Часть 20 (1/1)

К Руслану Арсений приезжает около полудня, невыспавшийся, с гудящей после ночных рыданий головой, но уже успокоившийся — утром Руслан написал ему: ?Не могу сходить поссать, потому что у меня настолько большой член, что раньше мне приходилось держать его двумя руками, а сейчас одна рука не работает?. Арсений расценил эти идиотские приколы как верный признак выздоровления.— Привет, детка, — на ходу стянув толстовку, он присаживается на уголок дивана и целует Руслана в губы. — Справился со своим гигантским членом?— Предлагаешь помощь? — подмигивает Руслан.— Это вообще не заводит, к твоему сведению. — Арсений морщит нос, но всё равно наклоняется ещё раз, чтобы поцеловать бородатую щёку. — Ну как ты?— Дыряво. Но обезболенно.Арсений с беспокойством оглядывает его перебинтованное плечо — повязка на нём свежая.— Андрей давно уехал?— Да вот минут двадцать назад. Как чувствовал, что пора уносить задницу.— Ну, я до него сегодня ещё доберусь. Есть хочешь? Я заехал в ?Джеки?.

— О, м-м, — Руслан заинтересованно приподнимает голову, чтобы посмотреть, что Арсений вытаскивает из пакета, — сырники?— Борники. Тёплые ещё.— А тут кофе? Мне?— Нет, это мне, а ты водичку пей. — Он кладёт контейнер с сырниками на журнальный столик и следом достаёт несколько коробок побольше. — Так, вот это обед, а вот это ужин. Или наоборот, если ты бэд бой.— Сто процентов, — крякает Руслан, пытаясь лёжа открыть пластиковую крышку одной рукой. — Вон, настолько бэд, что даже пулю словил.Арсений одаривает его красноречивым взглядом и, понаблюдав пару секунд за его неуклюжими действиями, открывает контейнер сам.— Сгущёнкой не обляпайся.Он встаёт, чтобы отнести лишнюю еду в холодильник и взять Руслану нормальную вилку вместо пластиковой из ресторана.— Юлька звонила утром. По поводу Старого. Щас там разберутся, чё вписывать в свидетельство о смерти, и… в пятницу хороним.Арсений возвращается к дивану и, усевшись обратно, тяжело вздыхает.— Как она сама?— В неадеквате кошмарном. В последний раз я её такой наблюдал, не знаю, когда мы тачку её папеньки утопили в Воронежском водохранилище в девяносто седьмом.— Попахивает какой-то невероятной историей. — Арсений закидывает ногу на ногу, приготовившись слушать, и принюхивается. — И сырниками. Но больше историей. В каком смысле ?утопили?? Ты что, живёшь в боевике?— А по мне не видно? — невнятно бубнит Руслан с набитым ртом. — Я вырос среди бандитов и сам щас бандит.Арсений тянет к нему руку и заботливо убирает с бороды прилипшую творожную крошку.— Тачка, блин, ещё была такая шикарная, — продолжает тот, — прям охренительная, ну, условно, по тем временам — восьмидесятая ?Ауди?. Тогда в Россию их вообще ещё не поставляли, но главный криминальный авторитет Левобережного вроде как мог себе позволить.

— И что, вам разрешалось кататься на ней?— Канеш, нет. Но почему-то взять её без спроса, чтоб съездить на водохранилище поплавать, нам показалось потрясающей идеей. В своё оправдание скажу, что в восемнадцать лет я думал писькой.Арсений ошарашенно распахивает глаза.— Ты что, собирался с Юлей?..— Ты чё, смеёшься? — Руслан кривит губы. — Мы с ней с памперсов вместе, фу блин, она ж мне как сестра.— Ну, инцест — дело семейное, — оправдывается Арсений.— Мы вчетвером поехали, Юлька, её хахаль, я и какая-то девица, которую я планировал, естественно, трахнуть, потому что, ну, ради чего всё это тогда вообще затевалось. Накатили, весёлые, там, туда-сюда, ха-хай, хэ-хэй, ?давай бомбочкой прыгать?, не успели в воду зайти, и тут — ну, это чистая правда — наша прекрасная, элитная, незаконно завезённая в страну, потрясающей красоты немецкая ?Ауди?...

— О нет...— ...скатилась аккуратненько с пригорка и, ну, прыгнула, блядь, бомбочкой, — хохотнув, договаривает Руслан. — Такое идиотство, ну, капец. Юлькин хахаль, который был за рулём, ручник не поставил, тупарь.— И как её отец тебя после этого не четвертовал.— А я-то чё? Он хахаля четвертовал. Ну, я имею в виду, в буквальном смысле. Но нам тоже досталось, говорю ж, я Юльку с тех пор такой пришибленной не видал ни разу. До вчерашнего, блин, дня.Арсений с грустью поджимает губы.— Отойдёт.Руслан угукает, дожёвывая сырник.— Ну а как там бандит твой?— Который из? Один вот дырявый, но обезболенный валяется. Второй… — Арсений устало качает головой, а потом с тяжёлым вздохом трёт лицо ладонью. — Я сказал ему вчера. И, кажется, он чё-т не очень. По-моему, даже не спал всю ночь.— Неудивительно. Я, кстати, вот что подумал. Он, короче, бабочка. В смысле не ночная, а та, которая, ну, как там, машет сракой и вызывает землетрясение в Японии. А вот это всё случившееся, ну, — его эффект, — подытоживает Руслан, довольный собственной теорией. — Красиво придумал, не?— Господи, — Арсений в ужасе пялится в пустоту, — блядь, надеюсь, это не придёт ему в голову. А то он же замучает себя чувством вины.— М-да. Забавно, что так даже и не поймёшь, кому из нас троих щас хуёвее всего, не? — задумчиво говорит Руслан. — Ну, я имею в виду, у меня пулевое. На этого охота со всех сторон открыта. А тебе сидеть переживать за двух долбоёбов сразу.— Чувствую себя Гермионой Грейнджер, — вяло бормочет Арсений. — Что теперь будет, Рус?— Ну... Стая щас кинется крысу искать, сто процентов. И сама себя загрызёт, очень вероятно. Как там было? ?Два бандита — уже банда, три бандита — банда с предателем?. Не знаю, не знаю… Не думаю, что Пашу или Вальтер это как-то разрулят без тотального кровопролития.

— Кровопронатрия, — машинально вставляет Арсений.— Короче, они в такой сраке, в тако-ой сраке... — Руслан качает головой. — И если им удастся каким-то чудом восстать из этой сраки, это будет уже совсем не та Стая. Но этому твоему оболтусу оставаться здесь всё равно нельзя. Людей, которые хотят его прикончить, ещё, ну, до хрена и больше, сам понимаешь.— Люди Рэмбо будут искать его?— А хер их знает. Они половину Стаи положили без разбору. Может, на том и успокоятся.— Надеюсь.Руслан смотрит на его обеспокоенное лицо и, отложив пустой контейнер из-под сырников на стол, вздыхает.— Эй… Не накручивай себя только, ну? Щас, наоборот, можно, ну, слегонца подрасслабиться. Хотя вообще-то, по-хорошему, самое время ему сваливать, пока у тимуровцев там вся эта похоронная блядиада.Арсений поднимает на него такой обречённый взгляд, как будто это Руслан решает, можно остаться Эду или нельзя.— Ладно, я понял, закрыли тему, — говорит тот, с опаской глядя на выражение его лица. — Как у вас там в целом, ну... всё?— М-м, нормально? — полувопросительно отвечает Арсений. — Если отбросить то, что он заперт у меня дома, потому что какие-то люди хотят его убить, в связи с чем он должен уехать из страны как можно скорее. Блядь, какой же пиздец...— Ну всё-всё, выруби думалку. — Руслан ласково похлопывает его ладонью по бедру. — Уже потрахались?Он спрашивает это на удивление легко — то ли старается отвлечь, то ли в самом деле интересуется, и Арсений, может, в любой другой ситуации отреагировал бы настороженно, но сейчас он ловит эту волну доверия сразу же: смущённо улыбнувшись, пожимает плечами в неопределённости и показывает пальцами жест ?чуть-чуть?.— Чё это значит? — щурится Руслан. — Ты показываешь размер его письки?— Дурак, нет, — Арсений смеётся, — я показываю, что у нас... было кое-что. Но так... Аперитив.— Чё подавали?— Прям правда хочешь знать? Не понарошку? — на этот раз Арсений действительно настораживается, но Руслан смотрит спокойно и открыто, словно спрашивать об этом вот так просто — само собой разумеющееся.— Как можно хотеть знать ?понарошку?? Бля, какое уродское слово. Не, ты можешь не рассказывать, это ж всё-таки, ну, личное.Арсений по-прежнему косится на него с подозрением, но улыбается: это смущает, но интригует ещё больше — таких разговоров у них никогда не было.— Ладно. Он мне... отсосал.— О… И как? Кто из нас сосёт лучше?— Серьёзно, блин? — Арсений закатывает глаза. — Ты ради этого спрашивал? Где тут кнопка пропустить вопрос?Он тычет ему в живот, чтобы найти ?кнопку?, и Руслан, прихрюкнув, перехватывает его руку.— То есть он сосёт лучше. Ясно, ясно.— Бля, Рус, какой же ты заёбыш. Мне с вами обоими повезло, сосёте не на жизнь, а на смерть. Я даже комплексую.— Ну, ты тоже ёбкостью не обделён. Хошь, прям сейчас удостоверимся.Арсений смеётся.

— Твои разводы на секс — отдельный вид искусства. Что-то, знаешь, из кубизма. Прямолинейное, как угол шкафа, об который уёбываешься мизинчиком.— Спасибо. Ладно, на самом деле чё-т не до кубизма щас, мне от таблеток спать хочется пиздец.— Ох, детка… — Арсений с сочувствием вздыхает и, забравшись с ногами на диван, усаживается поудобнее. — Иди сюда.Он откидывает руку, и Руслан аккуратно, чтобы не потревожить плечо, укладывается головой ему на грудь.— Посмотрим что-нибудь? — предлагает Арсений и, дождавшись от Руслана неопределённое ?угу?, тянется за пультом, чтобы включить телевизор.Пролистав с десяток каналов, он попадает на ?Дискавери?: там крутят какую-то передачу про львов.

— Оставить?— Животных? — Руслан морщит нос.— Если мы включим ?Матч ТВ?, ты ж наверняка не сможешь спокойно лежать и будешь дёргаться, как хлястик.— Глупые твои отмазки, чтоб не смотреть футбол. Щас эта барышня как за той рогатой рванёт, я тут, может, тоже дёргаться буду. А то и расплачусь под конец.— Плюс один повод не переключать.— Ты чё, хочешь, чтоб я плакал?— Почему нет? — Арсений пожимает плечами. — В терапевтических целях. Плакать полезно.— То-то ты после вчерашнего такой довольный.Они фыркают; Арсений одними губами шепчет ?дурачьё?, и на какое-то время повисает молчание: они смотрят, как маленькие львята бегут за мамой, которая пытается уйти на охоту, но никак не может оторваться от своих приставучих хвостиков.— Рус?— М?— Я рад, что мы обсуждаем… Вообще всё обсуждаем. Спасибо.— Разговаривать прикольно. Раз уж я подписался на твой, блин, экспресс-курс высшей математики.Арсений кладёт руку поперёк его перевязанной бинтами груди и обнимает крепче.— Ты отлично справляешься с программой.— А, да это и не важно. На зачёт, если чё, насосу.Арсений смеётся; потом они замолкают окончательно и лишь изредка перебрасываются ленивыми комментариями, пока смотрят, как умильно большие кошки заботятся друг о друге в свободное от охоты время — такие ласковые и неуклюжие, совсем непохожие на опасных клыкастых хищников.Когда на экране мама-львица шершавым языком вылизывает мордаху львёнку так, что язык цепляется за шёрстку, будто запутавшийся в волосах гребешок, Арсений хихикает.— Она ему сейчас лицо слижет, как йогурт с этикетки. Боже, ну ты посмотри на это, — говорит он, но в ответ ему — тишина. — Скажи? Детка?Руслан не отвечает, и Арсений тихонько приподнимает голову, чтобы посмотреть на него.Спит.Внутри всё затапливает разом нахлынувшей нежностью — Арсений вдруг чувствует столько трепета, что даже в носу начинает щипать. Он убавляет звук, затем осторожно, чтобы не разбудить Руслана, гладит пальцами его мягкий ёжик на голове и, невесомо прижавшись губами к макушке, целует долго-долго.Господи, как же он любит его.*До ?Гейла? он добирается только к вечеру — так и пролежал весь день с Русланом, потому что сам в итоге уснул, и это было потрясающе — поспать рядом с ним вот так, долго и крепко, зная, что он в безопасности. Уезжать потом не хотелось совсем, но дел в клубе куча: до бала нужно поймать Пуфа и извиниться за вчерашнее внезапное исчезновение, спросить, как всё прошло, и вообще кое-как вернуться в привычный рабочий режим — одни несчастные сутки выбили его нехило; но всё это — полбеды. Самое главное — надо разобраться с — мать его — Пако, и при мысли о нём внутри у Арсения всё мигом вскипает от негодования.Он идёт в гримёрку и, вырулив из-за поворота в узкий коридор, тут же сталкивается с возмутителем своего спокойствия.— Мтьтвою, Арсений! — От неожиданности Пако отскакивает на полметра. — Хочешь, чтоб я заикой остался?! Хватит с меня гр-рёбаной картавости.— Это тебя не портит. — Арсений бесцеремонно хватает его под руку и тащит в гримёрку. — Пойдём-ка пообщаемся, я так соскучился.— У тебя вся ряха опухшая, ты знаешь?— Я проснулся недавно.— В улье, мтьтвою? Погоди, схожу возьму патчи из холодильника. — Пако пытается вывернуться из его хватки и ускользнуть за дверь, но Арсений захлопывает её перед самым его носом.— Да на хуй твои патчи, блин. Не делай вид, что тебя заботит моё лицо, ты, подставной администратор! Распаковался, блядь, Пако. Садись.— Может, не надо? — Пако вновь делает движение в сторону двери.— Сядь, на хрен, на место, — строго говорит Арсений, пихнув его на диван. — Во-первых, ты мне врал целых два года. Во-вторых, откуда ты вообще знаешь Руслана? Учти, если напиздишь мне и в этот раз, я узнаю и, на хрен, точно вышвырну тебя отсюда.— Уф-ф, в гневе ты секси, — лыбится Пако.— Ясно. На вопрос отвечай.— Да что ж такое-то… Ладно. Рус не хотел говорить тебе, но коль уж так вышло вчера... — Пако тяжело вздыхает и медлит, прежде чем продолжить. — Нас связывает непростая, даже, пожалуй, невероятная и почти трагичная история. Он... спас из пожара мою дочку. И теперь я, ну, выплачиваю ему долг. Предлагал ему отсосать, но он не захотел, так что пришлось вот...— Что?.. — Арсений хлопает глазами. — У тебя есть дочка?Пако смотрит на него нечитаемым взглядом несколько секунд, а потом фыркает:— Ты долбоёб, что ли, мтьтвою? Какая, на хер, дочка? Я рофлю. Видел бы ты свою рожу, ёбаный лосось. Аккуратней со мной.— Андрей, блядь.— Ладно, кроме шуток. Кроме шуток, — говорит Пако внезапно очень серьёзно. — Я не мог рассказать, потому что это как бы… достаточно стыдная вещь. И вообще, ты вряд ли мне поверишь.— А я постараюсь. Несмотря на весь твой пиздёж.— Я… — Пако выдерживает драматическую паузу, — достался ему по наследству. Ну, фактически, я ему принадлежу. Более того, — добавляет он, понизив голос до заговорщического полушёпота, — по всем законам приданого у Русика даже есть пропуск в трусики.Арсений пялится на него с открытым ртом ещё секунду, но тут же понимает, что это очередная наёбка.— Ты издеваешься? Андрей, клянусь, я щас в тебя что-нибудь кину.— Холодный кубик льда? Всё-всё! У Русика спросишь, не буду я тебе ничего рассказывать, отстань, это конфиденциальная информация, мтьтвою.— ?Русика?? Андрей, ты охуел, что ли? Ты, блин, охуел?Пако злорадно хохочет, но на этот раз Арсений смотрит на него таким убийственным взглядом, что тот перестаёт ржать и закатывает глаза.— Боже, ну почему ты такой душный. После тебя надо, мтьтвою, сердце проветривать, сечёшь?

— Не нравится — можешь валить отсюда. К слову, чем ты тут вообще занимаешься? — язвительно спрашивает Арсений, уперев руки в бока. — Кроме того, что получаешь от меня деньги хуй пойми за что и долбишь кокос. Зачем Руслан вообще на эту, блин, должность выбрал торчка? Чё смотришь, думал, я ничего не знаю?— Это кто торчок? Это я торчок? — возмущается Пако. — И какой такой кокос? У меня на кокосовую стружку ещё с детства аллергия. Никакой пи-пина колады. А это, — он достаёт из кармана пиджака пробирку, заполненную белым порошком, — бутафорский кокаин из магазина приколов. Ну, там, для образа. Не может же торчок-админ вдруг оказаться телохранителем под прикрытием. Я слишком хорош, мтьтвою, сечёшь? Фу, так жаль, что теперь приходится раскрывать тебе все свои секретики, столько работы пердежу под хвост.Арсений со страдальческим стоном прижимает руку ко лбу и начинает расхаживать по гримёрке из стороны в сторону. Голова снова гудит, лоб горит, и всё происходящее кажется сплошным издевательством.— Блядь, не могу поверить, что вы столько лет меня обманывали. Что за чёртово ?Шоу Трумана?? И ты что, докладываешь ему обо всех мужиках, с которыми я разговариваю?— Боже упаси. Я не семейный, мтьтвою, детектив. Моя задача — следить, чтоб ты живой был, сечёшь? А перед кем ты там хвостом крутишь, дело уже твоё.— Надо же, не верится, что у меня всё ещё осталось жалкое подобие личного пространства, — бубнит Арсений.— Рус никогда не хотел его нарушать. Честно. Ещё вопросы?В гримёрке повисает тишина; Арсений останавливается и замученно вздыхает, но не говорит больше ничего.— Ладушки, — прихлопнув себя по коленям, Пако встаёт с дивана и направляется к двери. — Пойду проверю, как там сегодняшние декорации. Для твоего ?Шоу Трумана?. Шутка, мтьтвою. Чмоки-шлако-пако-блоки.Арсений хватает его за локоть в последний момент.— Спасибо, что… приехал за ним вчера.— А, да ерунда. — Пако улыбается одним уголком губ, на этот раз действительно искренне. — Один отсос, и мы в расчёте.Они смотрят друг на друга в напряжённом молчании ещё мгновение — и начинают ржать; Арсений — чуть более истерично.*Эд с закрытыми глазами сидит на кровати, прислонившись к спинке и уткнувшись затылком в стену, — слушает музыку в наушниках, чтобы хоть как-то приглушить весь пиздец, творящийся в башке. На дворе уже за полночь, и спать хочется адски, он так и не смог вырубиться ни той ночью, ни даже днём — вряд ли он вообще нормально поспит в ближайшее время: светят ему либо бессонница, либо кошмары, теперь умноженные на два.Он сидит так, по ощущениям, вечность, и открывает глаза, когда вдруг чувствует, как кровать рядом прогибается, а к плечу прислоняется чужое плечо. Арсений, уже переодевшийся в домашнее и пахнущий гелем для душа, — пиздец, Эд даже не слышал, как он ходил здесь туда-сюда, — осторожно забирает у него один наушник и смотрит вопросительно — можно? — а затем вставляет его к себе в ухо и прислушивается: там хуярит Prodigy. Эд шумно выдыхает и снова откидывается назад.Какое-то время они сидят, не говоря ни слова; Арсений, судя по шевелению, качает головой под музыку, и это умиротворяет; Эд залипает, впервые за весь день кое-как словив паузу в бесконечном потоке хуёвых мыслей.— Тэ-тэ-тэйк, — вдруг раздаётся сбоку.— Ми, — подхватывает он на автомате, даже не успев подумать.— Ту.— Зэ.— Хос. Пи. Тал.— Тэ-тэ-тэйк.— Ладно, всё-всё, достаточно.— Э, такого в тексте нет.Они тихо усмехаются; Эд чувствует, как Арсений нащупывает его ладонь и крепко стискивает в своей; до конца трека постукивает большим пальцем по его костяшке в такт битам — это могло бы быть бесяче, но Эд сосредотачивается на этих монотонных прикосновениях, как на мантре во время медитации, и ему наконец-то спокойно.Когда музыка стихает перед следующей песней, он ставит плеер на паузу, и несколько секунд они слушают ватную тишину, пока Арсений не стягивает оба наушника.— Привет.— Привет. Шо как подшлёпанный? — хрипло спрашивает Эд.Арсений вздыхает, прежде чем ответить, но улыбается.— Выглядит ужасно, но кряхтит, как в обычном состоянии, так что… думаю, всё будет нормально.Эд коротко угукает.— Ты... сам как? — спрашивает Арсений тише, с беспокойством глядя на него.— Да хуй знает.Он открывает рот, чтобы что-то добавить, но конце концов просто отмахивается. Арсений поджимает губы и понимающе кивает.Снова молчат.— Хуёво, — вдруг говорит Эд.— Хочешь поговорить об этом?— Бля, не знаю. Не ебу, как это... вообще, ну, словами.— Попробуй, а там как пойдёт.Эд садится на кровати и, сгорбившись, утыкается лицом в ладони.— Бля... У меня... ну, никогда не было бати. И Тимур... Он, на хуй, не батя мне вообще ни разу, тупо ебал я таких родственников. Нахлебался говна в этой обрыганной Стае столько, шо, бля… Я ненавидел этих людей и то, каким уёбком я был с ними. Я, на хуй, так ненавидел всё это, Арс. Я так его ненавидел, что тупо желал ему смерти, а сейчас он реально… блядь, мёртв, и… Хули я не чувствую… ни хуя хорошего? Облегчение, там, блядь, я не ебу. Разве я не должен радоваться? Я долбоёб? Я так ненавидел его, пиздец...Арсений подтягивается к нему и дотрагивается до плеча.— Эд… Человека, с которым ты провёл годы… не стало. Каким бы он ни был... ты имеешь полное право скорбеть.— Это похоже на ебучий Стокгольмский синдром.

— Ты не должен винить себя за свои чувства. В них нет ничего неправильного. Ты не радуешься, что человека не стало. Что же в этом неправильного?— Не ебу. Я хочу не чувствовать ни хуя. Почему, блядь… так хуёво?Арсений с сочувствием смотрит на него и мягко гладит по спине.— Оно пройдёт. Придётся потерпеть, родной. Пока не пройдёт.Он шепчет ?иди сюда? и притягивает Эда к себе, чтобы обнять. Эд прислоняется лбом к его плечу.— Давай ляжем спать, котик? Отдохнёшь от этих мыслей. Ты же не спал.— И щас не усну по ходу ни хуя.— Я знаю одну штуку. Так котятам делают, чтоб они уснули. А раз ты котик, на тебе тоже сработает.Эд устало усмехается; котик — не котик — похуй, если Арсений сказал, что сработает, значит, так тому и быть.Они раздеваются и залезают под одеяла; Арсений укладывается лицом к нему и, нежно поцеловав в губы, шепчет:— Закрой глаза.Ни секунды не медля, Эд закрывает глаза — доверяет безоговорочно, и Арсений целует его снова, в переносицу, а затем начинает медленно и невесомо гладить его пальцем между бровей.Эд засыпает, кажется, минуты через две.