Часть 14 (1/1)

Они целуются. Падают на кровать, набрасываются друг на друга уже по-настоящему и целуются порывисто, но почти с облегчением — так, словно теперь у них вечность впереди, словно некуда больше торопиться и никто не отнимет их друг у друга; всё. Эд целует его крепко и быстро, навалившись сверху, — губы, подбородок, везде; слушает, как Арсений задыхается под его губами и смеётся тихо-радостно; Эд уже сам улыбается ему в шею и вместо того, чтобы продолжать целовать, просто касается губами, трётся носом, ржёт почему-то; вспыхнувшая было, но не успевшая окончательно разгореться страсть плавно перетекает в нежность — им эту ебанутую минуту счастья надо переварить вот так — смеясь друг другу в губы и без слов говоря — ты псих — нет уж, ты.— Есть хошь? — вдруг спрашивает Эд, как будто это самый своевременный вопрос.— Не-а. Ты сам поел?— Да, мы пиццу сделали.— Сделали? — хлопает ресницами Арсений. — Приготовили? Руками? Как Гордон Рамзи?— Типа того. Руками и немного жопой. Как Кирюха, Ира и Эдя.Арсений полувопросительно усмехается, смотрит на Эда удивлённо, восхищённо — и счастливо, конечно, безумно счастливо; его невозможные голубые глаза блестят, и Эд заглядывает в них — не может насмотреться. Арсений целует его снова — коротко, легко, сначала в губы, потом в нос — прямо в татуировку.— Эд?— Ау?— Хочешь что-то спросить? — шепчет он чуть серьёзнее.— Хочу. Спрошу. Потом. Ты очень красивый.Эд даже подумать не успевает, прежде чем сказать это; голова пустая — только одно бесконечное ?охуенно?; в груди — безумие полное, с каждой секундой всё лучше и невыносимее. Арсений смеётся снова, наверняка с ним творится то же самое, по глазам видно, и Эду от этого — невыносимее вдвойне. Он касается пальцами его лба, убирает чёлку, мимоходом хуеет с себя — откуда, блин, всё-таки в нём столько нежности и где она пылилась почти тридцать лет его жизни?— У Мити день рождения в воскресенье, дома будет ужин. Ты придёшь? — спрашивает Арсений — и лыбится: вопрос-то дурацкий.— В соседнюю комнату? Постараюсь не опаздывать. А шо дарим?— Ник предложил билет на мастер-класс Коды, это одна из самых охуенных пилонщиц у нас в стране. Шаст предложил одиннадцатый айфон.— В итоге выбрали..?— Всё вместе.— Вы охуенная семья. Я вброшусь?— Вбросься, — улыбается Арсений. — Но это к Шасту, он у нас всем заправляет.Эд улыбается тоже, облизывает губы, и Арсений следит за этим движением, неосознанно повторяя.— Всегда так интересно было, какие твои губы на ощупь, — шепчет он. — Когда ты так делаешь, они кажутся такими мягкими. Сразу хочется их поцеловать.— Ну и шо, теперь распробовал? — лыбится Эд с любопытством и снова — почти неспециально — облизывается.Арсений закусывает губу, продолжая пялиться на его рот, и с лукавой улыбкой качает головой:— Боюсь, нужны повторные тесты.Эд дует ему в нос смешком, а затем сам тянется навстречу и целует на этот раз медленно, вдумчиво, не спеша размыкая губы и касаясь языком. Арсений открывает рот, пускает, выдыхая громче; тут же плывёт от этого тягучего темпа — Эд видит, слышит, ощущает всем телом: Арсений цепляется за его майку, как будто чувствует, что вот-вот упадёт, — хотя он и так лежит. Эд нависает над ним и боится трогать ладонями — если начнёт, то не остановится. Он отрывается от его губ на мгновение; Арсений открывает глаза, смотрит затуманенным взглядом; дыхание сбилось у обоих, им жарко.— Я ж не сплю? — шёпотом спрашивает Эд.— Ущипнуть? — улыбается Арсений.— Поцелуй лучше.Эд наклоняется к нему, мажет губами по губам, почти не касаясь, и замирает так в паре миллиметров, ждёт. Арсений подаётся вперёд, принимая игру, впечатывается в его рот нетерпеливо, роняет Эда на спину и оказывается сверху сам, прижав его руки к кровати; отстраняется по-кошачьи, довольный результатом, — поймал, как птичку. Эд глядит на него из-под полуопущенных ресниц, чуть вздёрнув подбородок, почти так же, как тогда, в ?Гейле?, когда Арсений в первый раз рассматривал его татуировки. Сейчас он тоже любуется ими, только уже совсем открыто, теперь можно много, теперь всё это — его.Эд ведёт подбородком, приоткрывая шею, — кусай, бери, делай что-нибудь, и Арсений наклоняется к нему, широко лижет кадык и ниже, впивается зубами, сладко оттягивая кожу, будто проверить хочет, останется ли засос на чернилах. Эд вновь ловит его губы, целует глубоко и жадно; дыхание снова сбивается, Арсений сидит у Эда на бёдрах, льнёт к нему, как большая кошка, отвечает совсем не невинно, и Эд успевает поймать себя на моменте, когда уже готов скользнуть руками ему под футболку. Он отрывается от его губ, тяжело дыша.— Бля, кот, мы разогнались, не?— Да… Да, ладно, наверное. — Арсений приподнимается над Эдом на руках и рассеянно промаргивается, тоже пытаясь отдышаться, а потом вопросительно вскидывает брови, когда до него доходит смысл слов. — Кот?— Сорян, оно само. Не хочешь?— Хочу. Очень.Эд улыбается; водит ладонью по его бедру — теперь больше ласково, чем разгорячённо. Ему надо привыкнуть держать Арсения в руках, трогать и целовать, он его хочет всего — но медленно; когда вечность не ел, набивать живот тортом нельзя.Арсений сползает с него и ложится рядом, подложив ладошку под щёку.— Как твой день? Познакомился с Лёшенькой?— С кем? А, бля. С Лёхой. Он пизданутый на весь котёл, ты в курсе?— Мне тоже нравится.— Открываю дверь, а он мне вместо зрасьте-хуясте сразу с разбега вкидывает: ?Ты долбоёб??. Ну я так и понял, шо за своего принял.Арсений умилённо смеётся и говорит:— Он Антоху как-то из-за носков с уточками заставил два раза перемывать унитаз ?Туалетным утёнком?. Находчиво, скажи? — с восторгом добавляет он. — Всяко лучше, конечно, чем какую-нибудь па-утину со шкафов утилизировать.— В смысле, сука, заставил? — Эд его восторг вообще не разделяет; у него вместо восторга — ахуй на грани ржача.— Антон очень легко ведётся на угрозы.Эд ржёт — вечно с малым всякая хрень происходит.— Он, на хуй, сам ходячая угроза. Шо вы там с ним, кстати, перетёрли за вчерашнее?— Ещё не успели, — поджимает губы Арсений. — Он дома?— Не-а. Со штрихом своим пошёл собаку выгуливать.Брови Арсения медленно ползут на лоб. Эд хмыкает:— Сам расспросишь, так, наверное, типа правильнее будет. И чё это вообще у вас за прикол был? Это норма?— Да блин… — Арсений вздыхает, грустно опустив глаза; Эд рассматривает его длиннющие пушистые ресницы — близко-близко. — Сложно в двух словах объяснить. Ты не думай, что он так на всех кидается, он добрый, очень добрый на самом деле. У него просто... бывает иногда. Его бабушка воспитывала, а родители... Они погибли в аварии, когда Антону было восемь. — Арсений замолкает на несколько секунд; Эд сглатывает — он не знал. — В общем, по-моему, он просто боится, что я могу его, э-э... оставить так же, как они? И поэтому он иногда неправильно считывает моё поведение и ему кажется, что я отдаляюсь или, я не знаю, что угодно. Не думаю, что он это контролирует или осознаёт вообще.— Бля, — озадаченно кряхтит Эд. — Ему бы... к мозгоправу. Серьёзно, Арс, это лютая хуйня какая-то, такое без спеца вывозить анриал. И эти его перепады настроения — хуй пойми шо ваще.— Я уже сам думал предложить, — признаётся тот. — Но для начала надо хотя бы помириться.— Да всё путём будет, он раскаивается, мы с ним базарили.— Он тебе так доверяет, — тепло улыбается Арсений. — Ты как будто его мама-уточка.Он смотрит с нежностью, и в глазах его синих-блестящих утонуть можно — но уточки умеют плавать.— Кря.Арсений снова тянется к нему, чтобы поцеловать, — видимо, теперь они будут сосаться каждую свободную минуту, и Эда всё более чем устраивает. Он подхватывает сразу же, прижимается к его рту — уже не в глазах тонет, а в нежности; мягко водит губами, позволяя Арсению то и дело прикусывать нижнюю — раз она его так манила всё это время.— Зря ты, — бормочет тот в перерывах между укусами, — не набил на ней... ?несъедобно?. Потому что. Я её. Сейчас. Съем.Эд смеётся, а потом резко опрокидывает его на спину и цапает в ответ за ухо, громко фыркает туда, вгрызается мелкими укусами в шею, и Арсений пищит, задыхаясь от смеха, — охуенный звук.— Всё-всё, всё, — он отпихивает Эда, переводя дыхание, — всё. Всё. Всё. Я в душ.Эд нехотя отпускает его, и Арсений напоследок чмокает его в три звёздочки на скуле, вскакивает с кровати и, прежде чем выйти, бросает уже у двери:— Поставишь чайник, кис?Эд смотрит на него, подложив руки под голову, угукает и улыбается до ушей.Кис.*Антон возвращается домой, как раз когда Эд успевает заварить какой-то непонятный шаманский чай из самого дальнего угла шкафчика, а Арсений — выйти из душа, и все они втроём почти одновременно сталкиваются на кухне — в буквальном смысле: вырулив из коридора, Арсений врезается Антону в спину.— Ой.— Ёб...Антон оборачивается; они замирают друг перед другом в неловком ступоре.

— Бля, опять симсы зависли, — скучающе комментирует Эд. — Ну давайте уже, алё, на хуй, коммунистцируйте.— ?Коммуницируйте?, — хором поправляют те и, не сдержавшись, фыркают сами от себя.Арсений открывает рот, чтобы что-то добавить, но Антон опережает его и дёргается навстречу.— Арс, прости меня, пожалуйста, я жопошный дебилоид, — выпаливает он огорчённо, кидаясь ему в объятия.Арсений смеётся, успокаивающе гладит его по спине и целует в ухо так звонко, что даже Эду слышно.— Всё нормально, родной. Ты тоже меня прости, мне жаль, что я иногда бываю невнимательным. И не внимаю.

Эд наблюдает за их нежностями, чувствуя, как внутри разливается тепло напополам с горечью — Арсению так хочется додать Антону любви, что он бы ему вообще всю любовь мира отдал, лишь бы тот был счастлив после всего, — и они оба это знают, но, если Антон порой забывает об этом, то Арсений — никогда.Он отстраняется немного и ласково шебуршит Антона по волосам, а потом вдруг поднимает брови, с удивлением глядя на его шею.— Хорошо погулял?Эд пялится тоже — чего там такого шокирующего? — и замечает алый засос под ухом. Антон крякает что-то неразборчивое, смущённо трёт шею ладонью и лыбится загадочно, как Мона Лиза, познавшая сладострастные таинства любви.— Антох, харе моржопиться мэйби уже, а? — помогает ему Эд.— Ладно, — вздыхает тот, — Арс, ты взрослый мальчик, пора тебе всё узнать.Арсений приподнимает подбородок, с заинтересованной улыбкой изображая, что он весь внимание. Антон вздыхает ещё раз и торжественно сообщает:— Я влюбился!Он пытается сохранить серьёзность, но не выдерживает и тут же расплывается в сияющей улыбке; Арсений, глядя на него, сам начинает улыбаться радостно-широко, и его глаза влажно поблёскивают — наверняка еле держится, чтобы не пустить слезу от счастья, Эд сотку ставит.— Его зовут Серёжа, — добавляет Антон мечтательно — несчастное влюблённое лопоухое создание, — и он такой... Ну, ваще, короче, ну.— Боже, — умилённо тянет Арсений, — я так рад за тебя, малыш.— Ща фотку покажу.Пока Антон роется в телефоне, Эд и Арсений переглядываются, молча говоря друг другу — ты тоже это видишь? — прикол, в натуре.— Во, смари. — Антон с довольной лыбой протягивает Арсению телефон, и Эд подглядывает тоже: на фотографии красивый ухоженный мужчина держит на руках светловолосого розовощёкого мальчика. — Охренеть, скажи?— А это что за голубоглазая зая? — вкрадчиво спрашивает Арсений, показывая пальцем на ребёнка.— Это? Это Никитос, его сын.Повисает неловкая пауза; Арсений медленно поднимает голову и смотрит на Антона.— Чё? — возмущается тот и добавляет как ни в чём не бывало: — Он в мою группу ходит роботов собирать. Клёвый пацан.Эд незаметно отходит в сторонку и чешет лоб, пытаясь спрятать лицо, чтобы не пересечься взглядом с Арсением.— Ты встречаешься с женатым мужчиной, у которого есть ребёнок? — побледнев, спрашивает Арсений.— Не, ты чё, — отмахивается Антон. — Он уже развёлся. Инфа сотка, я был у него дома.— Когда ты, на хуй, успел? — вклинивается Эд.Антон мигом краснеет до кончиков ушей и мямлит:— Сегодня.

— Вы шо, блин, уже...— Да почему сразу ?уже?, ты чё, орёшь, что ли? — вскидывается Антон. — И чё вы вообще на меня так набросились-то, ёпта?— Милый, — осторожно начинает Арсений, успокаивающе гладя его по руке, — никто на тебя не набрасывается. Я ничуть не сомневаюсь, что ты сам знаешь, что делаешь, ты взрослый и самостоятельный, но... Тебе нужны презервативы? Я положу на тумбочку.— Не, мне Эд дал.— О...Арсений бросает на Эда красноречиво-охуевший взгляд; Эд пожимает плечами — ну а шо?— Может, хочешь поговорить о том, как...— Нет! — быстро отвечает Антон. — Арс, ну ёпта, две тысячи двадцатый год. У меня есть подписка на ?Аттитьюд?, и я смотрел ?Секс едьюкейшн?.Он косится на Эда, молча обещая ему жестокую кровавую расправу, если тот заикнётся об их недавнем секс-инструктаже.— Ладно. Прости, что докучаем, — Арсений снова ласково гладит его по предплечью. — Я просто разволновался, но теперь вижу, что волноваться не о чем, да? И всё-таки если тебе захочется что-то обсудить...— Да знаю-знаю. Всё, это самое... — Он смущённо сопит, а затем принюхивается: — Чем это таким вкусным пахнет? Давайте жрать. Мои вкусовые сосочки трепещут.Все наконец расслабляются; Эд хозяйничает — греет пиццу и разливает чай по кружкам, пока Антон взахлёб рассказывает Арсению про Серёжу, Никиту, какую-то собаку с именем чувихи из кино с Лео ДиКаприо, потом — про Серёжину работу, Петрова и легендарный поцелуй под снегопадом.— А ещё мы на футбол пойдём двадцать девятого, — бубнит Антон, жуя уже третий кусок пиццы. — Хотите с нами? Серёжа, если чё, сам предложил.— Спросим у всех в воскресенье, — отвечает Арсений. — Да, милый, к слову об этом, расскажешь Эду про сюрприз для Мити? Он тоже хочет поучаствовать.— А чё тебя до сих пор нет в нашем общем чатике в ?Телеге??— Э-э, у меня нет ?Телеги?, — мямлит Эд.— Так скачай, ёпта, — восклицает Антон, а затем щурится на него с подозрением: — Поправочка: надеюсь, мы оба сейчас говорим про скандальный кроссплатформенный мессенджер для электронных устройств, в котором есть стикеры со всем говном, существующим в мире? А то ничего личного, конечно, но человек, у которого нет ?Телеги?, попахивает шестнадцатым веком.— В шестнадцатом веке с телегами как раз-таки проблем ни у кого не было, —?замечает Арсений.— Так, блэт, нет у меня ?Телеги?, шо такого-то? — защищается Эд. — По техническим причинам.— Мне чё тогда, блин, тебе квитанцию выслать с голубями?Эд разводит руками — шо я могу поделать? Антон заёбанно сопит, и в этот момент Арсений, видимо, решает их оставить: идёт мыть свою кружку, а потом вдруг прикладывает ладонь к уху, говорит ?алло? и делает вид, что разговаривает по телефону.— Ага, я понял, спасибо. — Он ?кладёт трубку? и обращается к Эду с Антоном: — Звонили по рукосвязи будущего, сообщили, что одеяло и подушки ждут ребят. Так что я спать, спокойной ночи.Он наклоняется к прихрюкнувшему от этого идиотского отыгрыша Антону и привычно целует его в макушку.— Я ща скоро, — зачем-то говорит Эд.Арсений улыбается ему тепло и задерживает взгляд чуть дольше, чем обычно. Эд закусывает губу, чтобы не разулыбаться совсем палевно, но это не помогает — как только Арсений уходит, Эд смотрит на Антона: тот с нечитаемым выражением лица подносит кружку ко рту и с долгим, громким хлюпом отпивает чай.— Молчи, — угрожающе говорит Эд.— А я молчу. Просто чувствую себя той собакой с мема ?Ебитес?. А так — молчу.— А шо насчёт мема ?Заткнитес??Эд кидает на Антона убийственный взгляд и утаскивает с его тарелки недоеденную корочку от пиццы.— Слышь, Эд.— Шо?— Ты запал на него, да? — спрашивает Антон — больше с утвердительной интонацией.Эд чуть не давится корочкой — блядь, что за день сегодня такой?— Просто... ты на него так смотришь, — продолжает Антон, взволнованно прокручивая кольцо на большом пальце. — Я давно что-то там это самое подметил, но вы двое всё более и более подозрительные, у нас уже не хата, а какое-то ?Убийство в Восточном экспрессе?, ёпта. Чё-то, блядь, то по углам жмётесь, то, чё-то, блядь, пялитесь друг на друга, как кролики обдолбанные. А потом придёт усатый мужик и скажет, что жертву всем вагоном завалили, да?— Какие, на хуй, кролики? — таращится на него Эд. — Какой, на хуй, мужик? И когда это мы по углам жались, ты чё мелешь, дядь?— Да хоть тогда вон, в тамбуре. Фу блин, в коридоре.— Это мы конфликт разруливали. Ты шо вообще такой доёбистый стал, малой? Я, может, не готов об этом трепаться щас.— Ну вот, начинается сокрытие улик, ещё скажи, что терь будешь говорить только в присутствии своего адвоката, — передразнивает Антон.— Сука, — вздыхает Эд — сдаётся — и добавляет, зачем-то понизив голос до полушёпота: — Бля, лады, я сам ни хуя не понимаю. У нас всё ебать как сложно. Дай разобраться, а потом побазарим, ок? Я надеюсь, мне не надо у тебя благословение просить?— Не, — отмахивается Антон, — раз я собака с мема ?Ебитес?, то ебитес уже наконец. Ты клёвый, и Арсу с тобой хорошо, мы это все заметили. Я чисто так. Как будто на ?РЕН ТВ?, блядь, переключил — кругом какие-то теории заговора, инопланетяне, масоны. А вечером, чё, блин, гетеросексуальное порно покажут? Тяжело жить в таком напряжении, понимаешь.— А ?мы все? — это кто? — щурится Эд.— Я и мои двадцать четыре личности, блин, — закатывает глаза Антон. — Эд, ну не тупи, ну семья наша, ну.— Вы шо, там втихую перемываете мне кости? — спрашивает он так, словно это что-то из ряда вон.— Конечно, блин, перемываем. Ты появился, как хуй с горы, торчишь дома безвылазно, и у тебя даже ?Инсты? нет! Ира думает, что ты скрываешься от коллекторов.Эд напрягается, и, кажется, у него всё написано на лице, потому что Антон быстро добавляет:— Да расслабься, нам, в общем-то, похер. Только мы это, из-за тебя там случайно на бабки не попадём?Эд вяло качает головой.— От разъярённого бывшего же не прячешься? Это, знаешь ли, похуже долгов.— Да уж. — Эд хмыкает: в какой-то степени это даже может сойти за правду, Тимбо — его разъярённый бывший — босс.— Ну и всё.— Какой-то у вас, блядь, хуёвый фейсконтроль. Я это Арсу сразу сказал. Ваще, блядь, на хуй, не запариваетесь.— Мы ж не греча, чтоб запариваться. Слушай, Арс не тупой, ты же сам знаешь. Мы ему доверяем, у него чуйка на людей. И вообще... Нас тут восемь человек, и каждый когда-то пришёл в первый раз. Привыкли, ёпта. Не такое уж и событие.Эд поднимает на него взгляд; они смотрят друг другу в глаза несколько секунд и наконец улыбаются.— Ладно. Иди, что ли, — говорит Антон.— Куда?— Срать на провода. Эд, ну одеяло и подушки ждут ребят, ты чё, не слышал? Вали давай, пока твоя Сказка там не уснула.Эд ржёт — и всё-таки встаёт со стула, на прощание хлопает Антона по плечу, и Антон хлопает его в ответ по заднице — совсем борзый стал малой, но Эда всё это веселит.Он выходит из кухни в странно-воодушевлённом настроении; чистит зубы, плетётся в спальню, лезет под одеяло, обнимает тёплого, сонного Арсения — и всё это время лыбится: поймал себя на мысли, что ни Вальтер, ни Пашу, ни Тимбо давно уже не базарили у него в башке.Он больше не остаётся с ними наедине.