давало о себе знать, - как тебя зовут? – просипел Богдан.- Малик. Но все называют Мал. Маленький самый потому что.И этот мал… мальчик вдруг улыбнулся бесхитростно и светло, и Богдана словно током прошило и вымело все плохие мысли. Словно и не было этого всего – ни попытки изнасилования, ни последующей драки, ни цветка на ноге. Ни даже нападения.Богдан, вдруг вспомнив, в какой жопе они недавно оказались, задрал голову вверх и осмотрелся. Того абордажного мостика уже не было и в помине. Крики и звон оружия утихли, кажется, наши отбились от атаки. Ну, как бы, хорошо.Он снова посмотрел на Малика.- Слушай, ээээ… Малек, не говори никому про…- Про то, что ты новый гидъюччин? – живо подхватил мальчик.- Молчи, говорю! – Богдан прихлопнул его губы ладонью и воровато оглянулся, но их временное убежище еще не раскрыли. – Не хочу я, что б знали.- Ноооо пощщщемууу… - просвистел Мал сквозь его пальцы.Богдан убрал руку и закатил глаза.- Не хочу и все. Пожалуйста, не говори.Малик серьезно посмотрел на него, потом протянул руку к его лодыжке, провел над ней ладонью, не касаясь кожи, а потом ухватил край задранной штанины и решительно опустил вниз.- Не хочешь – не надо. Я никому не скажу. Ты же меня спас, я все для тебя сделаю!- Ну, все не надо! – смутился Богдан, а потом спросил: - Ты ведь не фризиец?- Нет, я родился на Архипелаге.- А по-фризски хорошо говоришь.Малик звонко расхохотался. Богдан непонимающе наблюдал за покатывающимся по палубе мальчишкой и хмурился, пока не дождался объяснений.- Ты думаешь, что мы говорим на фризском? – дождавшись угрюмого кивка, со смехом возразил: - Неееет, мы же в нейтральной зоне, здесь никакого деления на языки. Все, кто умеет говорить, понимают друг друга.Богдан немного подвис, но быстро сориентировался и заговорил по-русски:- Правда, что ль?- Конечно! – живо ответил Малик… казалось, на чисто русском языке.Богдан оторопел. А потом по груди прошла теплая приятная волна. Как давно он не слышал родной речи. И пусть это иллюзия, непонятный выверт местной магии, все равно, если он слышит, что это русские слова, то значит, так оно и есть.- И… что. Так только здесь?- Ну, еще на Архипелаге, ведь технически Годияра перестала существовать, поэтому ее остатки приравнены к нейтральной зоне. Там же много выходцев с других материков, представляешь, какая мешанина…Малик вдруг замер и прислушался. Потом огляделся, зацепившись взглядом за трупы своих неудавшихся насильников.- Кажется, я слышал боцманскую дудку. Все кончилось, надо вылезать. Сейчас будет перекличка. И, если ты действительно уверен, что хочешь скрыть… ну, это! – он кивнул на его ногу. – Думаю, надо выкинуть трупы.- Уверен, - ответил Богдан, поднимаясь на ноги. – Малек, ты это, штаны-то надень!Мальчик мгновенно стал пунцовым и неловко задергался, натягивая брюки чуть ли не до ушей. Не успокоился, пока не упаковался на все застежки.Усмехнувшись, Богдан сделал шаг. Слегка качнулся. Малик тут же поддержал его, нырнув подмышку, следующие несколько шагов удались твердыми, к первому трупу Богдан уже подходил сам. Переваливая через борт почти неподъемные тела, мальчики постоянно оглядывались, опасаясь спалиться, но все прошло нормально.***Богдан сидел на палубе, опираясь спиной о мачту. К правому боку привалился обессиленный и закемаривший Малик. Многие матросы поглядывали на них с разной степенью удивления, явно поражаясь такой идиллии. А Богдан, наконец, смог их рассмотреть.

Народ на посудине собрался разношерстный. Мелькали несколько фризийцев, но к ним он за два-то года привык. Было несколько человек, напоминающих земных азиатов, но только слегка раскосыми глазами. Два сливово-черных высоченных парня с желтыми волосами – вылитые баскетболисты НБА. Но основная масса – не дать не взять обычные славяне из российской глубинки – разномастные и разноглазые, но такие… близкие, что ли.

Вот, например, этот самый боцман: мужчина лет тридцати, высокий, широкоплечий, темно русый, обычные серые глаза, прямой нос, лицо такое мужественное. Или первый помощник – среднего роста, худощавый, с резкими чертами и длинным шрамом на всю правую щеку. Кстати, боцмана все звали тахи Кемалем, а этого первого помощника – господином Мадиной.

А потом к ним подошел капитан.

Как и обещал Малик, стоило им выбраться из убежища, как к нему подбежал какой-то парень, тревожно ощупал и заголосил:- Я уж было потерял тебяаааа! Да куда ж я без тебя, сиротинушкаааа!Богдан сначала перепугался, а потом, углядев хитрющую продувную рожу, только головой покачал.- Крашин, прекрати верещать! – поморщился Малик. – Краш! Кому говорю, заткнись. Как тут вообще?Сирена заткнулась. Вертящийся кривляка исчез, перед ними стоял серьезный невысокий парнишка, очень гибкий и подвижный, с красными, торчащими во все стороны волосами.- Много раненых… из погибших… трое.- Кто? – у Малика перехватило дыхание.- Ну, Тайр, Слик и Ксавус.- Ксавус… - Малик пошатнулся. – Он… он…- Его крючьями к борту пришпилило, кровью истек.Малик привалился к Богдану и почти повис на его руках, однако парню было нетрудно держать это почти невесомое тело. Поименованный Крашем красноголовый перевел на него вопросительный взгляд.

- Краш, это… - видимо, мальчик хотел представить Богдана своему товарищу, но замялся, потому что тот так и не назвал ему свое имя.Но тут раздался громовой голос, призывающий всех к центральной мачте.Раненых было много, тяжело – только человек пять. Все остальные отделались порезами и ушибами. Когда Богдан с Маликом подмышкой добрались до мачты и упали на палубу, народ уже разместился вокруг. Среди них ходила высоченная фигура, державшаяся как-то скованно. Человек периодически наклонялся к сидящим на палубе матросам, что-то говорил, уточнял. Потом Богдан разгадал причину этой скованности – левая рука мужчины висела на перевязи. А услышав его голос, понял, что именно это и есть тот таинственный капитан.

Так вот, он подошел к ним. Богдан задрал голову, чтобы рассмотреть его лицо.- Ну, ты, я вижу, ожил, - произнес он, окидывая парня равнодушным взглядом. – Понравилось в шахском дворце?Богдан весь заледенел, челюсти сжались так, что того и гляди закрошатся зубы, да их еще и свело, так что достойно ответить этому… этому… флибустьеру недоделанному Богдан просто не мог, зато резко вскинул руку с вытянутым средним пальцем. Он не знал, понимают ли тут этот жест, но по тому, как напряглось невыразительное, в общем-то, лицо, и вздулись желваки, увидел, что его поняли. Наверное, его сейчас точно выкинут за борт.Под боком беспокойно заворочался спящий Малик. Богдан совершенно естественным жестом погладил его по спине, провел по щеке, успокаивая, и мальчик затих, плотнее прижавшись к теплому боку старшего товарища.- Как он? – вдруг совершенно спокойным, заботливым тоном поинтересовался капитан.- Ничего, нормально! – Богдан чуть обозначил улыбку, осторожно прикоснувшись к пушистой светлой макушке. – Испугался сильно.- Пойдешь ко мне палубным матросом? – неожиданно предложил капитан. – У нас внезапно… образовалась пара вакансий.- Пойду! – неожиданно даже для себя, но решительно кивнул Богдан.- Так… кого же мне поставить на довольствие?- Хичвар! – после недолгого молчания произнес Богдан. – Зови меня Хичвар.Никто. Он на самом деле теперь никто.Бровь капитана неудержимо вознеслась к темным волосам.- Ну, как скажешь… Хичвар. Приступаешь завтра.- Есть! – он приложил к виску два пальца. – Как скажете, господин капитан.Тот вернул ухмылку.- Зови меня Гоатин!И, кивнув вконец обалдевшему Богдану, легендарный капитан, самый выдающийся член гильдии вольных корсаров Архипелага, отбыл по своим капитанским делам.