Часть 15 (1/1)

Эд просыпается оттого, что чувствует, как кто-то настойчиво тычется носом ему в ухо и дышит громко и тепло, разве что не урчит.— Блин, кот...— Доброе утро, — шепчет Арсений и с сонной улыбкой мягко ведёт кончиком носа по щеке Эда — к губам.— Я зубы не чистил, — бормочет Эд, стараясь не сильно выдыхать Арсению в нос, но того, кажется, вообще ничто не смущает.— Я тоже, — фыркает Арсений. — И мне так плевать, веришь-нет.

Он прижимается мягкими, тёплыми губами к губам Эда, лезет под его одеяло, чтобы уютно переплестись голыми ногами, кожа к коже, — он сегодня без пижамы, в одних боксерах — по ночам теперь не мёрзнет. Эд тянет его на себя, целуя уже по-серьёзному, и Арсений прижимается к его груди, внезапно чересчур горячий, податливый, слишком открытый, чтобы всё это осталось в пределах уютной утренней возни под одеялом. Сонливость как рукой снимает.Когда Эд закидывает ногу ему на бедро, Арсений вдруг отлепляется:

— Кис...— Окей, — понимающе улыбается Эд, сдаётся почему-то легко, хотя им обоим явно мало, не хватило, — продолжим в следующий раз, когда зубы почистим.Он убирает ногу, Арсений целует его ещё раз и вылезает из-под одеяла, сладко потягиваясь на ходу, красивый — пиздец. Знает, что Эд смотрит, и сам наверняка кайфует с этого; Эд в открытую пялится на него и поверить не может, что делает это вот так просто; вечность бы смотрел.Арсений уходит в душ, Эд валяется ещё минут пять, а потом тоже плетётся в ванную — но в другую — и там чистит зубы пальцем, по старинке. Его щётка лежит в той ванной, где сейчас Арсений, но туда он идти не рискует — не в этот раз.

Потом топает на кухню, чтобы сварить кофе как раз к приходу Арсения, и эта маленькая, незначительная утренняя рутина ему по кайфу, это кусочек той самой идеальной жизни, какую он себе изредка смутно представлял. Он ставит турку на плиту, делает всё так, как показывал Арсений; лыбится сам себе, лениво потягивается, глядя в окно, даже начинает мурлыкать непонятно откуда взявшийся в голове трек из ?NFS?; охуенное утро.Он так увлекается, что даже не слышит звука шагов, только в один момент успевает почувствовать, как откуда-то сбоку его обдаёт пряно-мятной волной — так пахнет гель для душа, которым пользуется Арсений, — и в следующую секунду чужая рука проскальзывает у него из-за пояса; пальцы предусмотрительно выключают конфорку, хотя кофе ещё не сварился, а после — ложатся на голый торс Эда, невзначай цепляясь за сосок. В загривок мягко впиваются зубы.

Эд шумно выдыхает, оборачивается — и видит его, красивого, очень красивого.— Бля, Арс...Арсений мокрый, капельки воды стекают с волос по шее, и это возбуждает пиздец; у Эда, глядя на него, во рту пересыхает. Он цепляет его за руку и, притянув к себе совсем близко, вдыхает запах так глубоко, что голова идёт кругом, а затем наклоняется к шее и широко проводит языком, слизывая капли воды. Арсений с тихим вздохом запрокидывает голову — продолжай, ещё — и у Эда от этого короткого звука остатки разума к чертям уносит; он в одно движение прижимает Арсения к стене и впивается в его шею. Арсений охает от неожиданности, хватается пальцами за его голые плечи — но расслабляется тут же, уперевшись затылком в стену, млеет, часто и прерывисто дыша, а потом вдруг резко подаётся бёдрами навстречу и вжимается в его пах. Эда прошибает, как током, в низу живота растекается горячее, жгучее возбуждение, он выдыхает почти в голос и, сам себя не контролируя, скользит ладонью под полу халата, по мокрой коже вверх — чтобы сжать ягодицу.На Арсении нет белья.— Охуевший, — хрипит Эд ему на ухо, продолжая медленно гладить рукой под халатом и чувствуя, как кожа под пальцами покрывается мурашками, — псих.Арсений снова притирается пахом, задыхается, смотрит на Эда поплывшим взглядом; хочет впиться в его губы, но замирает в нескольких миллиметрах, беспомощно застонав, когда Эд опять вжимается в него через несколько слоёв одежды — сильнее, настойчивее. Они оба твёрдые, и им определённо, совершенно точно не следует продолжать здесь, на кухне, но мысль о том, что кто-то может их застать, распаляет ещё больше.Пальцы Эда там, внизу, мнут кожу, с каждым движением почти проезжаясь по ложбинке, и Арсений вздрагивает — охуенно — плавно трётся, чтобы — сейчас, вот-вот, давай же — получить то, что хочет.— Эд...В коридоре раздаются шаги, и они оба дёргаются одновременно. Эд отскакивает, как ошпаренный; Арсений едва успевает поправить сползший с плеча халат.Внизу ткань топорщится охуеть как заметно.На кухню, сонно почёсывая шевелюру, заходит Пуф — даже не смотрит на них, сразу топает к кулеру с водой, широко зевая во весь рот:— Доброе-э-э-у-утро.— Салют.— Доброе, — хрипло отвечает Арсений, а потом, откашлявшись, добавляет: — утро, милый.Он отворачивается к тумбочке и делает вид, что трёт щёку ладонью, чтобы прикрыть покрасневшие подбородок и шею.— Арс, ты в ?Гейл?? — спрашивает Пуф.— Да... Да, через полчаса поеду.— Подкинешь?— Конечно. А зачем ты так рано?— С Максом договорились.— Хорошо, малыш. Скажи, как будешь готов.— Заебись, спасибо, пап. — Пуф ставит стакан в раковину и, к счастью, даже не задерживаясь, чтобы помыть его, плетётся обратно к себе в комнату.Воцаряется напряжённая тишина. Эд косится на Арсения: у того уши пылают, вся шея — в красных следах, сильно заметных на светлой коже; волосы — растрёпанные теперь ещё больше, чем до этого. Хочется подойти и взять его снова, но Арсений вдруг бросает на Эда короткий, смущённый взгляд и без слов пулей вылетает из кухни.

Эд остаётся в одиночестве и, растерянно пялясь на пустой дверной проём, думает: пиздец.Он думает: потушите пожар, пока кругом не запылало.

*— Арс, Ник опять мои шмотки берёт без разрешения, — жалуется Пуф, делая радио потише, чтобы не мешало.Они останавливаются на светофоре; Арсений отпивает кофе — дома так и не попил в итоге — и уточняет на всякий случай:— Ты с ним пробовал разговаривать? Разговаривать, а не ругаться.— Блин, ну-у... — задумчиво тянет Пуф. — Не знаю, я пытался, но бесит же, блин. Заебался своих штанов не досчитываться, ну чё это за херня? Шмоток, что ли, дома мало?— Ладно, я поговорю с ним, — вздыхает Арсений. — Постарайся... не сильно злиться, хорошо, милый? Разберёмся.— Спасибо, пап. Сбросишь меня здесь? Пойду Макса встречу.— Давай.Арсений тормозит перед въездом в закрытую парковку; Пуф целует его в щёку и выскакивает из машины.?Гейл? уже оказывается открыт — Пако и Наденька пришли на удивление рано.— Внимание, объект на базе, — комментирует Пако гнусавым голосом, увидев Арсения, — время устроить вечеринку.— Доброе утро, Андрюш. Привет, красивая.— Привет, красивый. — Наденька подставляет щёку для поцелуя. — У нас одна поставка отменилась, жёлтого стрейч-атласа в чёрный горошек на все платья не хватит, так что наш вечер стиляг под угрозой.— Дозакажи чёрный в жёлтый горошек, сделаем фифти-фифти, — говорит Арсений на ходу.Он заходит в гримёрку, снимает куртку и не успевает повесить её на крючок, как тут же неожиданно слышит над ухом:— Оу, Арсюшечка, сладость, — приторно тянет Пако, — что за тасманский дьявол на тебя напал?— Ого, Джизас Крайст, — ахает Наденька, с любопытством рассматривая его шею. — Готовить закрытый костюм?— В смысле? — непонимающе хмурится Арсений, а потом до него доходит. — Блядь.Он подскакивает к зеркалу, изворачивается, пытаясь оценить масштабы бедствия, и матерится снова: на коже сияет свежий багровый след в мелкую крапивку от укусов — скоро нальётся ещё больше.Арсений сглатывает: вечером ему к Руслану ехать, и пусть они обо всём договорились, пусть Руслан разрешил, пусть всё это теперь — законная часть его жизни, но Арсения эта мысль не то чтобы успокаивает.Никто ему, конечно, расхаживать в чужих засосах не запрещал, но одно дело — просто смутно знать, что теперь твоего парня, кажется, целует кто-то ещё, а другое — видеть этому реальное, охуеть какое очевидное подтверждение. Арсений не собирался выставлять это напоказ вот так сразу, и от одной мысли о том, как Руслан может отреагировать, липкий ком подкатывает к горлу. Арсению не должно быть за это стыдно, здесь нет ничего противозаконного, но он не хотел — не сейчас, и так слишком много, Руслану нужно больше времени, чтобы уложить всё это в голове.Арсений чувствует себя долбоёбом.— Ну чего ты так расстроился, красивый? — успокаивает его Наденька. — Замажем, и снова будешь нашим безгрешным, неприкосновенным ангелом.— Не хочу замазывать, — мотает головой Арсений. — Давай что-то закрытое, только так, чтоб я не задохнулся. А то спикирует ваш ангел с трибуны и разъебётся на хуй, как Тони Купер, а все подумают, что это часть шоу.— Люблю, когда ты такой позитивный, — радуется Пако. — Так даже и не скажешь, что только что охуенно поебался.— Вот и не говори, — вяло язвит Арсений, а затем всё-таки суётся к зеркалу поближе, берёт тоналку и пробует замазать засос, но тут же раздражённо стирает всё с кожи — тоналка желтит.Внезапно дверь в гримёрку приоткрывается шире, и вместо стука вкрадчиво-развязно звучит:— Тук-тук.На пороге стоит Макс — парень Пуфа, и Арсений, обернувшись к нему, тепло улыбается: его, в отличие от остальных, он действительно рад сейчас видеть.— Макс! Привет, заходи.— Арсений Сергеич, можно вас?— Макс, ну какое ?вас?, мы же договаривались. Ладно, ребят, девчат... — обращается он к Пако и Наденьке, вежливым взглядом предлагая им пойти по своим делам, и, когда те выходят из комнаты, спрашивает: — Что такое, родной?Тот нервничает, и Арсений вдруг понимает, что видит его таким впервые: обычно Макс в любых обстоятельствах — сосредоточие спокойствия, флегматичности и похуизма в одном флаконе.— Арсений Сергеич... Арсений. В общем...*— Короче, не знаю, по ходу надо будет съездить порешать в начале месяца, а то дураки — не мамонты, сами не вымрут. Слышишь? Детка-а, — зовёт его Руслан, — приём. Где витаешь?Арсений смотрит в окно на вечерний, мигающий мелкими жёлтыми огоньками город и задумчиво жуёт язычок молнии от своей олимпийки — надел, чтобы хоть как-то шею прикрыть, пусть и ненадолго — Руслан в любом случае его сегодня разденет. Они и так уже в спальне валяются, разговаривают пока, потому что слишком устали оба, чтобы набрасываться друг на друга с порога, но скоро Арсению домой ехать, а просто лежать с Русланом в кровати до победного и ничего не делать — задача практически невыполнимая.— Слушай, Рус. А ты когда-нибудь хотел жениться?— Чё, блин?— Серьёзно, ну, у вас же... — начинает он, не договаривая ?в криминальном сообществе?, — кто-то всё равно заводит семьи, несмотря на... Ну, на антураж. Ты не думал, что тоже мог бы?— Не думал. Чё за вопросы из чёрного ящика, слушай? — напрягается Руслан. — Тебе оно зачем? Ну, я к тому, что у нас однополые браки в стране запрещены главной книжкой после Библии. Библиeй, по-правoславному, кстати, тоже.— Да боже упаси, окстись, я не про... нас. Я про вообще. Теоретически.— Алиса, прикинь, так же говорила. Теоретически. А потом началось — Русичка ?то?, Русичка ?сё?. Теория, мол, блядь, без практики мертва.— Блин, только давай не будем вспоминать её, пожалуйста, Рус, — перебивает его Арсений, поморщившись. — Нормально же общались.— А чего так, — картинно удивляется Руслан, — не нравится?— Про твоих бывших слушать? Не нравится, и ты сам это знаешь. Зачем тогда говоришь?Разговор сворачивает куда-то не туда; Арсения эта его внезапная, мимолётная — и бессмысленная — сучечность всегда из себя выводит — Руслан в курсе, он специально, и теперь Арсению надо играть в угадайку — что же тот на самом деле хотел сказать.— А если б я с ней щас, ну, условно, переспал? — вдруг выдаёт Руслан. — Это можно? Или только тебе можно? Какие правила в этой твоей ебанутой игре?Он произносит это без претензии и почти — почти — без ехидства; до сих пор прощупывает границы, пытается понять, как всё это работает, и Арсений не вправе упрекать его за желание разобраться; угадайка закончилась, толком не начавшись.— К чему этот вопрос? — терпеливо спрашивает он. — Ты действительно хочешь с ней переспать? Или хочешь знать, можно ли тебе спать с кем-то ещё? Ну, можно, только трахайся тогда с резинкой и меня предупреждай.— Да не хочу я, блин.— Тогда зачем мы об этом разговариваем?— Побесить тебя, блин, ясно же зачем.— Удовлетворился?— Не очень, — поджимает губы Руслан. — Я вообще сегодня со всех сторон неудовлетворённый, слушай. И даже, ну, не знаю, что с этим делать. Может, у тебя есть варианты?— Какой возмутительно неэлегантный, дилетантский развод на трах, — закатывает глаза Арсений, но улыбается всё равно — накопившееся напряжение наконец-то утихло, и на этот раз они справились быстрее; победа.— Сработало? — интересуется Руслан.— Нет. Просто совпало, что я тоже трахаться хочу.— Тогда чё мы ждём?Он берёт его за руку и, потянув к себе, шепчет:— Иди ко мне.Арсений льнёт к нему, укладываясь сверху, почти уже целует в губы, но внезапно останавливается и заглядывает ему в глаза.— Детка, давай ты в следующий раз будешь задавать мне вопросы по-человечески, а не сидеть полвечера пассивно-агрессивным бобрёнком из Боброва, ладно? Это сэкономит нам обоим кучу времени. Которое мы сможем потратить на что-то более интересное.— Ты, конечно, вумный, как вутка. Сам знаю, что хернёй занимаюсь. Не хочу я никого, кроме тебя, Арс. Просто... ну, подбешиваюсь до сих пор. Но меньше. Меньше.Арсений улыбается ему в губы и наконец целует долго и крепко — молчаливое ?спасибо?.Руслан ведёт губами по его подбородку, медленно расстёгивает молнию на кофте, оттягивает воротник, чтобы продолжить целовать ниже, и вдруг тормозит, увидев на шее малиновую отметину.— Серьёзно, блядь? Это чё за херня?— Засос, — невозмутимо отвечает Арсений, но мысленно матерится — всё-таки это не особо удачное подкрепление их сегодняшнего разговора.— А чё ж ты своему Форресту Гампу не сказал, что тебя засасывать нельзя? — язвительно хрипит Руслан.— Не успел.— Ебались? — спрашивает он, и желваки на его челюсти двигаются.— Нет. Мне сообщить, когда это произойдёт?Вместо ответа Руслан снова тянется к его шее близко-близко, втягивает носом воздух, точно добычу обнюхивает, а потом вдруг широко лижет засос. Арсений резко выдыхает — прошибло до мурашек. Он думает, что Руслан сейчас тоже оставит метку — назло — но тот не спешит, удивляет — всегда удивляет: проезжается зубами по коже мягко, так, чтобы не оставить следов, касается везде, где Арсений любит, снова и снова прижимается губами к засосу, как будто сам от этого заводится.

— Бо-оже, так тебе это нравится? — с изумлённым смешком мурлычет Арсений, запрокинув голову, а потом на пробу опускает руку вниз и скользит ладонью Руслану между ног — там твёрдо; угадал.— Сука... Ты сука, Арс. Блядь, как же у меня на тебя стоит, детка...Они второпях стаскивают друг с друга одежду; у Руслана самого на шее до сих пор синяк от кромки зубов — Арсений на выходных постарался, и тот даже не пикнул. Сейчас от этой вседозволенности тормоза слетают окончательно, он кусает ещё и ещё — хуже не будет; в итоге всё-таки отхватывает тоже — Руслан больше не нежничает, царапается везде бородой, ногтями, зубами — ни сантиметра нетронутой кожи не оставляет внизу, пока ласкает его бёдра перед отсосом.

Арсений ему отвечает стонами; пальцами шкрябает ёжик на затылке, прежде чем обхватить его голову и толкнуться в рот. Руслан позволяет, раскрывая горло под него, — отыграется позже, но пока что он охуенно податливый: сосёт так, что задыхается, — но разрешает всё. Арсений на этот раз жестит сам, трахает его рот, ловя какой-то садистский кайф, когда не даёт Руслану отстраниться, чтобы сделать лишний вдох. Всё это жёстче, чем они привыкли, сегодня — как-то по-особенному, опасно, адреналиново, как будто они бесят друг друга пиздец — и хотят не меньше.Когда Арсений начинает вбиваться так быстро, что уже совсем перестаёт соображать, Руслан разочаровывающе внезапно тормозит — скидывает его руки с себя, вытирает ладонью мокрый подбородок и привстаёт на коленях, по-хозяйски жадно оглядывая Арсения с ног до головы, — его очередь вести, и Арсений, разморённый, разгорячённый, пьяный от возбуждения, раздвигает перед ним ноги — бери, всё твоё, только, блядь, быстрее. Руслан берёт — хватает его за лодыжки, резко тянет на себя, заставляя перевернуться на живот; Арсений охает, прогибается в пояснице уже по инерции — готов и так, но Руслан решает не торопиться: выдавливает смазку на ладонь и гладит его сперва пальцами — теперь на контрасте со всем, что было до этого, медленно, неспешно, что-то явно задумал, и Арсений поскуливает в подушку — то ли от прикосновений, то ли от предвкушения, сам не знает, чего хочет, но от желания сейчас сойдёт с ума.Пальцы заскальзывают внутрь легко, плавно, так приятно — один, потом почти сразу второй; Руслан сгибает их, надавливая так, как нужно, правильно, охуительно правильно, — знает, как Арсению нравится, знает, как сделать так, чтобы он тёк.

— Тебе хорошо? — хрипит он удовлетворённо; Арсению всегда голову сносит от этого его голодного, низкого тона.— Да... Да...

Руслан трахает его пальцами, свободной рукой оттягивая ягодицу; шлёпает, заставляя Арсения стонать выше, громче; когда вставляет третий, Арсений воет уже в открытую, насаживается сам, то и дело слыша над ухом восхищённо-сытое ?еба-ать, детка?, — мысль о том, как Руслан сам заводится с того, что вытворяет с ним, просто, на хрен, сжигает изнутри.Он переворачивает Арсения на спину; тот уже совсем размякший, лишь слабо, протяжно стонет, когда Руслан наконец входит в него, но Руслана эта податливость больше не устраивает — всё только началось, и, кажется, он планирует сегодня выжать из Арсения все соки: шлёпает его ещё раз — сильнее, чтобы привести в чувство; дёргает на себя, заставляя уцепиться за плечи, а потом вдруг подхватывает его на руки и сползает с кровати, чтобы продолжить на весу.— Блядь, дурак, сломаешься, — испуганно протестует Арсений, мгновенно приходя в себя, и тут же захлёбывается стоном, когда Руслан подбрасывает его повыше и входит ещё глубже.— Сука, тяжёлый.Они смеются, Арсений обнимает Руслана за шею, скрещивает ноги на пояснице и начинает двигаться.— Бля-ядь, Русла-ан...Ощущения теперь — ещё ярче, Руслан вбивается в него снизу, раз за разом проезжаясь членом по простате, и Арсений уже не стонет — он воет в голос; это слишком хорошо. Руслан тоже выдыхает стонами, заплетающимся языком бормоча ?сука-сука-сука?, и это сводит с ума ещё больше, Арсений сжимает его внутри себя, вцепившись зубами в изгиб шеи, и двигает бёдрами быстрее, на каждый толчок потираясь влажной головкой об его живот. Они оба уже не выдерживают, но остановиться не могут, Руслан трахает его до звонких, мокрых шлепков, ноги дрожат, голос тоже дрожит, ещё немного — и Арсений точно кончит раньше, чем хотел бы.— Всё, всё, блядь, я устал, — рычит Руслан.— Сука-а-а... Блядь, садись, я сам всё сделаю.— Ну, нет.Руслан опрокидывает его на кровать, переворачивает на живот, разводит ягодицы в стороны и сплёвывает, а потом подбирает пальцами слюну и гладит его там. Арсений вздрагивает и слабо всхлипывает, подаваясь бёдрами навстречу, — пытается хотя бы насадиться на пальцы; ему хочется, чтобы Руслан его дотрахал, но тот не торопится — охуительно удачный момент выбрал, чтобы помучить. Он убирает пальцы и шлёпает его по покрасневшей коже; Арсений отзывается измученным стоном.— Блядь, Рус...Руслан усмехается и прижимается членом к ложбинке между ягодиц.— Хочешь?— Да, — мычит Арсений в матрас.— Не слышу. — Руслан трётся об него сильнее, почти входя головкой, а потом выскальзывая в последний момент, и Арсений задыхается; всё плывёт перед глазами, это невыносимо. — Громче скажи.— Да блядь, да! Я сейчас сдохну, блядь, трахни меня, детка, пожалуйста...?Пожалуйста? получается на хриплом, полузадушенном стоне, потому что Руслан наконец входит — и сам выдыхает в голос от облегчения. Арсений хнычет, уткнувшись лицом в подушку, и сгребает под собой простыню.

Руслан его не жалеет — наваливается сверху, трахает сразу быстро, размашисто, вдалбливая Арсения в кровать, кусает его за мочку и горячо дышит в самое ухо:— Тебе нравится так?Так — ебануто, когда откровенности столько, что дальше уже некуда, когда друг перед другом — как на ладони, когда доверяешь второму больше, чем самому себе. До Руслана Арсений не знал, что умеет доверять так сильно.— Да... — Он вымученно хрипит в подушку, матрас ходит ходуном. — Да...— Нравится? — Руслан лижет его ухо, потом загривок — широко, мокро; шлепки становятся ещё чаще и громче.— Блядь, да... Боже... Блядь... Русла-ан...Руслан подхватывает рукой снизу, скользит по члену Арсения, а потом — ещё дальше, трогает пальцем там, и Арсений на периферии сознания понимает, что сейчас произойдёт, но сказать ничего не успевает — и не хочет. Руслан в нём, у него член большой, распирает изнутри, и этого было бы достаточно, но он перестаёт двигаться и, не выходя из него, заскальзывает двумя пальцами, растягивает ещё сильнее, давит на простату. Арсений замирает, не шевелясь, — просто беспомощно воет, уткнувшись лбом в подушку; тесно, слишком, всё горит. Руслан не убирает руку и начинает трахать его снова; пальцы так и надавливают внутри, и это невыносимо, так хорошо, что Арсений сейчас кончит.— Блядь… Сука… Быстрее, — еле внятно стонет он, а потом заводит руку за спину и звонко шлёпает Руслана по ягодице.Тот ускоряется, как может, трахает его почти остервенело, рычит в унисон его вскрикам.— Блядь, Русла-ан, я сейчас...Руслан замедляет темп и сжимает его член у основания, не позволяя кончить; Арсений, уже ничего не соображая, умоляюще скулит:— Пожалуйста, детка, я больше не могу...— Не-не, притормози. Развернись, хочу это видеть.Он переворачивает Арсения на спину и, навалившись сверху, входит совсем плавно, легко, выбивая из Арсения мученический всхлип; вставляет пальцы снова и, нащупав нужную точку, сразу срывается на быстрый темп — они оба уже почти.Арсений чувствует, как горячая волна подкатывает, и это что-то сильное, сильнее, чем всё, что он испытывал до этого, ему так хорошо, что просто невыносимо. Он даже не дрочит себе — запрокидывает руки наверх, вцепившись в матрас, и больше не стонет — только дышит короткими, частыми вздохами, зажмурившись, а затем вдруг замирает, выгнувшись дугой, и крупно вздрагивает — снова и снова, долго, неконтролируемо, до боли сжимая простыни пальцами, — кончает так сильно, что его подкидывает на кровати, и захлёбывается громкими всхлипами на каждой волне, слыша где-то на краю сознания хриплое Русланово ?охуеть?, а потом без сил валится обратно и замирает, уже ни на что не реагируя.Руслана прошибает оргазмом вслед за ним; он продолжает вбиваться до последнего, пока кончает в него, и Арсений слабо постанывает, чувствуя, как внутри становится тепло и влажно. Открыть глаза до сих пор не может, дрожит, под веками мокро, он никогда не испытывал таких сильных ощущений — ему было так хорошо, что казалось, словно он вот-вот вырубится.

Руслан падает на него, тяжело дыша, и устало целует. Арсений даже не шелохнётся — не может, сил нет; на поцелуи отвечать — тоже, он просто лежит с открытым ртом, позволяя Руслану лениво водить губами по его губам, но, когда тот осторожно выскальзывает из него, Арсений протестующе мычит в поцелуй.— Нет-нет-нет, оставь... — тихо хнычет он, и Руслан входит снова; они оба обессиленно стонут. — Господи…Руслан усмехается, бережно убирает мокрую чёлку с его лба и вытирает скатившиеся из уголков глаз слёзы.— Чё это, блин, было? — бормочет Арсений, шмыгая носом и по-прежнему не открывая глаза.— Импрoвизация. Получилось?Руслан целует его в кончик носа; Арсений слабо фыркает и шепчет:— Мне было так хорошо, Рус… Это пиздец. Очень.— Видел. Польщён.Он наконец разлепляет веки, смотрит на Руслана нежно — и не знает, как все свои необъятные, безумные, бесконечные чувства уместить в три коротких слова.— Я люблю тебя.— А я тебя, детка. Ты, блин, лучшее, что есть в моей жизни.*Домой Арсений едет с идиотской блаженной улыбкой на лице — как всегда после охуенного траха, после очередного напоминания о том, насколько они с Русланом близки, — эта близость ощущается физически на коже, даже когда они не рядом. Внизу до сих пор сладко ноет; в голове пусто, в груди — свободно. Наконец-то свободно, наконец-то больше не надо никому ничего объяснять, наконец-то его принимают — полностью.Он едет домой и думает, что сейчас увидит Эда, и от одного воспоминания о нём Арсения переполняет нежность. Она другая, не такая, как с Русланом, его чувство к Эду — другое, но живёт в нём бок о бок с тем, что он чувствует к Руслану, и в голове не укладывается, как они — такие непохожие друг на друга — умещаются внутри, под рёбрами, сосуществуют вместе, как будто это самое естественное, что может быть.Арсений не чувствует, что он разрывается, — его любовь действительно не лимитная, она разная, сумасшедшая, порой странная, ошеломляющая и непонятная, — но одинаково бесконечная всегда. Он впервые за долгое время чувствует себя спокойно — так, словно всё наконец-то правильно, так, как должно быть.Он хочет рассказать об этом Эду, поскорее поделиться; почти залетает в квартиру — и вдруг застывает на пороге.В комнате девочек кто-то плачет навзрыд.Арсений даже не разувается — кидается туда, распахивает дверь и видит рыдающую Иру, перед которой на коленях сидит Антон.— Что случилось?!Он рефлекторно дёргается к ней и испуганно бормочет:— Малыш, милая, что...Ира слабо отмахивается и сквозь слёзы всхлипывает заикающимся голосом:— Н-не х-хочу...Антон машет Арсению рукой — уйди, закрой дверь, не сейчас, и Арсений в ступоре пятится назад, выходит, ничего не понимая, хлопает глазами растерянно и чувствует, как внутри всё леденеет, сдавливает, падает куда-то вниз.Она его что, прогнала?