Часть 7 (1/1)

Фильм они с Эдом не досматривают, Арсений просто идёт к детям и желает всем спокойной ночи — те тактично ничего не спрашивают. После он долго стоит под душем; в голове такой сумбур, что аж давит в висках; Арсению фантомно кажется, будто можно просто поставить всё на паузу и подумать — сейчас, сейчас он разберётся.Если Руслан узнает, кого Арсений прячет у себя дома, пиздец может настать всем, и в первую секунду от этой мысли у него всё переворачивается внутри — а потом он резко успокаивается, сам даже сперва не понимает почему, но до него доходит через мгновение: он их обоих не боится — потому что уверен в каждом.Руслан — самый близкий для него человек, и этого достаточно. В Эде Арсений не сомневается ни капли, у него было много возможностей отыскать внутри себя доверие к нему — оно само отыскалось на интуитивном уровне едва ли не сразу, и он привык прислушиваться к своим ощущениям — те редко подводят. Просто так совпало, что единственные два человека, к которым он что-то испытывает, — опасны для общества и друг для друга.Арсению вдруг становится смешно — хотя, вообще-то, не смешно это всё ни черта, это просто нервное. Но он по жизни старается везде искать плюсы — должно же быть что-то хорошее в том, что всё так обернулось. Эд не знает, что охота за ним ведётся с двух сторон, он думает только про Тимура, и это карт-бланш для ахмедовцев, но случись что — Арсений им его не отдаст. У него свой карт-бланш по имени Руслан, и их блядская ссора сейчас очень некстати, но плевать. Если Арсений попросит не трогать Эда, Руслан не тронет. Он не сомневается в этом ни на секунду, он знает, что Руслан не сможет сделать ему плохо. И когда он понимает, насколько естественно ему в голову приходит эта мысль, его тут же прошибает до ноющей боли в груди. Руслан ради него на что угодно пойдёт, Арсений — его слабость, как бы ни было им херово в последнее время, он для Руслана — его детка. Руслан так сильно его любит, что Арсению порой не верится, что к людям — к нему — вообще можно испытывать такие чувства. Пусть его вечно не бывает рядом, пусть они срутся из-за херни, пусть Арсению кажется, что всё не так, — он просто в такие моменты забывает, кто они друг для друга, и ему сносит крышу — пока он не вспоминает, как сильно Руслан его любит.Ему снова становится стыдно за свою недавнюю истерику, но он сразу останавливает себя — ничего неправильного в этом не было, виноваты оба, и разбираться всё равно придётся, просто теперь он сделает это лучше.

Он скучает по нему.И это не подсознательное чувство вины за то, что в его жизни вдруг появился Эд. По этому поводу он не чувствует вину, он принимает это как данность, будто всё вело его к этой закономерной развязке. Он доверяет им обоим так сильно, что задыхается от переполняющей нежности; впервые в жизни ему кажется, что всё наконец-то на своих местах.Он возвращается в спальню, когда Эд уже разложил постель и забрался под одеяло. Вряд ли спит, но Арсений всё равно старается быть потише. Раздевается в темноте, бесшумно переступая босыми ногами по паркету; дома зябко, хочется скорее согреться, но ему уже тепло от мысли, что они снова будут рядом; не то чтобы Эд нагрел постель к его приходу — они спят под разными одеялами — но одно только его присутствие делает всё вокруг гораздо лучше.Он лезет под одеяло, пряча замёрзшие ступни, и смотрит на Эда: тот лежит на спине с закрытыми глазами. У него длинные ресницы и красивый профиль, вечно обветренные губы, шрам на правом виске, уши — смешно оттопыренные и милые; три чёрные звёздочки на скуле, бесконечные татуировки, которые нисколько не скрывают под собой его мягкость, беззащитность и детскость.Арсений, затаив дыхание, двигается ближе, медленно, несмело, ещё чуть-чуть — пока наконец не касается лбом его плеча. Ему это необходимо сейчас, и почему-то кажется, что Эду тоже. Дыхание Эда размеренное и неслышное, но теперь он выдыхает громче, а потом вдруг молча откидывает руку, чтобы Арсений мог улечься ему на грудь.Тот льнёт к нему, ни секунды не раздумывая, и теперь всё точно на своих местах.*— Мне понравился мальчик.Антон обессиленно свисает с дивана, перегнувшись через подлокотник, и глухо бьётся лбом о боковину — идеальный был бы кадр для какого-нибудь жизненного мема в духе ?Упасть — не страшно, страшно — не подняться?. Эд флегматично косится на его откляченную задницу — хочется дать поджопник, но слишком лень шевелиться.— Поздравляю? Сочувствую? — предполагает он, крутя в руке джойстик: они снова играют в приставку, пока есть время — у Антона сегодня только одна лекция, и та вечером.— Его зовут Серёжа. Мы вчера ели, — невнятно гундит Антон, продолжая говорить в обивку дивана.— Повезло. — Эд всё ещё строит дурачка, чтобы побесить его: так малой в итоге расскажет всё чётко и с подробностями.— И я даже никого не уронил, не обоссал, не оплевал и не облил шоколадным фондю. Всё было отлично, охуенно, прям супер.— Но?— Никаких ?но?, всё было отлично, охуенно и прям супер. Но... — Антон, кряхтя, наконец принимает сидячее положение и добавляет: — Но, во-первых, его ребёнок ходит в нашу группу.— И?..Антон нетерпеливо закатывает глаза — такой себе из Эда собеседник.— Что ?и?? У него есть ребёнок, ёпта!— И?— Да блядь, Эд, хорош! — Антон пихает Эда ногой в бедро.— Да резче рассказывай потому что, — ворчит тот. — Ты паришься, что он женат?— Нет! Нет у него жены, я, правда, не знаю почему, мне было неловко спрашивать, потом как-нибудь спрошу.— Ну, ништяк, тогда я ваще траблов не вижу.— Да как не видишь, блин, очевидно ж! — Антон пялится на Эда взглядом ?ты-чё-придурок-что-ли?, и Эд на это вопросительно поднимает бровь.Антон вдруг смущённо насупливается, словно хочет сказать что-то важное и собирает всю свою смелость, чтобы решиться.— Да блин, короче. Я никогда ни с кем не встречался. Ну, так, чтоб по-настоящему. Только с Катькой в девятом классе, но это не в счёт, мы быстро разбежались, не сошлись, ну, знаешь, мировоззрениями. А Серёжа... С ним всё совсем по-другому. Мне кажется, я... вкрашился. Жойско, понимаешь. — Взгляд Антона на мгновение теплеет, он лыбится, как дурак, а потом тут же снова расстроенно хмурит брови. — Но, блядь, Эд. Ему двадцать семь. Он взрослый и опытный. А я... невзрослый и неопытный. Чё я вообще могу ему дать?Эд задумчиво чешет лоб — столкнуться с такой глубокой шастунской рефлексией, садясь играть в ебучую приставку, он не ожидал; даже мерзко шутить по поводу ?дать? нет желания.— И в этом весь зашквар?— Ну, типа того.Эд смотрит на него с сочувствием — иногда Антон кажется таким ранимым, что его почему-то хочется защищать от всего мира, и Эд уже заебался удивляться своим ощущениям — пусть этот долбаный аттракцион неизведанных эмоций везёт его куда хочет.— Расслабь очко, малой, — говорит он. — Дело житейское. Не настолько у вас пиздецовая разница в возрасте, чтоб так загоняться. У нас с тобой такая же, если чё, и никто не сдох. А шо неопытный... Ну, так и Панин не с ногой в жопе родился, это ж, ну, приходящее.Антон кривит моську, но потом сдаётся и ржёт.— Мы в субботу идём в кино, — говорит он чуть бодрее, — на новую часть ?Льда?.— Заебись, вторая свиданка, поздравляю, он выдержал тебя на первой и не слился, значит, тоже по тебе сохнет. — Эд торжественно хлопает Антона по плечу.— Не было у нас никакой первой свиданки. Вчера не считается, мы с Никитосом втроём сидели. Это его сына.— Ебать вы гейская семейка.Антон фыркает и зависает с довольной лыбой; его щёки тут же румянятся. Эд изучающе наблюдает за ним, как Дроздов — за гормонально нестабильной белочкой в брачный период.— Но блин... В киноху-то мы вдвоём пойдём. И я очкую. Там же... Там же всякое может произойти.— Типа?— Ну, вдруг он захочет взять меня за руку. А у меня руки вечно мокрые, когда волнуюсь. Прям ну очень мокрые. Ну, типа вот прям очень.— Еба, ну ты это. Сливай воду в сторонку, когда наберётся, делов-то. Может, ему не нравится сухая кожа. Арсению вон не нравится.Антон поднимает бровь; повисает неловкая пауза.— Как мы вообще к этому пришли?— В натуре. Вернёмся к делу. — Эд откашливается; наверное, тему Арсения лучше вообще не затрагивать — Эд своих демонов наружу так легко выпускать не готов. — Ты, короче, ссыкло.— Ну, спасибо.— И ты типа об этом хотел перетереть вчера?— Не совсем...Антон взволнованно пыхтит, кусает губы, и Эд щурится, глядя на него с подозрением.— Бля. Короче… Сука. Щас будет странно, но ты это, ну там это. Ну…— Рожай уже.Антон поднимает на него свои карамельно-зелёные, немного испуганные глаза и выпаливает на одном дыхании:— Давай пососёмся?— Чё?Эд оторопело пялится на него, но его тут же пробивает на ржач.— Блин, ты не так понял, — мямлит Антон, краснея до кончиков ушей.— Я ещё ничё не понял.— Короче… Мне типа, ну... Надо проверить, нормально ли я сосусь.— Сосёшься или сосёшь? — подстёбывает его Эд, не может удержаться.— Сука, Эд. Я серьёзно. — Антон несильно пихает его в плечо и выглядит таким несчастным и пристыженным, что Эд решает больше не прикалываться. — Просто... Я до хуя давно ни с кем не целовался. Лет с пятнадцати. И это была какая-то слюнявая хуйня, мне не понравилось. Я вообще не уверен, что умею это делать, и… Если у нас с Серёжей всё к этому пойдёт, не хочу облажаться.Эд разглядывает его с ленивой, расслабленной ухмылкой, и Антон под этим взглядом замирает.— Ну, вперёд.— Да?..— Манда.Они смотрят друг на друга несколько секунд, и у Антона такой растерянный и смущённый вид, что стебать его больше не хочется. Эд улыбается уже без капли насмешки, сидит, по-хозяйски закинув руку на спинку дивана, — ему не западло.Антон тупит ещё мгновение, громко сопит, а потом несмело тянется к нему, завороженно и по-прежнему чуть испуганно глядя на его губы. Эд еле заметно подаётся навстречу — пусть малой всё делает сам. И Антон делает — неуверенно берёт его холодными пальцами за подбородок, поглаживает чернильный трезубец, как в тумане пялится на его рот. А затем наклоняется и прикасается головокружительно неопытно.Эд размыкает губы, подхватывает мягко и медленно — вот так, малыш. Они сталкиваются языками, Эд тут же прихватывает Антона за маняще-пухлую нижнюю губу и чувствует его резкий выдох. Антон такой трогательный, открытый, реагирующий на всё слишком ярко и доверчиво, от этого голова вдруг идёт кругом. Эду хочется, чтобы он расслабился, почувствовал, хочется показать ему больше и сделать хорошо. Он обхватывает губами его язык и сосёт; Антон мычит ему в рот, задыхается, раскрывает губы шире, чтобы было больше доступа, и млеет, забывая, что надо делать какие-то ответные движения. Эд усмехается про себя — как легко его обезвредить. Он кладёт ладонь ему на щёку, целуя снова, и Антон очухивается — сам толкается языком, лижет, кусается даже с энтузиазмом, а потом не удерживает равновесие и падает на Эда, прижимаясь полностью.— Так… — Эд отлипает первый и пихает Антона в плечи, чтобы тот сел на место. — Всё, хорош.— Ебать.Он тяжело дышит, растрёпанный и взбудораженный, щёки и уши горят, губы горят тоже — красные и мокрые.— Сойдёт для сельской местности, — выносит Эд свой вердикт.Антон осоловело пялится на него, как будто до сих пор не догоняет, что происходит, и даже не улавливает смысл слов.— Эу, приём, — зовёт его Эд.— Бля… — выдыхает Антон, а потом наконец приходит в себя и неправдоподобно брезгливо вытирает рот рукой, уставившись вниз. — Фу, это как с братухой сосаться.— Да, в натуре фу, — ржёт Эд, но смешок получается нервный; он сам какого-то хрена поплыл. — Арсению ни слова.— Никому ни слова. Давай забудем об этом.— Пиздатая мысль. Хули ты вообще не попросил кого-то из своих братьев. Или Иру, ей-то было б пох.— Да они все издевались бы надо мной до конца дней.— А я типа заебись вариант?— Ну, тебе я доверяю, — говорит Антон как само собой разумеющееся.Он наконец осмеливается поднять на Эда взгляд и смотрит так, будто ждёт одобрения.— Нормально было?— Да, ништяк. Ты только, ну, чутка полегче, а то как будто душу, блядь, высосать хочешь. И ещё можешь юзать руки, ну там, жопу мять, например.— Кому, себе? — непонимающе моргает Антон.— Ты дурак, дядь? Штриху своему.— Прям так сразу прям жопу?— Бля, ну не сразу, сначала шею, там, погладь, сиськи пожамкай. Только не залипай на этом, главное — просто кайфовать от процесса. Ну ты чё, не видел, как люди сосутся, блин?Антон делает сложное лицо, видимо, пытаясь уложить в голове всю новую информацию, а затем вдруг говорит:— Давай ещё раз?— Да сука, чтоб ты тут в штаны спустил?— Не настолько ты охуенно сосёшься, — язвит он.

— Шо ты пиздишь, — лыбится Эд, а потом замирает.Антон смотрит на него, сидя с приоткрытыми губами, дышит через рот — решительный до хуя: он серьёзен. И Эд снова принимает эту игру на удивление легко — он в ахуе от себя, но всё это кажется ему таким правильным, что даже не нужно искать оправдания. Он подтягивается к Антону и на этот раз целует его сам. Антон отвечает сразу же, и теперь это не робкие касания, это полноценный жадный поцелуй. Эд кладёт его ладони к себе на плечи, и Антон делает, как его только что учили, — скользит по шее, мнёт загривок, шкрябая пальцами короткий ёжик, и у Эда мурашки бегают по позвоночнику — малой, оказывается, вовсе не промах.Они сосутся почти с минуту, пробуя разный темп, играясь языками, кусаясь; Антон расслабляется совсем, и это идеальный момент, чтобы закончить вводный урок.— Ты сладкий, — хрипит Эд, отстраняясь. — Сладко целуешься.— У меня встал.— Ой блядь, вот это уже точно не ко мне. — Эд поднимает руки и отодвигается подальше. — Пиздуй сам разбирайся.Они ржут; Антон утыкается лбом в ладони — ему надо переварить и осмыслить.— Бля, и как это повторить с Серёжей.— Каком кверху, блин, шо ты опять начинаешь.Антон сопит — откуда в нём столько неуверенности в себе?— Не дрейфь, — подбадривает его Эд. — Всё путём будет. Если очкуешь сосаться, ты типа можешь сказать ему об этом, ага? Ничё ж такого. Пускай учит.— Как ты себе это представляешь? ?Серёж, последний раз я целовался три года назад. Ах да, и кстати, это был мой четвёртый поцелуй за всю жизнь, а если считать отдельно с языком, то третий?.— Бля, ну, третий — уже тема. Это даже не второй. И ваще, ты сейчас освежевал в памяти весь процесс. Только Серому своему об этом не говори.— ?Освежил?, — машинально поправляет Антон, а потом снова корчит страдальческое лицо. — А вдруг… А вдруг он начнёт, ну… В штаны ко мне лезть.— А ты чё, не хочешь?— Потенциально хочу, но, бля, это же так волнительно. Я ни хуя не знаю, у меня столько вопросов.— Чё тебе рассказать? Есть пестик, есть тычинка. — Эд складывает пальцы в жесте ?окей? и суёт туда палец другой руки.— Вот так новость, блядь, — огрызается Антон. — Я про другое. Про подготовку, там. Про само… действие. Вдруг, например, я буду так волноваться, что не смогу кончить.— Бля, ну кончишь в другой раз. Малой, если по ходу дела поймёшь, что кончать расхотелось, ты всегда можешь попросить его притормозить.Антон измученно завывает.— Так и скажи сразу, шо типа не уверен, шо кончаешь в присутствии других людей, это снимет с тебя лишнюю ответственность. А если кончишь — будет приятный бонус.— А если я кончу слишком рано?— Ну, заебись, сможете вдвоём заняться его хуем, не отвлекаясь.— Эд… — Антон заёбанно хлопает себя ладошкой по лбу.— Так, это, на вот, держи. — Эд вытаскивает из кармана два презерватива.— Ты чё, в домашних штанах их носишь?!— Ну так хуй знает, где ебля может тебя настигнуть.— У нас дома?!Эд оставляет этот вопрос без комментариев, и Антон смешно морщится, кряхтя сдавленное ?бе?.— Умеешь пользоваться? Проверь, чтоб по размеру подошло. Если твой кент будет уговаривать тя наживую, ну, без резинки, шли его на хуй, понял? Смазка у него наверняка есть, но если чё — никаких, блядь, кремов для обуви и жидкостей для розжига.Антон недоверчиво косится на него.— Ладно. А мне что… Надо будет там, ну, мыть всё прям?.. Прям вот прям клизму делать?— Не обязательно, ты просто посри нормально, если нужно, и всё прокатит. К тому же вдруг твой чувак сам хочет быть снизу. Ты его спроси.— Даже не знаю, какой вариант хуже.— Да никакой не хуже, если вы побазарите перед процессом. И вообще, можно не чпокаться в жопу так с разбега. Не всем это по кайфу.— А тебе? — вдруг спрашивает Антон, и Эд тормозит на секунду, раздумывая, стоит ли говорить — но ладно, раз уж у них день откровений.— А мне по кайфу, — отвечает он и поднимается с дивана.

— Сверху или снизу?— Справа и слева, — лыбится Эд. — Так, всё, мастер-класс окончен. Мне кента набрать надо, я пошёл. А тебе в универ пора.Антон мнёт в руках квадратики презервативов и поднимает на Эда свои зеленющие, блестящие глаза.— Спасибо.Эд по-дружески хлопает его по плечу и плетётся в их с Арсением спальню. Когда спальня успела стать ?их? в его голове — не спрашивает себя.

Он достаёт из рюкзака мобильник и набирает номер по памяти, а затем напряжённо вслушивается в гудки и выдыхает только тогда, когда трубку снимают.— Алё, Санчо, шо кого? У нас на линии чисто? Дело есть, завтра подвалю, намутим вариант? Бате не говори. Ага, заебись, давай, чмоки.