Часть 19 (1/1)

Эд просыпается первый — на пару минут раньше Арсения, но, когда тот начинает возиться тоже, — зачем-то вдруг решает прикинуться спящим, чтобы устроить тёмную, когда Арсений, как всегда, сам полезет к нему со своим уже привычным тёплым фырчанием в ухо; лучшая защита — нападение. Эд ещё сонный, но после вчерашнего настроение игривое, и он, усиленно имитируя дыхание глубоко спящего человека, с любопытством слушает, как Арсений берёт с тумбочки телефон, проверяя время, потягивается долго и сладко — и наконец обращает внимание на Эда, а затем подползает к нему осторожно, как дикий камышовый кот на разведке, тормозит, нависнув сверху, — чего он там, блин, делает? примеряется, что ли? — Эду стоит титанических усилий не засмеяться.Когда холодный кончик носа тычется ему в ухо, Эд думает — сейчас — и нападает без объявления войны: хватает Арсения за руку и затягивает к себе под одеяло, укрывая их обоих с головой, а потом обвивает всеми конечностями и впивается зубами в шею — поймал. Арсений смеётся, пищит, ахает возмущённо — предатель, ты не спишь! — и вжимает голову в плечи, когда Эд применяет на нём его же оружие — громко фыркает в ухо.

— Всё, всё, сдаюсь! — Он захлёбывается от смеха и пытается увернуться — ему щекотно. — Отпусти, или я щас описаюсь.— Ебать ультиматум.Эд сменяет пытку на милость — успокаивается и начинает пощипывать губами краешек его уха, будто улиточка, жующая салатный листик.— Фу, обслюнявил. — Арсений несильно отпихивает его и вытирает ухо об простыню.— Неженка.— Даженка. Доброе утро.— Привет, — шепчет Эд.Под одеялом темно, не видно ни черта, но они одновременно находят губы друг друга наощупь, целуются наконец — уже серьёзно. Эд обнимает его и тянет на себя, так что Арсений оказывается сверху, стискивает его бока голыми ногами, прижимается весь, горячий, прогибающийся от каждого прикосновения; Эду хочется огладить его целиком. Становится жарко; он стягивает одеяло вниз, оголяя белые, покрытые родинками плечи Арсения и свои — запаянные чернилами; отлипает от губ и смотрит на него, взлохмаченного, раскрасневшегося, довольного, словно это он сам, а не Эд, провернул авантюру века.Арсений гладит его по трём звёздочкам на скуле и внезапно выдаёт:— Ты как поэзия без названия.— Шо базаришь?— Называешься по первой строчке. Ну, знаешь, там, ?Я вас любил: любовь ещё, быть может?.Эд поднимает бровь.

— ?Ночь, улица, фонарь, аптека?? — неуверенно предлагает Арсений, увидев его скептическое выражение лица. — ?В городке, из которого смерть расползалась...??— Вот это уже, на хуй, ближе к истине. Но целом я в жизни не слыхал ничего ебанутее.Арсений усмехается самодовольно — видать, того и добивался; целует его в эти три звёздочки, потом — в надпись на носу.— А эта перевёрнута, чтоб никто её не мог прочесть, кроме тебя?Эд на пробу косит глаза к переносице; выглядит, наверное, упорото — Арсений хихикает.— Бля, так я сам ни хуя не могу её прочесть.Они смеются вместе.— Шо ты привязался к моим мастюхам? Сложные вопросы задаёшь с утра пораньше. Ляг лежи, не кипишуй.Арсений сдаётся и снова укладывается на Эда — теперь просто обнимает, зарывшись лицом между подушкой и его шеей.

— Хороший кот, — удовлетворённо бормочет Эд; тот фыркает ему в изгиб шеи тёплым воздухом — улыбается.— Надо помяукать?— Как хошь, опционально.— Мяу, — говорит Арсений, даже не пытаясь изобразить что-то похожее на кошачий мурлык.Он тычется носом у Эда за ухом, прижимается губами к коже и не отлипает — так и замирает, уткнувшись в шею.— Шо ты прям носопыркой впечатался? Удобно? — спрашивает Эд. — Тебе там хоть есть чем дышать?Арсений издаёт невнятный звук, а затем целует ещё раз и ещё в одно и то же место.— Просто хочу тебя целовать, — шепчет он, после каждого слова прерываясь на очередной поцелуй. — Всегда. Перестать не могу.От этих простых слов у Эда щемит в груди; он поворачивает голову, чтобы вновь поймать его губы, — сам бы вечность его целовал. Залипнуть хочется в этом мгновении, как в тёплом светящемся янтаре, Арсению — наверняка тоже, но всё-таки он прерывается:— Перестать не могу, но пора на работу. А то опоздаю даже туда, куда опоздать невозможно.Эд его не держит, надо — так надо; смиренно выпускает из объятий, наблюдает за тем, как Арсений в одном белье идёт на выход, в ванную, но, прежде чем улизнуть за дверь, бросает на Эда шальной, кокетливый взгляд и подмигивает — и чёрт его знает, что это было, может, ничего, что предполагало бы какой-то глубинный анализ, но Эд, сука, всё расценивает по-своему, потому что вошёл во вкус, потому что чувствует всё новое между ними слишком остро и многое теперь делит на торжественные ?до? и ?после?.После вчерашнего всё играет новыми красками — даже то, что, может, играть не должно.Он лежит ещё минут пятнадцать, буравя взглядом потолок и борясь с собой, но в конце концов всё же подскакивает: надевает штаны, мчит во вторую ванную, чтобы почистить зубы — снова пальцем — пора бы завести здесь ещё одну щётку. Эд усмехается этой мысли — ебать он оккупант; поосторожнее бы с этим — сложно чувствовать меру, когда сравнивать не с чем, когда ни с кем раньше эти границы не проверял. Эду по-прежнему хочется одёргивать себя — изи, дядь, изи, торопиться некуда, давай потихоньку; но вчера они приоткрыли ещё одну дверь, и из крошечного проёма теперь бьёт манящий яркий свет — остаётся только распахнуть её настежь и прыгнуть в это яркое и манящее с головой.Эд подходит к ванной Арсения и замирает, прислушиваясь: вода шумит, в коридор тянет запахом его геля для душа. Эд вдыхает поглубже и решается — громко стучит костяшкой пальца и ждёт, пока шум воды не становится тише.— Кот?— Да? — отзывается Арсений.— Пустишь?Тот тормозит с ответом, и Эд прислушивается напряжённее, боясь услышать ?нет?, но в итоге за дверью раздаётся неуверенное ?заходи?. С колотящимся сердцем он заходит внутрь и предусмотрительно защёлкивает за собой замок. В ванной душно, пар висит в воздухе, Эда бросает в жар сразу — то ли от духоты, то ли от волнения.— Что такое? — спрашивает Арсений из-за шторки — как-то слишком глухо по сравнению с его обычным тоном.— Слыхал, короче, тему: в день каждый челик тратит на душ примерно много литров воды. А воду надо экономить. Беречь природные ресурсы, и вся хуйня. Смекаешь?Арсений молчит секунду, а потом мягко смеётся; наверняка сейчас качает головой — Эд не видит, но знает точно.— ?Примерно много литров воды?. Ну... давай беречь.Еле сдержавшись, чтобы не сказать вслух радостное ?йес?, Эд снимает с себя штаны сразу вместе с бельём; помявшись немного, отодвигает шторку, залезает в ванну — и замирает, увидев Арсения.— Еба-ать, Арс...Арсений стоит к нему спиной, мокрый, красивый, нереальный; Эд опускает взгляд ниже, на охуенные белые ягодицы, и сглатывает: он ещё ни разу не видел его полностью обнажённым, и это мгновение настолько интимное, что аж дыхание перехватывает.Эд подходит вплотную, ведёт носом по загривку и дышит ему в ухо:— Ты в курсе, шо ты пиздец? Красивый — пиздец.Он слышит тихий смешок, разворачивает Арсения к себе и медленно прижимается губами к его мокрым губам; притягивает ближе, скользнув ладонями по пояснице, и вдруг чувствует, как в бедро утыкается твёрдое — слишком твёрдое для таких нехитрых ласк. Эд отлепляется от его губ и по инерции опускает взгляд вниз:— Ты шо тут... делал? — с подозрением щурится он, и Арсений смущённо отводит глаза. — Шо це таке, м-м?В ответ — загадочное молчание. Эд лыбится — всё ясно; прижимает его к себе снова, плавно трётся — Арсений резко выдыхает, и от этого сносит голову — он возбуждённый, разморённый, смотрит полупьяно из-под чёрных, слипшихся от воды ресниц и чересчур невинно кусает покрасневшие губы, как будто не догадывается, как это выглядит со стороны, блядская бестия.Эд бы поспорил, кто из них двоих — искусство.— Это ты мне так за вчерашнее мстишь? — интересуется Арсений, глядя на его губы.

— Я просто тут, знаешь, думал, короче, о дверях.— О каких ещё дверях?— Ну, о таких. Типа они, там, иногда открываются.— Чё?..— Долго объяснять, просто, ну, не чуешь? Сквозняк.Арсений смотрит ещё более вопросительно, но Эд вместо ответа делает бёдрами недвусмысленное движение вперёд, чтобы посыл метафоры стал понятен.— Ох… Почуял, — бормочет Арсений, вновь опустив поплывший взгляд на его влажный рот. — Но мы так... никакой воды не сэкономим.— Охуеть, конечно, новость. Я про воду всё напиздел.Арсений негодующе ахает, но сказать ничего не успевает — Эд целует его опять, уже по-серьёзному; в одно слитное движение прижимает к стене, заскальзывает языком в его горячий рот, сам дышит жарко; на работу Арсений сегодня точно опоздает. Завтра, возможно, тоже — они не дверь открыли, а целый ящик Пандоры, и Эд, хоть и привыкший на чилле плыть по течению, руководствуясь тем, что всему своё время, сейчас не врубается — какого чёрта они не сделали этого раньше?Он смывает с Арсения мыльную пену, скользко водит ладонями по груди, животу, оглаживает ягодицы, уже не стесняясь трогать смелее, мнёт кожу почти в самом низу, едва не проезжаясь пальцами по ложбинке; Арсений всё позволяет — отвечает тихими вздохами, подставляет шею, чтобы Эд зацеловал её от подбородка до ключиц широкими поцелуями-укусами; весь податливый, открытый — бери целиком, и у Эда от этой отдачи сладко сводит внизу.Он спускается губами к груди, и в голове — одно-единственное восторженное ?охуенно?: Эд никогда раньше не трогал Арсения вот так — везде, вот так — чтобы можно было всё. Не целовал его соски, не гладил его внизу без одежды, по голой коже, не делал что-то, зная, что на этот раз они готовы наконец выйти за рамки невинной игры. Эду не терпится попробовать его всего, увидеть, каким Арсений бывает ещё, каким он может быть по-особенному красивым и чувственным, когда возбуждён, когда стонет, когда от удовольствия закрывает глаза и сводит брови на переносице; и Эд наконец пробует — ловит всё, запоминает, какой он, когда ему хорошо.Арсению, кажется, пробовать хочется тоже — прошлой ночью было лишь несчастное превью — и, пока Эд вылизывает его соски, он скользит ладонью вниз и пытается обхватить его член, но Эд отплачивает ему за вчерашнее той же монетой — быстро перехватывает его руку — ну, нет. Лыбится на возмущённый взгляд:— Не отвлекай меня.А затем опускается на колени.Арсений следит за ним, не дыша; кончики ушей пылают от смущения. Он красивый — везде, Эд уже заметил, пока бросал взгляды вскользь, но сейчас он смотрит без стеснения, оглядывает жадно и восхищённо — это зрелище сводит с ума. Он ведёт ладонями по внутренней стороне бёдер и огибает пах, не задевая член; слышит, как Арсений прерывисто выдыхает; завороженно поднимает на него глаза — ты видел вообще, какой ты красивый? Арсений слабо усмехается и кусает губу, всё ещё смущённый, но довольный тоже — ну, видел.Эд тянется наконец и лижет его серёжку в пупке, которая так манила его чёрт знает сколько времени, — боже, как давно ему хотелось это сделать. Он обводит её языком, мокро толкается в ямку, слушает, как Арсений задыхается; чувствует, как напрягаются мышцы его живота. Член упирается под подбородок, и Арсений еле-еле пытается потереться головкой — такой очаровательно нетерпеливый, что Эд не может сдержать смешок: дует на мокрую кожу — и та мигом покрывается мурашками.Он целует его ниже, в мелкие родинки, широко ведёт языком по дорожке волос от пупка до паха, тычется носом в сгиб возле бедра и улыбается, когда Арсений вздрагивает, — угадал его чувствительное место.

Он пахнет гелем для душа — и собой, всё равно собой; от этого одурительного запаха срывает крышу. Эд чувствует, как рот наполняется слюной, — блядь, он сейчас просто рехнётся — как же хочется его попробовать, вылизать всего целиком, запомнить его вкус. И он пробует наконец: поднимает глаза, ловит на себе его потемневший, затуманенный взгляд — а затем проводит языком по головке.Арсений дёргается, выдыхает громче, хватается за Эда, чтобы не потерять равновесие. Эд прикрывает глаза и мягко обхватывает его губами, чувствуя, как на язык стекает вязкая, солоноватая капля — Арсений течёт, и от одной мысли об этом Эд сам возбуждается пиздец; низ живота прошибает горячей волной.Он берёт в рот полностью, сосёт, втягивая щёки; Арсений вцепляется в его отросший ёжик на голове и стонет в голос:— Эд...От этого звука ведёт окончательно: Эд подхватывает Арсения под ягодицы, чтобы прижать к себе теснее, берёт глубже, до самого горла, и Арсений захлёбывается очередным стоном — пытается тише, чтобы никто не услышал, но не может, и это красноречивее любой реакции.

Эд с ума сходит от вкуса, у него самого охуеть как стоит; он обхватывает себя и начинает быстро дрочить, глухо стонет, не выпуская член изо рта, раскрывает горло — давай, трахай, и Арсений толкается сам, измученно всхлипывает на каждом движении, держит Эда за голову — и дрожит, блядь, дрожит — так ему хорошо. Бормочет что-то заплетающимся языком, сперва совсем неразборчиво, но потом отчётливее:— Кис, ты можешь..?Эд вопросительно мычит; отрывается, жадно хватает ртом воздух, облизывается. Арсений смотрит на него сверху вниз, дышит тяжело, раскрасневшийся, разомлевший, горячий невозможно, — и просит:— Потрогай там…— Здесь?Эд заводит руку снизу и гладит его по ложбинке между ягодиц. Арсений выдыхает облегчённо и запрокидывает голову.— Да... Да...Эд сплёвывает на пальцы и трогает снова, скользит между ног, мягко ласкает по кругу — так мокро, так приятно; не отрывает взгляд от его лица, ловит каждый всхлип; второй рукой обхватывает его член и дрочит, медленно водит вверх-вниз, наблюдая за тем, как в кулаке то появляется, то исчезает головка; не перестаёт поглаживать сзади, едва-едва входя подушечкой пальца, и Арсений от этих ласк чуть ли не извивается — дышит стонами, запрокинув голову, подаётся бёдрами вперёд, толкаясь в кулак, а затем — назад, пытаясь заполучить больше, но в итоге не выдерживает:— Вставь в меня пальцы…Эд вновь поднимает на него глаза: это зрелище — горячее всего, что он видел в жизни.— Блядь, Арс... Я щас ёбу дам, ты просто охуеть.Затаив дыхание, он медленно входит сперва одним, затем почти тут же двумя, заскальзывает плавно, двигает рукой с оттяжкой, и Арсений стонет выше, вытягивается весь, зажмурившись, напрягается, — ему охуенно, и от этого Эду охуенно тоже. Он закидывает его ногу к себе на плечо; больше не осторожничает — трахает его мелкими, частыми движениями, глубоко войдя пальцами по самую ладонь; опять насаживается ртом, и Арсений захлёбывается стонами, до побелевших костяшек вцепляется в его плечи, шепчет без конца, как ему хорошо.Эд надавливает внутри снова и снова, наслаждаясь тем, как по телу Арсения каждый раз проходит дрожь; сосёт сильно и мокро, трётся об него ртом, носом, всем лицом; дрочит себе быстро и нетерпеливо, сам горит, потому что чувствует, как горит Арсений, и это охуительно — ощущать его вот так — остро, откровенно, целиком, как себя самого.Его подступающий оргазм он тоже чувствует — раньше, чем успевает услышать хриплый стон:— Эд... Эд... Я сейчас кончу...Арсений выскальзывает из его рта и смотрит вниз; на долю секунды они пересекаются взглядами, а потом горячее и солёное выплёскивается Эду на подставленный язык, и в этот момент его самого накрывает. Они стонут вместе, Эд не перестаёт двигать пальцами внутри него — Арсений вскрикивает на каждый толчок, вздрагивает всем телом — и это ярче собственной разрядки в тысячу раз.Эд сглатывает всё, что успевает поймать; после — глотает воздух жадно, пытается облизать подбородок и смотрит на Арсения: тот стоит, запрокинув голову и зажмурившись, дышит часто-часто, всё ещё дрожит — красивый, невозможно красивый. Эд любуется им, оглядывая с головы до ног; лениво водит кулаком по своему члену, выжимая последние капли; голова пустая, словно это не он, а его сейчас охуительно трахали со всех сторон.— Блядь, кис... — бормочет Арсений и наконец опускает на него неверяще-восхищённый взгляд, как будто не находит слов, чтобы выразить всё, что чувствует.Он проводит пальцем по его подбородку и смазывает сперму с чернильного трезубца. Эд улыбается — и отказать себе не может — снова коротко лижет языком блестящую от влаги головку. Арсений дёргается и стонет измученно — прикосновения теперь слишком чувствительные.— Ты такой горячий, — выдыхает Эд, — тупо жара, пиздец. И громкий — охуеть.Арсений улыбается устало, но по-идиотски счастливо; сползает к нему и обвивает руками и ногами.— Пофиг. Если будут вопросы от любопытствующих, сохраняй невозмутимость.— Как не хуй делать. Скажу, это просто ты так радовался, шо мы сберегли природные ресурсы.Арсений смеётся — и целует его в нос, потом в щёки, брови, везде зацеловывает, пока Эд не ловит его губы своими, чтобы поцеловать неторопливо-расслабленно.— Значит, вот как тебе по приколу? — спрашивает он, оторвавшись. — Многофункциональный отсос?— Мне кажется, у меня фетиш на руки, — оправдывается Арсений.— В тебе.— Что я могу поделать, если это очень приятно.— Знаю.Арсений вскидывает брови и улыбается.— Мне взять на заметку?— Не, я больше чисто по наружному применению. Ну, там, знаешь, короче, типа ?хот-дог?.— Чего? В книге любви нет такой позы.— В ?книге любви?? — ржёт Эд. — Шо за сленг, блин? А вместо ебли у нас тут, на хуй, ?волшебство??— Оно хотя бы понятнее, чем твои ?хот-доги?. Что это вообще?— Ну, шо-то вроде...Он берёт Арсения за руку, подносит палец к своему рту и, обхватив губами сбоку, медленно ведёт вверх-вниз по всей длине.— О, — Арсений выдыхает, зачарованно глядя на его рот, — я понял.Эд лыбится, напоследок прикусывает его палец, а затем нежно целует в ладонь.— Расскажешь, як тебе ещё нравится?— Расскажу. И покажу. Но в следующий раз, а то мы отсюда никогда не вылезем. И я замёрз.Эд встаёт на ноги, помогает Арсению подняться тоже и, прибавив воду, улыбается ему в губы.— Так давай сделаем погорячее.*Весь оставшийся день Арсений расхаживает по ?Гейлу? чуть ли не вприпрыжку: наверное, у него на лице светящимися радужными буквами написано ?поебался?. Он ждёт, что наткнётся сейчас на Пако и сразу выдаст себя с потрохами, но тот почему-то не попадается на глаза, и через очередные полчаса беготни по клубу Арсений понимает, что Пако там попросту нет.— Красивый, ты чего мечешься туда-сюда? — спрашивает Наденька, пробегавшая мимо с охапкой подъюбников из фатина.— Ты не знаешь, где Андрей? У нас бал начинается через полтора часа.— Э-э… До сих пор не приехал? — Наденька округляет глаза, но, поймав негодующий взгляд Арсения, неуверенно поясняет: — Ну, он сорвался куда-то часов в семь…— Куда сорвался? Он что, абрикосина на дереве, чтоб срываться? — ворчит Арсений; когда что-то рискует пойти не по плану, он становится очень нервным.— Ну что ты так переживаешь, отведёшь без него, ты и сам всегда прекрасно справляешься.— И за его работу скоро тоже сам себе платить буду. Никакой помощи в этом доме, — не унимается Арсений, но тут же мягко добавляет: — Я не про тебя, красивая, ты супер.— Знаю, спасибо, — самодовольно улыбается Наденька. — А ты ему звонил?— Ещё нет. Господи, это возмутительно, почему я должен вызванивать собственного администратора, — ругается Арсений себе под нос и, не дожидаясь ответа, идёт дальше.Он направляется в гримёрку, чтобы позвонить, берёт телефон и видит шесть пропущенных от Пако.— Блядь.Звонок раздаётся снова, прежде чем Арсений успевает набрать сам.— Арсений! Мать твою, хули ты так долго трубу не берёшь?!— А ты где, блин, вообще, почему ты не в ?Гейле??— Блядь, потому что! К Руслану срочно приезжай!Арсений застывает; сердце, по ощущениям, пропускает пару ударов.— К-какому Руслану? — севшим голосом уточняет он.— Блядь, к твоему Руслану! — орёт Пако.— Что с ним?! Откуда... Что случилось?!— Арсений, сука, мать твою! Жопу в руки, в тачку сел и приехал! Наверх не поднимайся, жди нас на парковке, тащить поможешь.— Тащить?.. Андрей! — кричит Арсений в трубку, но там уже раздаются гудки. — Андрей! Сука! Блядь! Блядь!Сердце колотится, как сумасшедшее; от накатывающей паники он начинает задыхаться, а дальше всё происходит, как в тумане: ничего не соображая, он хватает куртку, на автопилоте бежит к парковке, на ходу негнущимися пальцами набирает Пуфа и просит отвести бал за него; даже не слушает его возмущённые возражения, сбрасывает сразу. В голове истерично бьётся ?тащить поможешь?, и до него доходит только сейчас: если с Русланом что-то случится, он же не выдержит.Если с Русланом что-то случится, он же просто умрёт.*Белая ?Камри?, на которой ездит Пако, заезжает во двор почти сразу, как только Арсений успевает припарковаться сам. Он выскакивает из машины и с бешено бьющимся сердцем бежит к ним, по пути успев представить всё самое ужасное, что он может сейчас увидеть.Пако открывает заднюю дверь и осторожно вытаскивает Руслана, бледного, покрытого испариной; к левому плечу он прижимает пропитанную кровью тряпку.Живой.Арсений бросается к нему.— Детка... Господи...Он обхватывает ладонями его лицо и заглядывает в глаза.— Что случилось?! Как ты?— Как Белый, только Саша, — хрипит Руслан, еле шевеля языком. — Пуля — дура... И я дурак...— Какая пуля?.. — испуганно спрашивает Арсений. — Что с твоей рукой?— Бля, давайте потом облобызаетесь, я заебался его на своём горбу таскать. Бери шмотки из тачки, и погнали, в темпе только, давай-давай-давай.Арсений забирает с заднего сидения куртку Руслана и какую-то неопознанную сумку, от которой несёт лекарствами.— Почему вы не поехали сразу в больницу? Андрей, ему надо в больницу!— Ты тупой, что ли? У него огнестрел!— Орите погромче, в соседнем доме не слышно, — хрипло язвит Руслан.

— В тебя стреляли?!— Рыба моя, побудь рыбой, мтьтвою, действуй молча. — Пако кидает совсем охреневшему от происходящего Арсению связку ключей и поудобнее подхватывает Руслана под руку. — Через пожарную лестницу пойдём, ключ с красной полоской. Русичка, шевели ножками, я знаю, ты можешь.— ?Русичка?? — окончательно растерявшись, мямлит Арсений.— Пиздец, как ты его терпишь, — ворчит Пако, обращаясь к Руслану.Они кое-как наконец поднимаются в квартиру; Руслан выглядит ещё бледнее, чем до этого, и еле стоит на ногах. Пако приваливает его к стене и, кивнув Арсению на сумку, снова командует:— Давай это всё на кухню. Постели там на полу возле дивана что-нибудь.— Откуда ты знаешь, что там есть диван, — бросает тот, не дожидаясь, впрочем, ответа — вопрос риторический.Пако стягивает с Руслана ботинки и, вновь подхватив под руку, тащит на кухню; затем они вдвоём с Арсением осторожно укладывают его на пол, стараясь не тронуть плечо.— Воду принеси в бутылке, — говорит Пако. — И полотенца. И руки помой.Арсений выдыхает обречённое ?господи?; даже не пытается спрашивать, что они сейчас будут делать, — ясно и так. Пако достаёт ножницы и разрезает рубашку, чтобы открыть рану.— Хорошая, блин, рубашка была, — кряхтит Руслан.— Слава богу, одной меньше, мтьтвою. Всегда мечтал это клетчатое уродство почикать.Руслан пытается засмеяться, но в итоге кашляет и тут же стонет от боли.— Не смеши меня...— Щас Арсюша с тобой посидит, передохнёшь от веселья. Я пойду руки помою.Арсений приносит несколько бутылок воды и стопку полотенец, садится возле Руслана, чтобы протереть его лоб прохладной салфеткой, но застывает, увидев открытую рану.— Пожалуйста, не делай такое лицо, — говорит Руслан. — Ну, я имею в виду, это вообще не помогает, вообще.— Господи, детка, ну как же ты… — Арсений чувствует, как у него в носу начинает щипать.— Вот и я о том — как же ты? — вернувшись к ним, подхватывает Пако. — В следующий раз на своих перестрелках не разевай ротик, дорогуша. А то не заметишь, как там окажется мой член.Он открывает бутылку и льёт воду на рану, чтобы промыть.— Ты только что… — шипит Руслан, стиснув зубы от боли, — пообещал мне трахнуть в рот… мой хладный труп… если меня убьют?— Вроде того.— Я, блядь, вам не мешаю? — интересуется Арсений.— В кои-то веки нет, ты здесь очень кстати. Щас держать его будешь.— Держать?..— У него в плече дыра, как в госбюджете, и я буду копаться там пальцами. Хотя это не совсем та дыра, куда я бы хотел засунуть пальцы, — подмигнув, громким шёпотом сообщает он Руслану, а затем вновь обращается к Арсению: — Так что да, супердевочка ты моя, надо будет его немножко придержать. Аккуратнее только, аккуратнее.Пако достаёт из сумки запечатанный пакет с пинцетом, потом натягивает перчатки и протирает их спиртом.— Его же, там... надо прокипятить? — спрашивает Арсений, недоверчиво глядя на пинцет.— Джизас, мы же не в девятнадцатом веке. Он уже стерильный, ты чё, мтьтвою, не видишь? — рявкает Пако. — Сладость, сделай одолжение, не задавай мне вопросов и лучше вообще заткнись.— Ты там это, — подаёт голос Руслан, — копайся осторожнее, ладно? Ну, я имею в виду, если я останусь одноруким, надо мной даже Серёга будет ржать.— Ты тоже заткнись, — прерывает его Пако. — Давайте сфокусируемся на том, чтоб ты вообще ?остался?.— Охуительно обнадёживает, охуительно.— Щас щипать будет, и это самое приятное из всего, что ты почувствуешь в ближайшее время.— Блядь…— Ты точно знаешь, что делаешь? — взволнованно спрашивает Арсений.— Знаю. Я врач.Пако промакивает рану куском марли и начинает обеззараживать антисептиком; затем распечатывает шприц и ломает ампулу с обезболом. Арсений следит за его действиями, как в бреду; его начинает потряхивать; Руслан рычит, дёргается от боли, и смотреть на это просто невыносимо, но через несколько мучительных минут Пако заканчивает обрабатывать рану и поднимает на Арсения пугающе решительный взгляд.— А вот сейчас держи.*Он не знает, сколько времени проходит, прежде чем они заканчивают, — всё это казалось чёртовой нестерпимой вечностью, и Арсений выдыхает лишь тогда, когда они перекладывают Руслана на диван, убирают разбросанные по всему полу окровавленные куски марли и выпивают по стопке коньяка, чтобы хоть как-то прийти в себя.— На, — Пако впихивает Арсению в руки тюбик с какой-то мазью, — синяки сам замажешь, мне ехать надо.— Куда?— Тачку его отогнать.— Она что, там осталась?!— Не прям там, спокойно. Бля, иди прими ещё стопарик, а то буйный сильно. А ты, — он обращается к Руслану, — не сдохни тут за ночь. Я утром заеду, перевяжемся.— Да куда уж теперь подыхать, коль ты грозишься трахнуть в рот мой труп, — слабо улыбается Руслан. — Ключи в куртке. Чтоб, блин, ни царапины, понятно? Ладно я, меня не жалко, но если с Буськой что-то случится, я тебе пизды дам.Пако закатывает глаза.— ?Спасибо большое, Андрюсик?, ?Всегда пожалуйста, Русик?.— Вали уже, пока её эвакуатор не забрал.— Да, Андрюш, вали, — раздражённо поддакивает Арсений, закончив обрабатывать большой синяк у Руслана на боку. — Встретимся завтра на работе, с которой ты, возможно, будешь уволен.— О, это вряд ли. Не веришь — спроси у своего бойфренда. Чмоки-шлакоблоки.Дверь наконец захлопывается, и на секунду в квартире повисает гулкая тишина.— Что вообще вот это вот всё сейчас тут было, я спрошу потом, — говорит Арсений, нарушая молчание. — Подготовь развёрнутый ответ.Руслан сипло усмехается.— Сейчас у меня только один вопрос. Это ты, блин, заставил его два года назад притащиться в мой чёртов клуб?— Да бля-ядь... Слушай, ты ж сказал ?потом?, вот и давай ?потом?, детка, бля, я ни хуя не соображаю.— Серьёзно, он что, часть твоей банды? — негодующе шипит Арсений. — Поверить не могу, что ты приставил ко мне какого-то ебучего мафиози.— Да никакой он не мафиози, я чё, по-твоему, сракой думаю вместо башки? Хватит с тебя… других мафиози.— Погоди... — Арсений распахивает глаза от внезапного озарения. — Ты в четверг не ко мне приехал, да? Ты, блин, специально к Эду приехал? Тебе Андрей, что ли, сука, сказал, что он там?Руслан поджимает губы и отводит взгляд.— Рус, но я же тебя просил... — шепчет Арсений — больше с сожалением, чем с упрёком.— Бля, ну почему мы должны обсуждать это сейчас, — заёбанно стонет Руслан.Арсений молчит, но смотрит по-прежнему хмуро, и Руслан всё-таки сдаётся:— Детка... Ты просишь иногда столько, сколько я дать тебе не могу. Я хотел увидеться с ним, мне это нужно было, чтобы... Блядь, не знаю, чтобы что, но нужно было, окей? Это только между ним и мной, ясно? Не говори, что реально думал, что можно как-то обойтись без этого.

— Ты обещал мне не следить за мной, — упрямо говорит Арсений.— Я, блин, и не слежу. Андрей работает в ?Гейле?, чтобы охранять тебя, а не чтобы докладывать мне о каждом твоём шаге.— И всё-таки он докладывает.

Руслан устало выдыхает.— Это был единственный, блин, раз, когда я попросил его сказать. Клянусь тебе.Арсений молчит, только сопит обиженно, но теперь уже больше для вида.— А зарплату ты ему платишь?— Нет, — Руслан дёргает уголком губ в полуулыбке, — её же платишь ты.— Рус!Руслан начинает смеяться, но тут же закашливается. Арсений обеспокоенно подскакивает за бутылкой с водой, но Руслан его останавливает — порядок.— Так, ладно, всё. Всё. — Арсений садится на место, шумно выдыхает и трёт лицо руками. — Обсудим это... потом.— Ну, слава, блядь, богу, а то я уже начал жалеть, что кони не двинул на стрелке. Лежал бы себе там щас преспокойненько.— Ты дурак, что ли? — Арсений шлёпает его по ноге, а затем обессиленно утыкается лбом ему в грудь.Руслан приобнимает его здоровой рукой и успокаивающе гладит по спине.— Господи, Рус, я так испугался, пиздец, ты не представляешь, — шепчет Арсений, чувствуя, как к горлу невольно подкатывает горький ком, а глаза начинает щипать от слёз. — До смерти просто. Я, на хуй, не переживу, если с тобой что-то случится, понимаешь? Я серьёзно. Просто не переживу.— Тогда для начала сам меня в гроб не загоняй своими допросами с пристрастием. Не мальчик, а пиявка, блин, ей-богу, — беззлобно ворчит Руслан, но Арсений вместо ответа шмыгает носом. — Ты чё, плачешь?— Пиявки бывают медицинские, — бормочет он.— Ты не медицинская, ты обычная. Кусачая такая. Теперь ещё и солёная. И, слушай, ну, не уверен, что пиявки лечат огнестрел.— Ты недооцениваешь мощь альтернативной медицины.Арсений слышит над ухом хриплый смешок и улыбается сам наконец, а потом вытирает слёзы и поднимает голову.— Расскажешь немного, что произошло? Или хочешь поспать?— Хочу поспать, но ты ж себя сожрёшь, если я ничего не расскажу.Арсений грустно улыбается одним уголком губ — правда; мягко гладит Руслана пальцем по хмурой морщинке между бровей, пока тот жуёт губы и медлит, собираясь с мыслями.— Замес случился незапланированный. У нас была встреча с Тимуром, собирались сделку заключить, поделить Таганку, она давно уже типа, ну, условно, международные воды, не знаю, бля, не суть. Но потом... Короче, ворвались какие-то типы, половину тимуровцев положили, нас зацепило, и... — Руслан тяжело выдыхает и трёт лицо ладонью. — Всё так быстро было, охуительно быстро, ну, я даже, блин, не помню, как Андрюху набирал. До сих пор в башке такая каша, Арс...Арсений сочувствующе гладит его по виску.

— А что Юля? Что остальные?Руслан смотрит на него нечитаемым взглядом и долго молчит, прежде чем ответить, но в итоге тихо произносит:

— Старого подстрелили. В живот. Он...Арсений сглатывает, шелестит одними губами ?о боже?.— Сразу. Не успели мы.— Детка...— Я думаю, это люди Рэмбо. Того мужика, которого...— Я знаю.— Понятия, блин, не имею, откуда они узнали о сделке, но очевидно, что это утечка со стороны Тимура. Змея сожрала свой же хвост.— Только прилетело в итоге вам, — раздражённо говорит Арсений, чувствуя, как в груди всё клокочет от несправедливости. — Серьёзно, Рус, что за пиздец? А если это повторится?— Не, не повторится.— С чего ты так уверен?— Незачем им больше.— О чём ты?Руслан не отвечает, отворачивается, снова трёт лицо ладонью.— Детка, я за тебя боюсь, — шепчет Арсений. — По-настоящему. Я раньше... Блядь, я раньше вообще не понимал ни хрена. Знаешь, ты не думаешь об этом, пока оно тебя не касается. Но сегодня... Мне никогда в жизни так страшно не было, понимаешь? Если что-то случится…— Не боись, я больше так не подставлюсь, — мягко говорит Руслан. — А это хуйня, заживёт, как на псине сутулой. Асап. Вот увидишь, я тебя на руках носить буду через неделю.— Только не как в тот раз, мне твою спину жалко.

— А мне понравилось.Руслан улыбается ему, всё ещё бледный и с синими кругами под глазами, но — господи — живой, и Арсений чувствует, что вот-вот разревётся.— Погоди, сейчас воды ещё принесу. Чтоб под рукой была. Под здоровой.Он идёт к холодильнику, открывает дверцу и замирает, глядя перед собой невидящим взглядом; к глазам снова подступают слёзы. В груди больно давит от вновь накатывающей паники, ему по-прежнему не верится, что всё случилось на самом деле, и перед глазами до сих пор стоят окровавленные пальцы Пако, ковыряющиеся в развороченных мышцах.Арсению даже думать невыносимо, что было бы, если бы пуля попала не в плечо, а куда-то ещё. Если бы на месте того, второго парня, оказался Руслан.— Ты потерял бутылки с водой среди бутылок с водой и трупа дохлой мыши?Арсений быстро вытирает слёзы, глубоко дышит несколько раз и, взяв воду, возвращается к Руслану.— Слушай, детка, я ебать как устал, — говорит тот. — Езжай, наверное, домой?— В смысле? Как я тебя такого оставлю, ты чё, блин?— Ничё со мной не случится, не помру уже, не переживай. Не хочу, чтобы Буберишвили трахал мой рот.— Рус...— Мне так спокойней будет. Давай. Пожалуйста, у меня нет сил спорить.Арсений тяжело вздыхает.— Сразу звони, если что, ты понял? Я заеду утром, привезу еду.— Только не оч рано.— Знаю. Сам напиши, когда проснёшься. Телефон вот лежит, я его на зарядку поставил.Руслан кивает — всё он знает. Арсений наклоняется и целует его на прощание долго и крепко, ощущая, как внутри снова нарастает беспокойство, — ему до сих пор страшно, он бы ни за что не оставил его одного сегодня, если бы Руслан не попросил уйти.— Люблю тебя.— И я тебя, детка.Арсений нехотя поднимается и подбирает с пола брошенные впопыхах куртку и толстовку.— Точно не хочешь, чтоб я остался?Руслан угукает, хотя смотрит почему-то неуверенно, словно собирается сказать что-то ещё и не решается, но, когда Арсений почти выходит из кухни, он вдруг окликает его.— Арс.— Да? Что такое?— Передай... Передай Эду. Кое-что.*Эд просыпается в холодном поту: впервые за всё время с того проклятого дня ему снится настоящий кошмар. К нему и прежде приходили во снах какие-то смутные образы, и, как бы он ни пытался усмирять своих демонов днём, ночью они прорывались наружу. Раньше он наблюдал за ними будто со стороны, всё это казалось нереальным, давно забытым, произошедшим вовсе не с ним; но на этот раз кошмар был настолько осязаем, что Эд до сих пор задыхается от липкого страха и не может успокоить колотящееся сердце. В ушах всё ещё стоит этот невыносимый звук — хруст шеи; Эд помнит его слишком чётко, и от одного этого воспоминания всё тело прошибает дрожью.Он дышит глубже, чтобы выровнять дыхание; оглядывается на вторую половину кровати: та ожидаемо пустая — Эд бы почувствовал и проснулся, если бы Арсений пришёл, но того до сих пор нет, хотя на дворе глубокая ночь; странно, он не говорил, что задержится в клубе.Эд садится на кровати, трёт лицо руками, думает — надо бы встать попить; уснуть не получится всё равно, как раз дождётся Арсения — может, рядом с ним кошмары больше сниться не будут. Он поднимается, наощупь идёт к двери, переступая на носочках по ледяному с непривычки полу, и, едва выйдя из спальни, вдруг слышит, как в конце коридора, у входной двери, раздаётся шмыганье. Эд вздрагивает и, матюкнувшись от испуга, оборачивается: в коридоре темно, он вглядывается во мрак, но рассмотреть ничего не может и думает, что ему показалось, но шмыганье вдруг повторяется снова — на этот раз совершенно отчётливо.— Арс?От нехорошего предчувствия сердце начинает биться быстрее; Эд неуверенно шагает ближе и наконец видит: Арсений сидит на тумбочке, даже не сняв куртку и обувь.— Ты шо тут сидишь? Кот?Арсений поднимает на него глаза — те блестят от слёз, и у Эда всё падает внутри. Он бросается к нему и опускается на корточки.— Арс, что случилось? Тебя кто-то тронул?!Тот мотает головой и, сжав губы, вдруг начинает беззвучно плакать: по щекам быстро стекают крупные слёзы.

— Ты цел?! Ты в порядке?! — Эд пытается рассмотреть его на предмет повреждений, но Арсений кивает — он цел, и Эд облегчённо выдыхает. — Тише, ну, иди сюда. Иди сюда. Всё, всё.Он прижимает его к себе и гладит по голове; сердце колотится, как бешеное, — он такую измену словил, что приснившийся кошмар вылетает из головы мигом. Арсений дрожит, плачет без единого звука, вцепившись в плечи Эда, беззащитный, испуганный, и всё это страшно по-настоящему — что-то серьёзное произошло, Эда самого потряхивает от нервяка, но он изо всех сил пытается выглядеть спокойно, чтобы его спокойствие передалось Арсению тоже.— Тикаем в комнату, хули тут торчать, да? Ща, ща, ну-ка давай.Эд отстраняется немного, чтобы расстегнуть клёпки на его воротнике; раздевает, как маленького, — тянет молнию вниз осторожно, чтобы не защемить кожу на подбородке, выпутывает руки из рукавов, снимает ботинки; потом ведёт в спальню и усаживает на кровать.

Арсений безвольно следует за ним, уже не плачет, но дыхание успокоить не может, его плечи вздрагивают на каждом вдохе; Эд лихорадочно вспоминает, где у них лежит аптечка, пока снимает с него джинсы и носки: дать бы ему сейчас пустырник или что-нибудь вообще, чтобы просто поспал; разговоры точно откладываются до завтра.Он берётся за край толстовки, шепчет одними губами ?давай?, чтобы Арсений поднял руки, и осторожно стягивает её, а потом вдруг замечает на белой футболке тёмные разводы — она вся испачкана, и без света не видно ни хуя, но Эд всё понимает сразу.— Арс, это что?..— Это н-не моё.— А чьё?Эд поднимает на него перепуганно-вопросительный взгляд, умоляюще смотрит — скажи, что это не то, что я думаю. Арсений открывает рот, чтобы ответить, но вдруг вдыхает судорожно, и его губы снова начинают дрожать, а глаза наполняются слезами. Эд понимает, что говорить ему придётся самому, и севшим голосом спрашивает:— Это Руслана?..Арсений всхлипывает громче.— Он живой?!Арсений быстро кивает, и Эд выдыхает чуть ли не в голос — за эти доли секунды в его голове пролетели все самые ужасные варианты.— Ну всё-всё... — Он снова притягивает Арсения к себе — тот плачет ещё сильнее, но теперь Эд понимает — у него просто отходняк после стресса. — Живой. Главное — живой. Тихо-тихо... Ты испугался, маленький? Всё-всё. Главное — живой.Эд укачивает его в своих объятиях, мысленно прикидывая, стоит ли ловить момент сейчас, пока Арсений отвечает, чтобы разузнать ещё немного; в конце концов, на этот раз будет легче — все страшные вопросы он уже задал.— Цепануло шальной пулей?Арсений сквозь слёзы выдавливает ?угу?.— Но он будет в порядке? — Ещё одно ?угу?, и камень с души падает совсем. — Вот и хорошо, кот. Всё с ним будет хорошо.Эд обнимает его, пока Арсений не успокаивается; потом снимает с него перепачканную в крови футболку; по-прежнему дрожащего, укладывает под одеяло. Вопросы про Руслана больше не задаёт — завтра выяснит, в какой он там попал переплёт, хотя вариантов здесь немного — Эд сам в курсе, с кем ахмедовцы этот город не поделили.— Я за водой сгоняю.— Нет, — Арсений крепко хватает его за руку, глядя испуганными глазами; разволновался, что ли, что Эд оставит его одного?— А шо, я сказал, что сгоняю за водой? Я имел в виду, останусь тут и лягу с тобой. Ну-ка, вот так. Подь сюды.Он ложится рядом и притягивает Арсения в объятия так, чтобы он уткнулся ему в шею, залезает под одеяло тоже, укрывает их обоих и без конца шепчет дурацкое бессвязное ?вот так?. Арсений вцепляется в него, как в спасательный круг, громко дышит забитым носом; Эд слышит это и тянется за салфетками, лежащими на тумбочке.— Як мини-Дарт Вейдер. На, сморкайся.Арсений послушно высмаркивается, и потом они укладываются окончательно; Эд осторожно убирает пальцами его чёлку и напоследок прижимается губами ко лбу.— Спи, кот. Спи.Спокойствие наконец накатывает тёплой волной, зализывает побитую стрессом грудную клетку; Эд чувствует, как ватное облегчение окутывает его с головы до ног, — всё позади. Минут десять они лежат молча, Эд продолжает мягко поглаживать Арсения по макушке и не замечает, как сам проваливается в дрёму, но Арсений вдруг зовёт его тихо:— Эд?— А?В ответ — тишина, и нахлынувшее было спокойствие улетучивается мигом: по этому молчанию Эд понимает сразу, что не услышит сейчас ничего хорошего.— В чём дело, кот? — хрипло переспрашивает он.Арсений медлит, а затем, судорожно выдохнув, произносит:— Тимура убили.