6 (1/2)

- …всего лишь конь! – эмоционально закончил Сакай. Джури уже даже не делал вид, что слушает его, нервно теребя свой рукав, но все же из вежливости или еще из чего-то, что было свойственно его характеру, переспросил.

- Прости, что?

- Я говорю, что если бы у нас была такая же традиция, как у горцев, то все было бы куда лучше и проще, - с готовностью повторил Сакай.

- Какая традиция?

- Ну, вчера юнец рассказывал, как его… - он почесал указательным пальцем кончик носа. – Кейта...- Про что?

- Про их свадебные обычаи.

- Какие?

- Скажи мне, чем ты вчера занимался на тое*? – выгнул бровь Сакай.

– Вообще-то официально меня там не было, а ты как раз таки сидел напротив него.Джури бросило в жар, и тонкая шелковая ткань в его руках смялась окончательно. Он действительно пропустил мимо ушей все праздные речи. Мысли его занимал разговор с Даичи и, по большей части сидевший совсем рядом, всего-то через столешницу, Сойк.Горец не взглянул на него ни разу за все время трапезы, в беседах участия не принимал и более напоминал один из балбалов, вокруг которых Джури по-прежнему бегал каждое утро. Сам он, наоборот, весь извелся, терзаемый неясными, незнакомыми доселе чувствами, ощущая только, как потеют ладони и волнами захлестывает волнение, сосредоточенное в области желудка.На вопрос Сакая он только пожал плечами.

- Наверное, прослушал.

- В Поднебесье, если за девушкой ухаживают сразу двое, то дело решается не поединком. Ей дают фору, и она скачет так быстро, как только может. Тому, кто первый догонит – поцелуй и невеста. Того, кто проиграл, она может побить камчой*, пока они возвращаются. И никаких смертей, - он отломил кусочек медовой лепешки. – Тогда травить можно было бы не вождя, а его тулпара. Жалко, конечно, но тогда забот гораздо меньше, - заключил Сакай.- Интересный обычай, - безразлично проговорил Джури.- Да что с тобой такое!? Джури не стал рассказывать ему о разговоре с распорядителем монетного двора. Он ругал себя, убеждал в собственной неправоте, но его подозрительность стала чересчур велика: она разрослась, пустив корни глубоко, почти в самую его душу. Он молчал.

- Ну, подумаешь, поединок, - весело сказал Сакай. – Как раз, если тебе осталось жить пару недель, это время надо провести на полную катушку! В целом, у Сакая было неплохое чувство юмора, но сейчас оно, по всей видимости, разбивалось вдребезги о напряженность Джури.

- Какая уже разница!? – выкрикнул последний неожиданно даже для самого себя. - Наверное... Голова Сакая юркнула в плечи.Теперь Джури ощутил укол стыда за то, что рявкнул на своего собеседника.

- Хочешь чего-нибудь? – Джури кивнул на опустевший поднос, отчего вопрос прозвучал совершенно глупо. Казалось, всё, что он делал в последнее время вписывалось только в эту одну фразу – "глупо".

- А что у тебя есть? Джури немного подумав, понял, что у него ничего нет.

- Ничего...

- Тогда мне двойную порцию, - хмыкнул Сакай, после чего внезапно поменялся в лице, снова обвел глазами тесные, голые стены с пятнами сырости и неясных рисунков. – Когда-то давно я хотел оказаться на твоем месте: жить в богатстве, тоже иметь слуг и ни о чем не печалиться, а теперь думаю, что нет места лучше, чем свое собственное.

- Умеешь ты поддержать, - окончательно скис Джури. Раздался звучный колокольный звон.- Быть несчастным – естественное состояние амбициозного человека, - вытер руки Сакай. – Поэтому у меня нет амбиций, - криво улыбнулся он. – Уже время. Пойдем.Сердце Джури сжалось. Он видел привычного, по-братски любимого человека и надеялся всем своим существом, что ему можно доверять.Площадь лежала широким серого цвета полумесяцем, вытянувшись вокруг исхлестанного ветрами серо-зеленого залива. Сплошная масса стен и зданий, жмущихся друг к другу, будто ища опору в соседе, осталась позади. Озеро Горячей Слезы шелестело на всю округу, над вздымающимися волнами кружили чайки, надоедливо крича, но крик их утопал в шуме топота копыт, выкриках, звуках рвущейся ткани и потрескивании множества костров.

Немногочисленные слуги, сбившиеся с ног от усталости и жары, сновали по узким тропинкам, заканчивая последние приготовления к началу игр. Они возвели деревянный столб, на котором, как предполагал Джури, будут ставиться зарубки в счет той или иной команды. Чуть поодаль был сооружен загон прямоугольной формы, к которому уже начали съезжаться люди. Сакай направил лошадь туда, и Джури поплелся за ним, словно они на самом деле поменялись ролями.

Подъехав, Джури хотел поздороваться с матерью, но та отмахнулась от него, как от назойливой мухи. Рядом с ней, по левую сторону, на великолепном жеребце восседала Дениза. С каждой встречей она будто становилась все более некрасивой и ещё более спесивой. Ни на одного из своих потенциальных женихов она не смотрела, увлекшись льстивым разговором с царицей.

Оглядевшись в толпе, Джури не увидел кагана. Издали снова раздался колокольный звон. Вокруг морды кобылы мельтешили мелкие мошки, которых та то и дело пыталась разогнать, мотая головой в разные стороны. Джури уперся взглядом в Хиро. Невооруженным глазом было видно, что выглядел он неважно: на посеревшем лице бездонными лужами темнели впавшие глаза, воспаленным взглядом уставившиеся в никуда.

Проезжавшие мимо люди здоровались с Джури, преклоняя перед ним голову и продолжали свой путь. В расшитом костюме было жарко, от попыток удержать осанку болела поясница, а кобыла то и дело переступала с ноги на ногу.

- Если это и значит быть шахом, то я предпочел бы быть слугой, - пробормотал Джури, вымученно улыбнувшись в пустоту.- Что поделать... мы все хотим того, чего у нас нет, - отозвался Сакай, услышавший его тихое замечание.В поле зрения Джури попались прибывшие небесные люди - они приближались черной массой. Длинные волосы всадников развевались на ветру, а лысины женщин блестели на солнце. Между тем Джури выцепил из процессии Сойка, движущегося не во главе, но в первом ряду. Его выдавали татуировки на лице, узнаваемые даже с большого расстояния. Они остановились перед противоположной стороной загона, и все, как один, приложили два пальца ко лбу в знак приветствия, но никто даже не подошел к ним.Джури чувствовал себя неуютно, на этом треклятом соревновании все было не так. Душный, липкий, полный странных запахов воздух облеплял его, в глотке першило, дыхание то и дело перехватывало, а глаза слезились от дыма полыхающих костров.

Болтовня на разных наречиях, выкрики, толчки локтями, скрип колес, лязг металла, гулкие удары о стенки чугунных казанов - всего этого было так много, что звуки словно сливались в единый низкий гул, от которого подрагивала земля.

Сакай окинул одобрительным взглядом творившийся вокруг хаос.

- Игра называется Бузкаши*, - проинформировал он Джури.

На поле появились двое мужчин, тянувших за собой на веревке упирающегося козла. Его белоснежная шерсть замаячила пятном на сливающимся серо-коричневом фоне.

- А козел зачем?

- Так играют им, - спокойно ответил Сакай, запуская руку в карман.

- Как им?

- Он что-то вроде мяча, - пояснил тот, вытащил из кармана леденец и сунул его за щеку, причмокнув. – Он бегает по полю, команды пытаются схватить его первыми. Кто схватил, перерезал глотку и кинул в казан – выиграл.- Это… отвратительно, - выдохнул Джури, глядя на несчастное животное. – Зачем живым-то…

- Считается, что как раз во время погони и перебрасывания туши мясо отбивается и потом становится более вкусным.

- Варварство, - выплюнул Джури. Ему захотелось уйти, уехать подальше и от каганата, и от всей этой ситуации, как и от жалобно заблеявшего животного, чья кровь скоро должна была обагрить вытоптанную землю, но он по-прежнему высокомерно улыбался, постоянно замечая на себе посторонние взгляды. Снова ударил колокол, шум начал стихать, становясь неразборчивым ропотом. В загон горделиво въехали всадники в синих и красных одеяниях.

- Сегодня играют только представители каганата, - сказал Сакай. – Возможно, вечером с тобой захочет поговорить хоным о грядущих событиях.

- Я подумаю об этом позже, - ответил Джури, не желая смотреть на происходящее, но так и не сумев отвести свой взгляд. Всадники разделились, занимая места в противоположных сторонах площадки. Также синхронно, они кинулись друг на друга, мгновенно сливаясь в огромное сине-красное пятно. Воздух прорезал свист камчи и гневные выкрики понукания животных. Странная улыбка как приклеилась к лицу Джури, так и не желала сходить с его лица.

Вот и мелькнуло что-то белое – животное удалось подхватить кому-то из игроков, чтобы тут же быть выбитым из рук. Козел проехался боком по земле, истошно вопя, вскакивая на трясущиеся ноги и чуть не попал под копыта жеребца. Он бросился к одному краю загона, после - к другому, безуспешно пытаясь уйти от погони. Один парень не то случайно, не то специально проехался по его хребту плетью, оставив первый алый след.Толпа заулюлюкала: вид чужой крови взбудоражил ее, она просила большего, вся став одним организмом, который питается чужими страданиями и залихватски радуется, что сегодня эти страдания не его.Джури с трудом сглотнул, прикрыл глаза, а в улыбке его появилось нечто острое, зазубренное. Сакай заёрзал, перестав причмокивать, завертелся на месте, рассматривая толпу и чуть заметно вздрагивая каждый раз, когда грузное тело животного падало наземь, ударяясь, с каждым разом поднимаясь всё с большим трудом. Сакай вёл себя так, будто лишь с огромным трудом держит себя в руках. Возможно, так оно и было.

- Святая Праматерь, - прошептал Джури, когда козла перекинули из одних рук в другие так близко, что протяни он руку, то коснулся бы шерсти. Мужчина в красной одежде выхватил кинжал, бросая поводья и перегибаясь так низко, что, казалось, вот-вот упадет. Ему помогал второй. На лицах их застыло торжествующее выражение, когда металл мягко распорол шерсть, кожу и мясо, добравшись, наконец, до трахеи несчастного животного.

Козел захрипел, затрясся в конвульсиях, кровь сгустками выталкивалась из прорезанного горла, он закашлялся, глядя прямиком на Джури будто бы даже оскорбленно. Глаза его мутнели, трепыхания ослабевали. Всадники схватили тушу и триумфально подняли её над своими головами. Зрители закричали, загалдели восторженными выкриками, впились горящими глазами в мертвое животное, чья голова болталась болванкой.Джури стало плохо. Он ощущал уже не соленый привкус, а комок, подступающий к горлу, грозящий прорваться прямиком на его дорогой костюм. Он попытался глубоко вздохнуть, но от смрадного воздуха стало еще хуже. Зажав рот ладонью, он развернул свою лошадь, натыкаясь на других зрителей, но не вглядываясь в их лица, не вслушиваясь в их слова.Прочь! Прочь от этого места, от варварской игры, от злобы, распирающей окружающее его пространство. Он несся подальше, свернув туда, где густо разросся ельник, скрываясь от жгущих спину взглядов и от собственных образов, засевших в голове. Отъехав подальше, он соскочил с лошади, обматывая поводья о широкую, раскидистую еловую лапу и отошел в сторону, подальше от лошадиного пота и ближе к соленому бризу.Озеро пело свою печальную балладу, неровно разбивая воды о каменистую кромку берега, а в волнах то и дело мелькала седая пена.

Джури сделал несколько глубоких вдохов свежего, прохладного воздуха, успокаивая зашкаливающее сердце, стряхнул невидимые пылинки со своей одежды, потянулся, выпрямился, сосчитав до десяти. Едва он привел мысли в порядок, как вдруг позади послышался шорох. Он резко обернулся, зачем-то вскинув руки. Хиро так и не приучил его носить с собой оружие, меч отяжелял, заваливал походку на правый бок, ударяя по бедру при каждом шаге, а из лука стрелять он и вовсе не умел...но защищаться, как оказалось, было не от кого: в тени мохнатой хвои стоял Сойк, жестами подзывая его к себе.

Джури показалось, что вокруг потеплело, когда он широкими шагами шел к нему навстречу. Тулпар Сойка фырчал, привязанный к дереву, бил копытом землю и тряс великолепной чернильной гривой. Как поздороваться с горцем Джури не знал, а потому укрылся в тени напротив него и застыл, всматриваясь в его лицо, стараясь запомнить каждую черточку, впитать в себя его образ. Впервые Джуризаметил, что у Сойка необыкновенные, чуть желтоватые глаза. Витиеватый узор татуировок пересекал левую щеку, начинаясь у самой кромки волос и уходя в сторону, к мочке уха. Длинные волосы небрежно ложились на плечи, спускались до груди, подрагивали у тазовых косточек, отчетливо проглядывающихся под обтягивающей одеждой. Вождь приложил пальцы ко лбу, Джури вторил его движению.

- В нашу первую встречу ты казался глупым мальчишкой. Если он будет лететь со скалы, подумал я, то остановится спросить дорогу, - отметил Сойк. В глазах Джури мелькнуло недоумение, пока он не понял, что горец пытается шутить. Юмор у небесных людей был странным, но Сойк улыбнулся так легко и искренне, что Джури в ответ неловко хохотнул. – Я часто ошибаюсь, но впервые моя ошибка оказалась даже удачной.Джури склонил голову набок, так и не придумав, что ответить. Совсем некстати пришла в голову рассказанная Сакаем традиция – ехать вслед за невестой. Мысль о поцелуе Сойка оказалась волнительной, на скулах проступил румянец.

- Я пришел поблагодарить тебя. Моей сестре лучше благодаря твоей операции и настоям, что ты передал.

- Как она?- Кричит, матерится и пытается всем управлять, - Сойк покачал головой. – Значит, идет на поправку.

- Я рад, - коротко ответил Джури. Краткость – сестра таланта, но сейчас она была сестрой искренности.

- Я много думал, но так и не смог понять, зачем ты помогаешь нам? – он испытующе посмотрел на Джури. – Что тобой движет? Мы – враги.

- То, что ты думаешь, что мы враги говорит лишь о том, что ты действительно часто ошибаешься, - в глаз Джури что-то попало, он часто заморгал. – Я – целитель. Мой долг помогать людям. Всем, вне зависимости от пола, возраста, рода. Так меня учили, и таков я есть. Скажи мне, Сойк, - он потер глаз рукой. – Зачем вы спустились с Вершин Тенира? Ведь не просто так? Вы не показывались много лет, а значит причина, по которой вы пришли к людям низины, еще и со сватовством, действительно важная. Что привело вас?

- Голод, - коротко ответил Сойк.Сколько боли стояло за этим словом, сколько бессонных ночей в поисках выхода, сколько дней, когда огромные погребальные костры затмевали небесное марево, а от густого, едкого дыма с привкусом человеческой плоти слезы чертили дорожки по изнеможденным лицам. Сколько тяжелых, длинных зимних дней старый вождь считал трупы, замерзшие или оголодавшие, свернувшиеся в клубок или растянутые поперек тошоков*. Сколько скотины полегло, не в силах найти прокорма в оледенелой земле. Сколько надежд замерзло средь ледяных вершин, упирающихся, казалось, в саму небесную твердь. Сойку не надо было говорить все это вслух – становилось понятно и так по выражению его глаз и дрогнувшим кончикам пальцев.

Джури резко выдохнул.

На фоне мора все замыслы его матери казались капризом избалованного ребенка. Власть? Объединение? Ресурсы? Торговля? Могло ли хоть что-то из этого сравниться с мучительной, долгой смертью от морозов или нехватки еды?Едва ли.

- Мы могли бы выступить войной, но я не хотел рисковать оставшимися людьми. Когда-то нас боялись, теперь же боятся нашей былой славы, - продолжил Сойк, и Джури поразился его словам, уровню его доверия. Вождь смотрел прямо на него и говорил страшные слова, слова, которые могли быть использованы против него. – Возможно, получилось бы разбить каганат. Возможно, и нет. Но худой мир лучше доброй ссоры - так я решил. Возможно, это тоже было ошибкой.

- Почему каганат?

- Ближе и безопаснее всего. Мы живем далеко, но это не значит, что мы не в курсе мирских дел.

- Я… мне так жаль, - прошептал Джури. Внутри будто все оборвалось, рухнуло куда-то вниз, к стопам, и никак не желало возвращаться на место.

- Я пришел говорить не об этом, - Сойк протянул руку, касаясь его груди. – Мне следует просить прощения за то, что я не оценил тебя как соперника. В сердце твоем нет червоточины. Ты необыкновенный, Джури, - голос его чуть дрогнул. – Я благодарен тебе за все, но мне нечего дать тебе, кроме своего уважения, - он приложил два пальца свободной руки к виску и прикрыл глаза.Дыхание перехватило. Джури смотрел на него широко распахнутыми глазами, чувствуя все отчаяние человека, стоявшего перед ним, и горячие слезы резали его глаза. Он порывисто подался вперед, обхватив запястье Сойка, шагнув слишком близко, почти коснувшись его лба.

- Мы должны избежать поединка, - зашептал он. – Надо исправить, нельзя допустить, надо что-то придумать… Мы не должны, - Джури подавил рвущийся из груди всхлип. – Так нельзя, - все-таки всхлипнул он. Ладонь Сойка опустилась на его грудь, прочертила путь выше, касаясь шеи, еще выше, ложась на щеку и затем скользнув в волосы.

Чужое мягкое, трепетное прикосновение заставило Джури еще плотнее обхватить запястье Сойка, прижавшись к нему еще ближе. Джури закрыл глаза, с силой закусив губу, а после почувствовал еще более нежное касание, но уже к своему рту. Руки опустились, безвольно повиснув вдоль тела. Джури обмяк и задрожал, как только Сойк обхватил его губы своими. Руки горца сцепили его в захват, прижали сильнее, зубы клацнули, языки сплелись, от чего первый коротко застонал, запрокинув голову и поддавшись власти ощущения первого в своей жизни поцелуя.Рядом что-то хрустнуло, они резко отпрянули друг от друга, отступая каждый на шаг, тяжело дыша. Сойк нервно огляделся.

- Мы не одни, - тихо сказал он. – Поезжай. Скачи! – он стянул с ветки поводья, бросив их Джури.

- Нам надо поговорить, - пролепетал Джури, подхватывая кожаные ремешки. Хруст повторился. Сойк шагнул ближе, склоняясь над его ухом.

- Глиняная гора, - прошептал он. – После заката, когда станет совсем темно. Там рытвина, пешим можно пройти незамеченным, сможешь?

- Смогу, - отозвался Джури, вскакивая в седло. Он замялся, глядя на Сойка. – Может, это твои люди?- Они не последовали бы за мной, - покачал головой он. – Ну же, езжай, - почти взмолился он, снова оглядываясь. Джури нахмурился, но совету внял, развернув лошадь и пустив ее галопом.Казалось, где-то устроили состязание: изобрести обстоятельство, где он будет ощущать себя ужасно маленьким, дерганным и безобразным. Для завершения кошмара не хватало только всеобщего внимания, но вроде бы им народ не пестрел, предпочитая возносить почести его выигравшей команде и другим представителям знати. Джури будто никто не замечал, но не верил в такой успех – вроде бы, его не было совсем недолго, но все же он был не той фигурой, чье пусть и короткое отсутствие останется незамеченным. Он оставил лошадь у пролеска, решив вернуться за ней позже, на ходу придумывая причину, мол, захотелось спешиться, а потому и исчез с игр. Когда он подошел ближе, на него тотчас же взволнованно зашипел Сакай.

- Где ты был?- Отводил лошадь. Не мог уже торчать в седле.

- Хочешь врать – ври хотя бы убедительно, - хмыкнул Сакай.Зрители спешились. В сторону загона Джури старался не смотреть. Его окружали безукоризненно одетые люди, у каждого из которых на лице была улыбочка. Они носили ее как маску, чтобы никто не догадался, о чем они думают на самом деле. Все разговоры между ними велись полушепотом, несмотря на то, что не так давно они драли глотки, жадно следя за страданиями несчастного животного. Эти разговоры были доступны не для всех ушей, как и для ушей Джури.

Подходя к накрытому дасторкону, разбитому прямо у берега, Джури ощутил, что емужмет собственная кожа, не говоря уже об одежде. Мимо него проплыл Нацу, не удостоив того даже взглядом. Вроде бы мелькнула белая голова, но Джури не был в этом уверен. Он не имел понятия, как играть в эту сложную игру: его смущали все эти секреты, брошенные через плечо намеки, вовремя опущенные ресницы, не говоря уже о том, что он понятия не имел, как же в ней победить. На него накатила усталость, заломило виски.Джури отхлебнул из пиалы чая, чуть погоняв его во рту. Глоток обжег горло, растекся словно бы по всем внутренностям, а унылая апатия охватила все его нутро. Время замерло, медленно тянулось патокой бестолковых разговоров, в которых он не смог бы принять участие, даже если бы захотел. Подняв голову, он наткнулся на внимательный взгляд Даичи. Казначей пристально смотрел, будто хотел прожечь в нем дыру и, не отрывая взгляда от Джури, отпил из личного бурдюка. Пронырливый, предусмотрительный мерзавец.