Часть 17 (1/1)

Весь оставшийся день Эд ходит, как мешком пришибленный: какого, на хуй, хуя, что за матричные лаги, правда это или прикол охреневшей от счастья последней клетки мозга — понять не может.Всё случилось так внезапно, что он чувствует себя подставленным: как будто это осознание подкралось исподтишка со спины и не стало мило закрывать глаза ладошками — угадай кто — а садануло его со всей дури по затылку — рот не разевай. Он в ахуе, как те смешные жалкие котики с ютуба, которые увидели в зеркале свои ушки, — это что, блядь, моё?Эд смутно догадывается, что чувствовать это чувство, может, начал давно, но вот осознавать его уж точно не был готов так быстро — возможно ли оно вообще так быстро? Он не в курсе, как работает любовь.Он говорит себе: дядь, притормози. Торопиться некуда, обрушивать на Арсения свои новые переживания — тоже. И ему почти удаётся убедить себя, что всё это было помутнением рассудка, перегревом на солнышке — как тут не перегреться, когда рядом такое солнышко. Ну невозможно же так быстро? Вряд ли.*Эд понимает, что невозможное возможно, едва он видит Арсения вечером на кухне: тот стоит возле тумбочки и раскладывает чипсы по мискам; в микроволновке лопается попкорн, на плите варится кофе, и эта картинка такая идеальная, что бьёт под дых; Эд на мгновение замирает в дверном проёме, чтобы полюбоваться подольше.Арсений очень красивый.— Привет, кот. — Эд подходит к нему и коротко, совсем по-родному чмокает в губы; Арсений улыбается в ответ:— Привет, кис.От него пахнет чем-то ванильно-сладким, запах новый — что-то из косметики? На коже переливаются крошечные блёстки; он ещё не был в душе после клуба, и Эд обожает видеть его таким дома — махаон, случайно залетевший в распахнутое летним вечером окно.— Шо как? Побазарили с малой?— Да. Вроде всё нормально. Ну, насколько это вообще сейчас возможно. — Арсений устало поджимает губы. — Она написала ей, что больше не хочет продолжать отношения и что боится её, поэтому видеться тоже не хочет. Уговорил её немножко походить к психологу, чтобы полегче перенести этот ужасный период.— Молоток.Эд обнимает его со спины — наверняка день у Арсения выдался тяжёлым, и Эд не знает точно, помогают ли в таких случаях обнимашки, но действует интуитивно: тычется носом ему за ухо, вдыхая поглубже этот новый сладкий запах, и Арсений тихо фыркает — ему щекотно.Он снимает турку с плиты, так и оставаясь в объятиях Эда, и выключает нагрев, но, прежде чем разлить кофе по чашкам, вдруг вновь тянется к плите, чтобы проверить ручку ещё раз, хотя она и так уже на нуле.— Воу-воу, кот, давай-ка не надо, — говорит Эд, мягко, но настойчиво перехватывая его руку.— Что? — Арсений оборачивается на него и пялится в ступоре — видать, вообще не ожидал такого поворота.— Ты сам в курсах, шо ничё не случится, если ты перестанешь их постоянно крутить.— Но…— Лампочка не светится, видишь? Выключено всё, релаксни.Арсений открывает рот, чтобы что-то возразить, и Эд видит промелькнувшую панику в его глазах, но в конце концов он сдаётся и просто выдыхает.— Бля, у меня бывает, когда нервничаю много.— Значит, те нельзя столько нервничать, — заявляет Эд, будто это открытие века.Арсений смеётся.— Слушай, кис, я подумал... — Он изворачивается в руках Эда, чтобы оказаться лицом к лицу. — Не хочешь завтра развеяться, съездить в ?Гейл?? Ты, наверное, совсем заманался дома сидеть.Микроволновка пищит, попкорновый треск прекращается, и на кухне повисает тишина. Эд хмурится — он-то, конечно, заманался, но ради безопасности восьмерых человек, с которыми он живёт, и сохранности своей жопы может потерпеть ещё немного.— Мы аккуратно, — тут же добавляет Арсений. — Замаскируем тебя под окружающую среду.

— Мне для этого придётся перья напялить?— Нет, что ты, господи, нет, — заверяет его Арсений. — Топик в сеточку и латексные леггинсы — только и всего.Эд прихрюкивает, но вяло; пожимает плечами — высовываться из дома без повода он бы не хотел — на хуй этот лишний стресс.— Ну так что, м?— Да хуй его знает.— Поедешь со мной, никто не увидит. — Арсений кладёт руки ему на плечи и, придвинувшись ещё ближе, мурлычет — хитрая лиса: — Я тебе... танец обещал. Помнишь?Не дожидаясь ответа, он медленно прикасается губами к его губам, проводит кончиком языка по нижней, и Эд размыкает рот, пуская его внутрь, — сдаётся.Ладно, может, всё-таки не совсем без повода.— Где там мои сладкие радужные крошки? — раздаётся воодушевлённый голос в коридоре.Эд успевает отлепиться от Арсения за секунду до того, как на кухню влетает Пуф.— Всё-всё, дорогой, мы уже идём, — отвечает Арсений.— Я про попкорн, вообще-то, но окей.Они вытаскивают попкорн из микроволновки, кое-как берут все миски с едой и идут в комнату девочек, где все уже расселись по самым козырным местам. Эд втискивается на диван между Даной и Антоном, Арсений усаживается на пол, к Ире, и та сразу кладёт голову ему на плечо, устраиваясь поудобнее. Эд смотрит на них втихаря, потом оглядывает всех остальных и сам не замечает, как мягкое, тёплое ощущение спокойствия окутывает его с ног до головы. Это всё кажется чем-то невероятным до щемящего чувства — ему до сих пор не верится, что можно вот так просто собираться семьёй — и быть рядом. Что можно быть частью всего этого — уже верится понемногу.Антон включает фильм, и Эд с умилённым смешком наблюдает за Арсением: тот почти с первых минут начинает беззвучно шевелить губами, цитируя какие-то обрывки из монолога Мистера Коричневого, — действительно такой фанат? Возможно, для Эда выбор фильма не лучший — тематика подводит, но Арсений обожает Тарантино, а Эд обожает смотреть на Арсения, когда тот чем-то увлечён, — за это зрелище он готов отдать многое.За то, чтобы посмотреть, как Арсений танцует, — ещё больше.*Следующий вечер настаёт слишком быстро, и Эд не успевает ничего сделать со своим волнением — оно по-прежнему есть, но Арсений — сама безмятежность, и на его ласковое ?Не хочешь, кис, — не поедем? Эд мотает головой — погнали, хули. Ему хочется ещё раз окунуться в одурительную атмосферу свободы, посмотреть, как другие люди этой свободой дышат, подышать самому — скрываясь от смерти, он даже воздух ценить стал сильнее.И они едут.?Гейл? встречает их вывеской с манящим малиновым неоном, отбрасывающим лунную дорожку-отражение на слякотный асфальт — иди по ней, и она приведёт в местную чертановскую Страну чудес. Эд приоткрывает окно в машине, чтобы вдохнуть сырой розовый воздух поглубже, когда они сворачивают на закрытую парковку; боже, он пиздецки скучал.— Сладуля! — приторно тянет Пако и с искусственно-широкой беличьей улыбкой расставляет руки для объятия, но в итоге, к облегчению Эда, всего лишь хлопает его по плечам. — Наконец-то соизволил явить нам свой прекрасный расписной лик. Мы успели тебя потерять. Ай, как говорится, яй.Эд скучал, но не настолько.— Андрюш, мой друг побудет здесь сегодня, я дал ему карту от гримёрки, и... — Арсений наклоняется к нему и добавляет шёпотом: — сильно к нему не приставай, он сам всё знает.Пако цокает языком и щурится с лукавой улыбкой.— Проказник, лишаешь меня такой, мтьтвою, сладкой компании.— Разве не я твой главный сахарочек? — в тон ему отвечает Арсений.— Ты мой главный сахарочек.

Эду, глядя на эти сюсюканья, хочется то ли ржать, то ли блевать, но он героически сохраняет невозмутимость.— И сахарочку уже пора превращаться в карамельку, — Пако хлопает себя по золотым ?Картье? на запястье, — начало через полчаса, а ты ещё не одет, мтьтвою.— Да, кстати, Андрюш, прости, не могу больше болтать, я очень спешу.— Умница.Арсений подхватывает Эда под руку и уводит в сторону гримёрки.— Бля, ну и типок, — не сдержавшись, морщится Эд.— Всё в порядке, — усмехается Арсений, — это у нас просто стиль такой. Мы стильные.Они заходят в гримёрку, и Эд наконец-то чувствует, что можно расслабиться, — святая святых, он помнит даже запах.— Я буду выступать в самом конце, — говорит Арсений, кидая вещи на диван. — Поскучаешь без меня пару часов?— Только если этот твой взрыв-Пакет где-нибудь потеряется и не будет пердеть.— Забудь про него, — Арсений подходит к Эду вплотную, расстёгивает его куртку и, запустив под неё руки, мягко обнимает за талию, — я же его попросил. А он отзывчивый. И, кстати, бар в твоём распоряжении, а Андрей туда не ходит. Водка, наш бармен, его на пушечный выстрел к себе не подпускает.— По ходу этот демон в твоём клубе нравится только тебе.— Есть за мной такой грешок, — улыбается Арсений, но болтать ему, видимо, надоедает: он облизывает губы и тянется к Эду, чтобы поцеловать.Они целуются — медленно, мягко толкаясь языками, наслаждаясь друг другом, как будто Арсению вовсе некуда торопиться; он гладит Эда по пояснице, потом скользит к животу и груди, продолжая вылизывать его рот и еле-еле потираясь бёдрами; всё это выглядит многообещающе, но Эд кое-как находит в себе силы притормозить.— Ты опасный, — удовлетворённо хрипит он, глядя на его губы полупьяно. — Опасная кошка.— Ар-р-р. — Арсений кусает его за подбородок и тут же зализывает содеянное — кошка опасная, но послушная.— Шо там передавали, бар в моём распоряжении?— В полном. Иди, кис, а мне пора собираться, ладно? Встретимся здесь после выступления.— Давай, кот, удачи. — Эд целует его ещё раз напоследок — теперь уже нежно. — Обнял.*Шоу начинается, и Эд ловит адские флэшбэки — вечность прошла с тех пор, как он ходил здесь, но кажется, как обычно, словно всё было только вчера. Он слоняется по залу, уже чувствуя себя как дома, чиллит, покачивая головой в такт музыке; смотрит на танцы, но ещё больше — на людей вокруг — такие все открытые, особенные, красивые каждый по-своему; Эд запоминает, какой разной свобода бывает на вкус, и здесь она — исключительно сладкая.

Пара часов пролетает незаметно; должно быть, скоро выход Арсения, и к этому времени танцпол едва ли не огнём пылает; от разгорячённой, разомлевшей толпы жар идёт, как в парилке. Эд плетётся к бару, чтобы взять себе выпить, — и вдруг застывает. По затылку пробегает ледяной холод.Поодаль, возле стены, в самом конце толпы стоит правая рука главы ахмедовской мафии — Белый.Руслан.

Ребус в голове сходится, как долбаный пасьянс — карта за картой: имя, ебучая скрытность Арсения, его странные обещания защитить Эда. Понимание, что это не совпадение, приходит пугающе быстро; так всё это — потому что он с ним? С ним? Из всех людей — он?Эд не знает его лично, их не знакомили, но он несколько раз видел Белого издалека на нейтральной территории; Крис ему тогда шёпотом на ухо называла имена. Эда пробивает на истерический ржач, но это не смешно ни разу — внутри всё падает куда-то вниз бесконечным, невыносимым ощущением, словно никак, сука, до дна долететь не может; кровь в висках пульсирует так, что кажется, будто башка вот-вот лопнет. Блядский боже, во что он встрял?Из всех людей.Белый стоит в тени, одетый в строгую серую рубашку, такой неподходящий всему этому цветастому маскараду вокруг, кажущийся инородным телом в пышущем жизнью организме. Он бегает глазами по толпе, словно ищет кого-то, и у Эда дрожь по загривку пробегает на долю секунды раньше, чем Белый бросает на него короткий взгляд, который по инерции, не задерживаясь, скользит дальше, но тут же возвращается — уже не беглый — пронзительный, ледяной, пугающий — нашёл, что искал?Эд даже подумать не успевает — рефлекторно дёргается в сторону, чтобы уйти, но Белый оказывается быстрее: в одно мгновение преодолевает расстояние между ними, хватает Эда за толстовку, сгребая её в кулак, и толкает его в тень, чтобы спрятаться от чужих глаз.— По-хорошему, дядь, — спокойно выдыхает Эд, — опусти руки.Белый сжимает челюсть так, что желваки двигаются.— Я бы кишки твои вот на этот кулак намотал, братан. По-хорошему. Если бы Арсений за тебя не просил.— У тя заебись получается следовать его просьбе, продолжай в том же духе.Белый глядит на него оценивающе, с еле сдерживаемой агрессией, но Эда этот взгляд не пугает — за ним не станется. Он терпеливо ждёт, не дёргаясь, — когда попал в западню хищника, дёргаться нельзя, ждать надо — авось пронесёт, — и Белый вдруг действительно отпускает его толстовку, кладёт широкую, сухую ладонь ему на шею, прихлопывая по-дружески, почти ласково, а затем притягивает к себе совсем близко и дышит в самые губы:— Если из-за тебя. С ним что-то случится. Я тебя убью. Ну, я имею в виду, убью. До смерти. Из любой сраки, куда ты там, блядь, упиздуешь, достану и убью.Эд обнажает грилзы в ухмылке, похожей больше на злой рык, и чувствует, как у него дёргается мышца на щеке.— Взаимно.Он ощущает его запах — табачный с примесью древесного одеколона, который кaжется почему-то смутно знакомым; Эд понимает, что время от времени улавливал его на Арсении. Не то чтобы это сюрприз, но. Это не касалось его, пока не коснулось — в буквальном смысле.Они смотрят друг другу в глаза, Эд думает — либо это всё, либо они сейчас подерутся, и напряжение повисает такое, что пальцы подрагивают, — но внезапно свет в зале гаснет. Становится тихо; Эд поднимает голову и оглядывается; Белый оглядывается вместе с ним, и они оба смотрят в одну сторону — в сторону сцены.Она мягко подсвечивается; всё вокруг замирает будто на вдохе — и на выдохе звучит тихий, вкрадчивый первый аккорд. Эд пропускает и вдох, и выдох, когда видит, как в малиновой дымке проступает тонкий, гибкий силуэт.Белый не дышит тоже — отпускает Эда, и они одновременно, не сговариваясь, подаются на шаг вперёд ближе к сцене. Эд, как загипнотизированный, смотрит на Арсения: его молочно-белый торс обтянут полупрозначно-тонким сетчатым корсетом, на руках — такие же прозрачные перчатки; чёрная ткань блестит мелкими стразами-кристалликами, мерцающими на каждом движении, — слепит. Весь Арсений ослепляет.Эд даже не моргает, глаза слезятся, оторвать взгляд — смерти подобно, но внезапно даже для самого себя он медленно поворачивает голову к Белому — и тот смотрит на Арсения так же, как, наверное, сам Эд. Завороженно. Влюблённо. Как смотрят на кого-то очень, очень важного.Белый чувствует на себе его взгляд и поворачивается. Они глядят друг другу в глаза несколько секунд — и как будто понимают.Принимают.— Тимуру не сдашь?— Мог бы — сдал бы сто процентов. Не могу. Заткнись и не мешай смотреть.Эд знает — не сдал, чтобы обезопасить Арсения, исключить все шансы, что из-за Эда его кто-нибудь тронет. Благодарить здесь не за что — Белому благодарности Эда наверняка до пизды. Он вообще, по-честному, не знает, что обо всём этом думать, но, пока Арсений танцует, думать не хочется.Эд вновь поднимает глаза на сцену и в эту самую секунду вдруг пересекается с ним взглядом — точно как в ту первую ночь, когда он даже не знал ещё его имени. Арсений смотрит то на него, то на Белого, и это чёрт знает что вообще — но Эд поклясться может: глаза у него испуганные. Вокруг — несколько сотен людей, но сейчас они только втроём, и ощущение, будто никто из них не понимает, что происходит, но смиренно поддаётся моменту; всё это кажется ебанутым и почему-то чертовски правильным.Эд чувствует, как кукуха летит окончательно: это самое странное мгновение в его жизни.Краем глаза он видит, как Белый снова поворачивает к нему голову, и оторваться от Арсения сложно, но Эд всё-таки оборачивается в ответ. Белый смотрит на него долго и серьёзно, словно хочет передать на невербальном уровне всё, что они не произнесли вслух. А затем разворачивается и, не досматривая танец, быстрым шагом идёт прочь.Эд уверен, что понял его правильно.*Арсений с колотящимся сердцем заскакивает за кулисы, сбрасывает с себя стрипы и, игнорируя высунувшегося тут же Пако, прямо так, босиком, бежит вниз. Внутри всё кипит от злости — ну, сука, сейчас. Он вылетает в зал, на бегу рыщет взглядом по толпе и замечает почти сразу — Руслан ссутулившейся чёрной тенью идёт в сторону выхода, накидывая куртку, — видимо, покурить. Арсений мчит туда, сжимая кулаки, и успевает догнать его у лестницы — дёргает за рукав, заставляя развернуться, и набрасывается с ходу:— Что ты ему сказал?!— И я тоже рад тебя, блин, видеть. Ты ебанулся здесь орать? — шипит Руслан, оглядываясь по сторонам — они у всех на виду, и выяснять отношения посреди клуба — не лучшая идея, но Арсению плевать. — Чё ж тогда не со сцены начал, умница? Там же есть микрофон.Руслан берёт его за локоть и затаскивает в ближайшую дверь, но Арсений резко вырывает руку.— Я тебе вопрос задал!— Да чё ты так дёргаешься, слушай, успокойся, — рычит Руслан. — Я попросил его быть осторожнее, блин, окей? Чтобы... с тобой, дурья башка, ничего не случилось.— О, спасибо большое, — язвит Арсений, всплёскивая руками, — что донёс до него информацию! Сам он, разумеется, не в курсе!— А хули он тогда тут забыл? Я смотрю, охуительно он дома сидит и не высовывается! И вообще, прекрати на меня орать, слушай, ты чё завёлся, блин, зайчик-энерджайзер? Разве я не прав?— А какого чёрта ты его трогаешь? — не унимается Арсений, и в его голосе проскальзывают визгливые нотки. — Ты мне обещал его не трогать, Рус! Вы бы ещё подрались там!— Да не трогал я, блин, его. Посмотрел просто.— Мы, сука, что, в музее? Насмотрелся? Почему ты вообще без звонка приехал?!После такого Руслан мог бы разораться в ответ — и был бы прав, потому что Арсений на эмоциях перегибает палку, особенно насчёт звонка, — но вместо этого он вяло бурчит:— Я ненадолго. Заехал сказать, что Артур всё по твоему... Эдуарду Александровичу Выграновскому пробил на днях. Фотки, инфу, в какой горшок он ссал в детстве, всё вообще подчистую. Я вызвался поймать, — Руслан показывает пальцами кавычки, — неуловимого, блядь, мстителя, а сегодня сказал Юльке, что он слинял в Украину, пока мы канителились. Получил от неё пиздов, но... больше мы его не ищем. Только пусть этот твой Эдуард Фортожопый сильно не обольщается, ей щас просто тупо не до него вообще, у нас там дела посерьёзнее.Арсений смотрит на Руслана ещё несколько секунд, растерянно хлопая ресницами, а затем тяжело выдыхает.— Хорошо. Хорошо... Спасибо.Он устало прижимает ладонь ко лбу, как будто у него температура, и так и замирает, закрыв глаза. Руслан молча стоит, уперев руки в бока, и жуёт губы, но в итоге сдаётся первым — притягивает его к себе и обнимает.

Арсений обнимает его в ответ.— Всё? — интересуется Руслан.— Всё, — смиренно отвечает Арсений. — В какой горшок он ссал в детстве?— Я почём знаю, сам у него спроси, блин, это я, ну, метафорически выражаясь.?За метафору могут и пристрелить?, — вспоминает Арсений фразу из сериала, но усмехнуться даже мысленно у него сил нет — за последние двадцать минут он так перенервничал, что аж глаз задёргался — выражаясь ни разу не метафорически.— То, что Юлька дала отбой, ничё не значит, понятно? — говорит Руслан серьёзнее. — Не значит, что ты вот так запросто можешь, блядь, таскать его в свой клуб. Ну, я имею в виду, пусть, блядь, по квартире гуляет, если ему гулять хочется, ясно? Скачайте на приставку симулятор, блядь, ходьбы. Но чтоб здесь его больше не было. Ты меня слышишь? Заяц.— Слышу-слышу, — бормочет Арсений. — Это моя идея была, не его. Он не хотел.Руслан закатывает глаза и одними губами выдыхает ?да ёб твою мать?.— Потрясающе, блядь, охуительно. Он, выходит, ну, не тупарь? Это круто, оч круто. А ты-то какой, блин, сракой думал, а?— Всё, перестань, пожалуйста, не могу больше, — морщится Арсений. — Давай помолчим минуту.Руслан, к его облегчению, не возражает, просто вздыхает — и Арсений совершенно точно слышит в этом вздохе упрёк, но, по крайней мере, Руслан больше не озвучивает это вслух. Он прижимается бородатой щекой к его уху, продолжая медленно укачивать в своих объятиях, и они стоят так какое-то время, пока Арсений не расслабляется окончательно.— Ну, порядок? — Руслан успокаивающе гладит его по загривку. — Блядь, я на тебе, как на войне, пиздец какой-то, Арсений. И вместо автомата у меня в руках, не знаю, блядь, дохлый крот.— О, это точно войдёт в топ-три твоих идиотских ебанутых комплиментов, — ворчит Арсений ему в шею. — Есть ещё что добавить?— Ты сегодня красиво танцевал, детка, — шепчет Руслан ему на ухо. — Безумно. Безумно.

После этих слов Арсений всё-таки улыбается, хоть Руслану и не видно.— Прости, что накричал, — тихо говорит он. — Но я по-прежнему считаю, что тебе не стоило с ним разговаривать. Пожалуйста, не делай так больше.— Чё, даже если захочу с ним подружиться? Ну, я к тому, что, условно, он же мой... Не знаю, как назвать эту родственную-уродственную, блин, связь, но оно ж наверняка как-то называется, ну, сто процентов.Арсений поднимает голову, смотрит на него взглядом ?сам-понял-чё-спизданул??, и они лениво смеются. По-серьёзному на просьбу Руслан не отвечает, не обещает ничего — видимо, слишком много с него обещаний, и Арсений не в праве упрекать его за это, но просить может сколько угодно — никто не запрещал.— Сососатель, — вдруг выдаёт Руслан.— Чё, блин?— Со-сосатель. Он мой.— Фу, боже, звучит ужасно. — Арсений морщит нос, но смеётся, неодобрительно качая головой. — Цинично и, вообще-то, достаточно мерзко.— Ничего подобного, отлично, превосходно звучит. Ну, я имею в виду, почти как ?соучредитель?, или ?сокомандник?, или даже ?соотечественник?, не?— Как-то не, не очень. Больше похоже на ?сососательный петушок?. А просто ?парень моего парня? тебя чем не устраивает?— Меня не устраивает, что ты при этом мой ?парень?, — последнее слово Руслан выплёвывает с презрением.— Почему? — Арсений вскидывает брови.— Ну, блин, чё это вообще — ?парень?, хуйня какая-то, ну, нет? Как будто нам, блин, по пятнадцать, и я дёргаю тебя за косички на переменах. Или что я там должен дёргать, не знаю. А мне же не пятнадцать, Арсений, мне, блин, сорок, это два раза по пятнадцать и ещё десять. Да и у тебя косички нет.— Так, давай притормозим здесь, — фыркает Арсений и утыкается лбом Руслану в плечо, но почти тут же поднимает на него усталый, извиняющийся взгляд. — Мне пора, детка, ладно? Эд меня там потерял, наверное, уже. Надо найтись. И отвезти его домой.— Я понял, — посмурнев, кивает Руслан.Арсению не хочется уходить вот так, но сделать он ничего не может, поэтому просто смотрит на Руслана долго и нежно и тянется пальцами, чтобы аккуратно погладить его по переносице — там снова хмурая морщинка между бровей.— Люблю тебя, ты же знаешь?— Знаю. Взаимно. Иди уже. И береги, блин, — добавляет Руслан, и в его словах нет ни капли язвительности, — свой ценный груз.*Эд садится на кровать; в висках пульсирует тупая боль; он вымотан, в голове полная каша. Домой они с Арсением ехали молча, никто из них так и не решился заговорить, и Эд до сих пор понятия не имеет, что обо всём этом думать. Он чувствует себя не обманутым, нет, просто... Блядь, как же он сбит с толку.Дверь в спальню тихо открывается; постояв немного на пороге, Арсений всё-таки подходит, осторожно присаживается рядом и гладит Эда по спине.— Ты в порядке?Эд угукает, и Арсений вздыхает, молчит ещё несколько секунд и несмело придвигается ближе, как будто не знает, как подступиться, — видимо, подбирает слова.— Прости, что так вышло. Я понятия не имел, что он приедет. И… — Он мнётся, Эд по голосу слышит, как ему почти физически трудно говорить. — Знаю, я должен был рассказать сразу, но...— В натуре.— Но тогда разве ты бы остался? Ты бы не захотел так рисковать. И… не дал бы мне шанс.

— Откуда ты знаешь?— Ты прав, я не знаю, но, Эд, я... Я боялся, что ты уйдёшь.Арсений берёт его за руку и стискивает крепко; пытается заглянуть в глаза, но Эд так и сидит, опустив голову.— Послушай. Ему можно доверять. Он не тронет тебя и никому ничего не скажет, он пообещал мне защищать тебя, так что, поверь, ты в безопасности. Ты мне веришь? Посмотри на меня?Эд поднимает на него взгляд, смотрит долго, разглядывая обеспокоенные прозрачно-голубые глаза, — разумеется, он ему верит, поверил давно уже, и назад дороги нет, но.— Он тебя любит.— Да. И поэтому не сделает тебе ничего плохого.Эд качает головой, устало трёт переносицу, промаргивается. Всё кажется нереальным, полный бред, и он — часть этого бреда, какое-то сумасшествие, которое Арсений притягивает, как магнит.— Я только одного не выкупаю, Арс. Я не врубаюсь.— Что?— Почему ты влюбляешься в таких людей, как мы?Арсений непонимающе моргает и открывает рот растерянно.— Каких — ?таких??— Плохих, Арс. Грязных. Зачем... ты? Ты.— Боже, Эд... — Он глядит на него ошеломлённо, и Эд вдруг видит, как в его глазах собираются слёзы. — Да вы оба стоите всего мира для меня.Арсений обхватывает его лицо ладонями и смотрит с такой любовью и нежностью, что Эду становится трудно дышать.— Вы лучшее, что могло со мной случиться. И, господи… Я никогда, слышишь? Никогда ещё не чувствовал себя настолько счастливым.