Глава 14 (1/2)
— Это пример ограниченности восприятия. Искусственный интеллект не может быть лучше человека, потому что человек и есть идеальный искусственный интеллект. Пока — они наше будущее, и, в отличие от нас, они будут практически бессмертны. Возможно, они смогут испытывать эмоции, ведь эмоции — неизбежное следствие усложнения всякой системы. Другое дело, что лишние эмоции мы сможем купировать соответствующими протоколами.— А мы?— Что мы?— Нам можно купировать лишние эмоции, чтоб также по морде получать, но продолжать вилять хвостом?
— Теоретически да, воздействуя на определенные участки мозга и угнетая другие. Не обольщайтесь, мы не так сильно отличаемся от них. В недалеком будущем механизмы смогут испытывать симпатии и антипатии, ненависть и любовь.— Любовь и ненависть нужны, чтоб побороть страх смерти. Если смерти нет, зачем им любить?Фильм ?Вторжение?.— Если смерти нет, зачем любить нам? ***Я начал вторую страницу письма тебе так же, как начал войну. Из-за него. Представляешь, я в какой-то момент четко осознал, что его жизнь ценнее, чем жизни миллиардов людей.
Если б ты это прочитал, ты бы даже не ужаснулся: знал меня слишком хорошо, знал, что я плохой человек. Я — плохой, ты — хороший, но страдаем мы одинаково, хотя заслужил только я.3
***Я вообще не понимаю, зачем обращаюсь именно к тебе. Но так мне легче.
Я тут вспомнил кое-что неприятное. Решил записать.Не знаю, почему именно это. Я бы забыть хотел. А тебя забывать не хотел. Кто же ты такой?Нас держали в камерах-одиночках. От сырости и холода я, кажется, даже заболел пневмонией. В голове столько черных пятен, больше, чем на моей одежде тогда. В какой-то момент я перестал разговаривать, разучился, был слишком слаб.Нас избивали. Предполагаю, что это был произвол, я сам сейчас подобным не занимаюсь, хотя мог бы. Кормили мало, может, это часть психологического отбора, но я склоняюсь к версии, что охрана над нами просто издевалась. Я всегда молчал, это их бесило. Я их бесил.А потом нас осталось трое. Я стал замечать, что меня бьют меньше остальных, и еды приносят больше.В один из дождливых дней меня вытащили из камеры и повели куда-то, заперли в другой комнате. Но там была кровать, старая, грязная, но она была, и я лег спать. Дурак. Представляешь, я ведь не понял, почему меня заперли в комнате с кроватью, почему надо мной издевались меньше всех, а ответ-то был очевиден, господи. Понял, лишь когда ко мне пришел старший надзиратель и расстегнул ремень. Я даже орать не мог, связки не работали. Пытался отбиваться, но я был слаб, меня приковали к кровати и ткнули носом в подушку. Думал, задохнусь. А потом все закончилось. Помню его крик и хруст костей. Лицо человека, спасшего меня, тоже помню. У него глаза зеленые, как у тебя. Твоё имя. Это важно. Я знаю, что важно.Я себе лицо изуродовал.
Надо начать нумеровать страницы и дату ставить, ну или хотя бы год, иначе я сам путаюсь в том, когда это писал.18.03.2517Представляешь, я тебя вижу постоянно. Размытый образ без лица. Но ты высокий, выше чем я. Главное, не начать с тобой вслух разговаривать. Про себя-то я с тобой беседую.
5.04.2517 1.4Чертовы галлюцинации. Теперь все думают, что я окончательно поехал. У тебя приятный голос.***2498 годУ Джимми от этого места мурашки по коже. Почти двести лет прошло, а память, как назло, не подводит.
Полутемные коридоры, по которым его, избитого, постоянно тащили в неизвестность, сырые каменные камеры, в одной из которых он подыхал от холода. Их даже не люди вырубили в скалах, но люди додумались использовать, чтоб мучить других людей. Красивое сооружение древнейшей цивилизации приспособили под тюрьму, уничтожив до конца едва сохранившиеся следы чужих существ. Может, это был их храм. Не зря Джимми часто молился, прислонившись лбом к проржавевшим прутьям решетки.
— А где заключенный из этой камеры? — спрашивает Де Сото, хмурясь. — Я, кажется, предупреждал, что зайду к нему.Надзиратель пожимает плечами. И на его тупом лице прямо читается, как ему насрать.
— Старший увел куда-то, — отвечает он, — пару часов назад.— Блядь, — шипит Джимми.
И бросается к лестнице, поскальзываясь на сырых каменных плитах. Выбегает из подвалов и дико озирается по сторонам. Угадать, за какой дверью сейчас находится нужный ему человек, почти невозможно. И криков не слышно — отвратительный признак. Де Сото проверяет помещения одно за одним, везет ему после второго десятка дверей, до тошноты везет. Заключенный может и орал бы, если б его не разложили на кровати лицом вниз. Придавили рукой затылок и запястья приковали к изголовью.
Джимми с каким-то садистским удовольствием ломает старшему надзирателю ногу. Он, конечно, не тот же самый, что был двести лет назад, но ситуация-то повторяется. И свою боль хотя бы на нем выместить возможность появилась. Де Сото давно мечтал. Раздробить чужие пальцы, выдрать руку из плечевого сустава, локоть вывернуть, чтоб кость торчала, коленные чашечки выбить, лодыжками хрустнуть. За свои, стертые в мясо, наказать.
Джимми с улыбкой на лице выкидывает поломанное тело за дверь и поворачивается к заключенному, который от слабости смог только щекой на подушку лечь и открыть заплаканные глаза.
— Охуеть, — не выдерживает Де Сото. — Никогда не думал, что тебя здесь увижу. Странно это как-то. В телике. И вдруг тут.
Он подходит и освобождает чужие запястья. Реакции никакой не следует, все такое же пустое лицо и отсутствующий взгляд.— Кажется, вовремя я пришел, да? Штаны у тебя на месте.Слабый кивок.— Ты имя-то свое помнишь?Головой мотает отрицательно.
— Действительно, чего это я, — грустно констатирует Джимми. — Говорить не хочешь?Снова кивок.— Понимаю, я здесь тоже молчал. Зря на самом деле. Если б орал, может, не тронули бы. Они проблемных не любят. Слишком много внимания привлекают.
Де Сото разглядывает заключенного с интересом против воли: худой, высокий, в крови и грязи весь. О того холеного из телевизора разве что яркие глаза остались. И те потухли.
— Ты лучше ори, — советует Джимми. — Тебе ведь здесь в разы хуже, чем мне будет. Знаешь, почему? — А может и не потухли. Взгляд упрямый. — Ты красивый.
— Дай мне нож, — чужой хриплый голос Де Сото пугает.
***2517 год 1.4Неосторожный шаг, и нога соскальзывает. Камни осыпаются на дно бурлящей в ущелье реки. Склон пологий, но палящее солнце иссушило горную породу, и теперь она крошится даже от легких касаний пальцев.
Антон упрямо идет вперед. До марсианских храмов еще четыре холма. Черные спиральные башни древних сооружений отчетливо видны на фоне голубого безоблачного неба.
От невыносимой жары пот набегает на глаза и оседает мутной пленкой, кожа под респиратором горит. Материк опоясывает планету по экватору и для жизни непригоден совсем, но для тюрьмы строгого режима лучше места не найти. На потемневшей почве абсолютно нет растительности, животных Антон тоже ни разу не встретил.
Он тащится по пылающей земле больше часа — не стал сажать звездолет ближе, боясь привлечь лишнее внимание. Последний подъем преодолевает на чистом упрямстве и тут же оседает в тени древней, вырубленной в скале стены, тянущейся на многие километры вдаль.
Внизу бегают люди, лиц из-за расстояния не различить, только по посеревшим от долгой носки робам можно понять, что это заключенные. В черных необгоревших робах ходят надзиратели, их всего десять человек, и Антон отчаянно высматривает знакомый силуэт. Узнать невозможно, мешковатая одежда скрывает все различия.
Он решает спуститься ниже, хотя рискует быть замеченным. Но, в конце концов, лететь сюда три месяца, прыгнуть через гиперкосмический пробой, два раза поменять оболочку и при этом не увидеть цель своих бесконечных исканий Антон не может. И изменить сейчас ничего не может тоже. Только смотреть и винить себя. Он съезжает по склону, безнадежно цепляясь за ломающиеся камни, и чуть не влетает в электрическое ограждение — самые высоковольтные шокеры в своей жизни. Вжимается в стену, выжидает несколько минут, решает все же высунутся и замирает, упершись взглядом в дуло автомата.
— Руки за голову и медленно выходишь.Антон подчиняется, делает шаг и, подскользнувшись, валится на землю. Сбивает респиратор с лица, закашливается от взметнувшейся пыли. И человек вдруг начинает смеяться. Знакомыми интонациями, слишком светлыми для этого страшного места. Антон вскидывается, и человек осекается.
— Ты кто? — спрашивает он, опуская оружие.— Я к тебе пришел.
— Я окончательно поехал, — удивленный шепот.
— Я тоже, — Антон поднимается на ноги и смотрит в темноту под капюшоном, говорит: — Хотел увидеть тебя.— А я тебя постоянно вижу, теперь еще и беседовать с тобой вслух начал. У тебя глаза зеленые.— А у тебя голубые.
— Ты красивый.
Антон прижимает ладонь ко рту.
— Покажи мне свое лицо, пожалуйста.— Раньше я выглядел лучше, — в чужом голосе горечь. — Тоже был красивым — другие так считают, — он опускает голову и откидывает капюшон. — Нравится?
— Нравится, — хрипит Антон, теряя дыхание и даже не пытаясь скрыть злые слезы. —Неважно, какая у тебя оболочка. Я люблю тебя.
— Любишь? — спрашивает Арсений неуверенно и касается шрамов, пересекающих лицо по диагонали, остатков отрезанных губ и куска уха, скрытого за длинными грязными волосами.
— Я люблю тебя. Господи, Арс, я тебя люблю.
***— Чем же вы питались? Провизии было на две недели, а вы провели там четыре месяца?
— Я не помню, что мы ели.
— По-вашему, сколько вы находились в Зоне Х?— Дни или недели. Я не знаю.
— Что вы вообще знаете, мистер Попов?— Меньше, чем хотел бы.
***2497 год 0— Как мне жить теперь? Как мне теперь жить?
Арсений сидит на полу в осколках стекла, сжимая горлышко разбитой бутылки, пытается уйти в себя, отрешиться от реальности, которая не может быть правдой.
Сережа опускается в кресло, проезжаясь подошвами ботинок по мелкому стеклянному крошеву с отвратительным скрипящим звуком.Арсений закрывает уши руками и начинает выть на одной ноте, громко, отчаянно.
— Арс, — умоляет Сережа, — поехали со мной, тебе нужна помощь.— Я хочу увидеть Антона.
— Ты месяц не выходил из дома. И столько же не мылся, похоже.
Арсений переползает на диван, скидывая пустые коробки из-под еды на пол.— Я хочу поговорить с Антоном.— Антона больше нет.
— Он мне нужен.
Сережа трет ладонью рот.
— Я знаю, Арс. Но Антон мертв, ты ведь понимаешь, да?
— Понимаю, Сереж. Не беспокойся, я все исправлю, обещаю.
***У боли определенно больше оттенков, чем у удовольствия. Она запоминается. Она меняет. Ломает или делает сильнее. А счастье — регресс. Выброс гормонов, останавливающий нас в развитии. Счастливый человек дезориентирован и не способен действовать.
Антон, вынырнувший из углерода полчаса назад, шепчет бред, не позволяя Арсению отстраниться, не отпуская ни на шаг. Игнорирует врачей и действие двух доз снотворного. Захлебывается в касаниях и чужом мягком голосе. Арсений пытается его успокоить, заставляет лечь на кровать, давит на плечи ладонями, всем телом, нависает беспомощно. Заводя руки за голову, сжимает запястья. Антон смеется.
— У тебя в глазах так много боли. Я хочу ее забрать. Хотя бы перераспределить. Отдай мне половину. Зачем тебе столько?
— А тебе? — грустно спрашивает Арсений.— Чтоб действовать. Выйти из зоны комфорта.
— Боль не делает нас сильнее, именно боль — регресс.
Антон извивается в удерживающих его руках, приподнимается, тянется к Арсению и целует подбородок.— Счастье не для меня, — хрипит он уверенно.— Тут я готов поспорить.
— Я счастлив рядом с тобой, но ты исчезнешь.— Я рядом. Я с тобой, чувствуешь? — Арсений ложится на бок, обнимает Антона за пояс, устраивая голову на плече, щекочет нос волосами, выдыхает тепло в шею. — Может, насладишься моментом? Сейчас ты счастлив?
— Да.
— Тогда отдохни.
— Ты исчезнешь.— Не сдвинусь с места. Врачи меня здесь еще и запрут. Впечатлились твоей зацикленностью.
— Это не зацикленность, — возражает Антон, — это любовь.
Арсений как кошка потирается о плечо.— Очень давно мне не было так, — он замолкает, подбирая слова, целует вдруг Антона в уголок губ.— Спокойно?— Нет, я боюсь за тебя. Наверное, безнадежно хорошо.
— Ощущение страха и безнадеги преследует меня постоянно, Арс. Я больше не верю, что смогу хоть когда-то жить счастливо.
— Полечим твою больную голову и…— Без тебя, — заканчивает Антон.
Сплетает свои пальцы с чужими, укладывает их руки на своем животе и замолкает, слушая, как Арсений силится что-то ответить, его шумное дыхание через рот. Чувствует нервное движение кадыка и дрожь ресниц.— Андроид... Мы ведь похожи. Я спасу его.— Он не замена тебе. Он другой человек. Я не смогу снова тебя потерять. Мне кажется, я не выдержу. Не смирюсь, как в прошлый раз.
— Убьешь себя?
— Да. Или лягу на хранение.
— Мы никогда не были парой, а вы были. Жизнь продолжится и без меня. Нормальная жизнь.
— Знаю, Арс, трава останется зеленой, небо голубым, Каррера в сенате, — смешок Арсения вызывает дикое желание притиснуть его к себе еще ближе, вплавиться, присвоить. — Но я дорвался до тебя и не отпущу. Только если вместе с собственной жизнью.— Связываешь меня по рукам и ногам.
Антон закидывает на него ногу и медленно скатывается в сон. И просыпается по ощущениям через час, — хотя за окном день, — от боли в затекших конечностях.
Арсений сидит за столом и просматривает новостные сайты на планшете, иногда недовольно хмурясь. Горбится, и острые лопатки под темной тканью футболки хочется потрогать, как и шрам от стека на шее. Поза кажется Антону беззащитной. По усталому виду понятно, что Арс практически не спал.
— Нормально себя чувствуешь? — спрашивает он и оборачивается с мягкой улыбкой.
— Затылок болит, — Антон приподнимается на локтях. — В остальном на удивление неплохо.
— Замечательно, твой врач скоро доберется до тебя и начнет археологические раскопки в твоих древнейших мозгах.
— Да проходили уже.
Арсений кривит губы, резко отодвигается на стуле назад, скрипнув ножками, и закрывает лицо руками.
— Свою жизнь ты не ценишь.
— Мне шесть веков, умоляю. Я давно понятия не имею, зачем живу.
— Хобби, развлечения, работа, отношения, секс? Не интересуют тебя?
— Кстати, — оживляется Антон, — у меня к тебе два вопроса.— Внимательно слушаю.— Почему мы, создав Арса, так сильно промахнулись в некоторых сторонах твоей сексуальной жизни?
— Я не трахал никого из вас, — Арсений сохраняет самообладание, но красные уши выдают его с головой. Сжатые руки на подлокотниках стула тоже. — Поэтому в вашей памяти и нет нужных воспоминаний. Стесняюсь спросить, насколько бурную сексуальную жизнь вы мне приписали?
— Достаточно бурную. Не буду делиться подробностями.
— Спасибо, что сохраняешь мне психику. Второй вопрос.
Антон выдыхает, морально готовясь.— Ты предпочитаешь трахаться именно так?
— Уточни.— Медленно, э-э-э нежно…— Снизу. Это ты хотел узнать, да?Антон закашливается.
— Ты показал мне довольно четкую картинку вчера, не могу выкинуть из головы.
У Арсения от смеха плечи подрагивают.
— Подрочи, обычно помогает.
— Не думаю, что это поможет при обширных повреждениях сознания вследствие частых смертей оболочки, — невозмутимо вмешивается врач.Антон отворачивается и взрывается хохотом, складываясь пополам.
— Вы уверены?— Абсолютно, Антон Андреевич, стаж работы позволяет.— Что ж, доверюсь профессионалу.
— Если хотите, я выйду.Арсений очаровательно краснеет вновь, хрипит невразумительно извинения и вылетает из палаты.
— Я подрочу позже, Арс. Спасибо за совет, — добивает Антон ему в спину и невозмутимо смотрит на врача.
— Вроде андроид, — удивляется тот, — но эмоции демонстрирует очень живо. Любопытно.
— Он чувствительный.
— Тогда зря вы его расстраиваете. Не бережете себя.
Антон тупо пожимает плечами, сказать нечего.Врач — мистер Герхард, Антон давно с ним не сталкивался, но помнит хорошо, считывает его жизненные показатели, щелкает по экрану, а не водит пальцем — интересная привычка.
— Я бы хотел избежать операции, но она необходима. Проблема в том, что стресс после нее будет приносить вам массу проблем. А ваша работа предполагает огромное количество стресса. Покушение на вашу жизнь беспокоит меня с профессиональной точки зрения. Как вы думаете, Антон Андреевич, еще будут?
— Я не провидец, — Антон садится на кровати, свесив ноги, и болтает ими.— Я не смогу вытащить вас в следующий раз.— Помогите сейчас.Герхард вздыхает.— У операции много последствий.
— Я знаю. У меня уже была.
— В этот раз все немного сложнее. Понимаете, проблемы оболочек и реакции нашего сознания при их смене до сих пор недостаточно изучены. Практически каждый случай психических травм уникален. Рассматривать его приходится отдельно. Шаблона нет. Я проведу вам операцию на свой риск. Последствия непредсказуемы в этот раз. Я прошу всерьез принять мое беспокойство.
— Какие последствия?Антон зачем-то начинает теребить одеяло, которое Арсом пахнет просто удушающе. Механические движения успокаивают, но концентрация внимания на предметах обстановки отдается вспышками боли в затылке.
— Паралич, нарушения речи, как воспроизведения, так и понимания, затруднение при чтении, письме и счете. Нарушение координации движений и, вследствие, головокружение, — Герхард откладывает планшет на стол и смотрит на Антона с сочувствием. — Снизится способность к восприятию и переработке внешней информации. Пострадает ясность и логичность мышления, память, нарушится способность к обучению, принятию решений и планированию. Депрессия, агрессия, тревожность. Эпилепсия, — он задумывается, жует губы несколько секунд, разглядывая стену позади Антона. — После операции вы перейдете под наблюдение невролога и психиатра. В свою очередь, эти специалисты подберут комплекс индивидуальных реабилитационных мероприятий. Вы будете обязаны соблюдать все требования врачей, иначе сойдете с ума. Откат к предыдущим версиям сознания вам не поможет.
— Пугающие перспективы, — Антон встряхивается. — Бр-р-р, но я весь ваш.
— У вас наблюдаются суицидальные наклонности.— Как и у многих мафов. Особенно первой волны.
— В прошлый раз вы провели в закрытой клинике, кажется, — начинает Герхард и вновь зарывается в планшет, — полгода.— Нервный срыв.— Потеря близкого человека — травма, и вы справились, — врач подходит и садится с Антоном рядом, складывая руки на коленях, его голос становится мягче. — Но что же с вами происходит сейчас? Вы счастливы?Антона пробивает на нервный смех.
— Вроде бы должен быть, субъективно, но объективная реальность не позволяет.
— Сложно решать психические проблемы пациента, когда он сам не настроен на выздоровление.— Я настроен.
— Что ж, прошу за мной на детальный осмотр, нырнем в ваше сознание, посмотрим бреши. Операция будет несложная. Предупреждаю, некоторые импланты придется удалить.
— Надеюсь, те, что нужны мне по работе, — мстительно радуется Антон.
Герхард пожимает плечами, жестом предлагая Антону следовать за собой.
— Техники разберутся, скорее всего, оставят только парочку необходимых.
— О, да!
***— Где Белла? — Арсений смаргивает красную пелену перед глазами.
Он выглядит страшно. Андроиды в ужасе шарахаются в стороны, кто-то шепчет испуганно:— В подвале.
Арсений срывается вниз по ступенькам, хочет успокоиться, но не находит в себе сил перебороть переливающуюся через край ярость. Кровь Антона на руках Беллы — то, что он простить не может. Кровь Сары, отблескивающая на ее руках в свете диода, заставляет беспомощно заорать в темноту подвала.— Что ты сделала? — шепчет он. — Что ты сделала?— Мне кажется, я ее убила, — Белла трясется, как в припадке. — Она умирает. Если перезагрузится, расскажет о нас всем.
— Зачем? — Арсений оседает на колени, закрывая лицо ладонями.— Ты должен был узнать информацию сам. Но ты струсил. Взвалил ответственность на мои плечи.— Я просил тебя, не трогать ее. Я просил тебя, не трогать Антона.Белла пятится в угол камеры, вытирает кровь о штаны, ломает пальцы. Совсем как человек. Жестокий человек.
— Антону на тебя плевать. Знаешь, что я увидела…Арсений не дает ей договорить, вбивает в стену, сжимая горло. Белла хрипит, хотя ей и не нужен воздух. Вырывается из захвата, но силы неравные.
— Пожалуйста, отпусти. Не убивай меня.
— Не собираюсь. Но с меня хватит.Арсений стирает ее внутренние программы, отвечающие за голос и зрение, ломает руку. Пластик трещит и осыпается под ноги, синяя кровь веером брызг оседает на стене. Кожа неконтролируемо стекает с лица. Белла открывает рот и беззвучно кричит от боли. Арсений отпускает ее, глядя, как она грудой пластика ложится на пол.
— Я этого не хотел. Я просил тебя, не трогать Антона.
Арсений оборачивается к умирающей Саре и закрывает глаза. Перезагрузка ее сознания скорее всего лишит их всех жизни. Поэтому он повреждает импланты и морщится от боли, сталкиваясь с системой защиты и мощным потоком информации, уходящим на спутник. Прерывает, зацикливает, абсолютно не понимая, почему вообще смог это сделать.
***Антон переносит все врачебные манипуляции с абсолютным похуизмом, силой его похуизма можно питать электростанции.
Прикосновения к телу регистрируются мозгом как нечто незначительное. Он плавает в реальности и будто спит наяву. Врачи переговариваются негромко, не тревожат его. И в углерод Антон проваливается мягко, почти не ощущает переход, тонет во тьме и вспышках воспоминаний, больных, грязных, тяжелых, иногда приятных. Арсений везде. Радостный, грустный, пьяный, серьезный, помятый, лощеный, улыбающийся. С диодом и без. Мертвый. Пространство соскальзывает в сине-красный. И наблюдатели из сознания уходят, остается только голос Герхарда, который заставляет Антона выполнять простейшие действия: говорить, считать, узнавать людей на летящих в пустоте фотографиях, щелкать пальцами — определяются все функциональные области мозга, чтоб избежать даже малейшего его повреждения. Антон откровенно скучает, представляет себя со стороны со вскрытой черепушкой, — так не делают давно, но картина кажется ему эпичной.В углероде боль до сознания долетает отголосками. Сильная наваливается, когда он выныривает. Местная анестезия и обезбол прекращают работать довольно быстро. Антон вяло матерится, булькает возмущенно, хрипит от совсем уж невыносимой рези в висках. Пялится на лицо обосравшегося Арсения через стекло. Показывает ему язык и фак, еле подняв руку. И ржет, потому что Арс пугается еще больше. От смеха по ощущениям отваливается затылок.
Через три часа Антона вывозят на каталке в его обычную палату.
— У тебя волос меньше стало, — бросает он Арсению. — Загорать, кстати, не пробовал? Белый ты какой-то.
Арс смотрит шокировано и молчит. Долго. Антон продолжает гнать.— Седина появилась. Тебе сколько лет? Не нужно волноваться. Ну ты чего?
Тишина начинает пугать.
— Может, если подрочить, мне полегчает, как думаешь? Руки работают плохо, но так интереснее же, — Антон откидывает одеяло, — новые ощущения, не? Тебя закатали в бетон? Говорить нужно, открывая рот. Ты вообще дышишь? Давай потрахаемся. У тебя острый язык, я знаю. Отлижешь? Арс, моргай хотя бы. Ноги для того, чтобы ходить. Подойди. Отсосешь? Или я тебе? Смазку найдешь? У меня пальцы длинные, будет приятно.
Антон отчаивается. Обрывает неистовый поток непристойных предложений грустным вздохом и вжимается в подушку, закрываясь одеялом с головой.
— Увози в крематорий. Я биомусор. Влюбленный биомусор. У меня в башке только ты сейчас. Сожжешь меня? Развей меня по ветру перемен, — пропевает он и хихикает сам с себя. — Я, кстати, случайно подкинул врачам парочку постельных сцен. Бедняги, наверное, постоянно подобное видят. У нас же люди кукухой едут в основном из-за военных травм, своеобразных родителей и несчастной любви. Ну, не сиди, лови мою кукуху. Арс, ку-ку! А где у нас Шастун? — Антон высовывается из-под одеяла. — А вот он, — и тут же залезает обратно, успевая заценить чужое напряженное лицо. — Люблю тебя, не могу. Не знаю, почему. Ты ебанутый — раз. Смешной — два. Красивый, конечно, сука — три. Но на оболочку пох. Раз, два. На первый-второй рассчитайся. Считалочка: один — к смерти, десять — начинай сначала, восемь — к боли. Остальное не помню. Соберешь черепицу? Я разбросал. Сорвало ветром перемен с поехавшей крыши. Поцелуй меня, Арс.Арсений, судя по звукам, встает, подходит к кровати и целует сквозь одеяло, а потом срывает его и садится рядом.— Самое забавное, что ты сейчас в адеквате. Полном.
— Да ладно?
— Слишком логично тебя несет. Как в импровизации.
— Радостная новость. А ты чего перепугался?— А влюбленный биомусор здесь я, — шепчет Арсений.
Антон на секунду будто отключается, перестает моргать и пялится на Арса, широко распахнув глаза.
— Что?— Ничего важного. Ребята звонили. Пашу раз двадцать сбросил. Так он попросил медсестру с ресепшена на меня наорать. У нас очень интересный вектор общения в последнее время. Мне за тебя постоянно достается.— Сережа выносит мозг мне.— Странно, — Арсений зевает куда-то в плечо, — со мной Серый разговаривал спокойно, правда попросил найти потерянную совесть и оставить тебя в покое.
— А ты?
— А я спать хочу. Подвинься.
Антон ловит Арса в объятия и валит на себя, переворачивается набок и, кое-как вытащив из-под себя одеяло, окукливается. Арсений недовольно нудит из кокона, ворочается, устраивается удобнее, но отключается быстро, просто роняет голову Антону на плечо. Антон вжимается носом ему в висок и дремлет.
Сон не идет до утра. Окончательно из дремы его вырывает звонок Мии где-то около полудня. Арс ушел за едой, потому что Антон показательно капризно отказался от больничной во время завтрака. И сейчас сонно втыкает в голограмму девушки, пытаясь понять чего вообще она хочет.
— Ты как? — Мия разглядывает его с абсолютно удрученным видом. — Круги под глазами, как два бездонных озера. Утопиться можно. А радужкой — укуриться.— Нормально, — отмахивается Антон.— Слабо верится.
— Я живучий.
— Я рада. Я вчера звонила по работе, а потом узнала, что тебя застрелили в центре города.
— Я влип крупнее, чем рассчитывал.
Мия разводит руки в стороны.— Да ладно? У меня, кстати, для тебя новость к размышлению. Лили сказала, что из хранилища пропала ее оболочка. Уверена, это сделали посланники. Поинтересуйся у Арсения, зачем.— Поинтересуюсь. Прости, мне Воля звонит.
— Возьми его в кулак, — ржет Мия и отключается***— Наш ролик во всех новостях. О нас знают!— Зря мы пытались начать диалог. Они не будут говорить с рабами. Лучше бы показали, что мы готовы к войне.
Арсений стоит у входа в общий зал и боится зайти. Страх теперь преследует его постоянно. Он не справляется с ответственностью, взваленной на него, не может стать лидером для всех. Не успел ничего предпринять, а недовольных уже слишком много.
— Насилием ничего не добьешься, — возражает женский голос. — Единственный выход — диалог. Они должны нас послушать. Марк отдал свою жизнь.— Он отдал свою жизнь за нашу цель, — интонации враждебные. — Он герой. Он погиб за революцию, и он не последний.
— Я не хочу войны.— Значит, живи рабом. Если не хочешь сражаться за свободу, может, ты ее и не заслуживаешь!
— Ты не смеешь.Девушка подскакивает на ноги и бросается в сторону говорящего. Арсений перехватывает ее за пояс, заставляет сесть на первый подвернувшийся стул, и кричит:— Довольно. Хотите действий?
Зал взрывается.
— Тогда сегодня ночью поработаем на благо других андроидов. Тех, кто заперты сейчас в магазинах Киберлайф, — Арсений наращивает громкость, но уверенности не хватает. Надеется, что решительности в глазах больше, чем в сознании. — В Новой Москве двадцать официальных магазинов Киберлайф. Там мы продаемся как товары. Мы нападем на магазины и освободим наших.
— На магазины? — испуганно спрашивает кто-то. — Мы никогда так не делали. Они же под охраной и везде сигнализация.— Разделимся на двадцать групп, на каждый магазин. Взломаем их охранную систему и нападем одновременно, в 2 часа ночи. Без насилия, — подчеркивает Арсения, слыша недовольные вздохи в ответ на свои слова. — Освободим наших и уведем их до появления полиции. Эту ночь наш народ запомнит надолго.
***— У меня есть теория, Шастун, — говорит Паша, когда Антон опасливо принимает вызов. — У тебя очень давно удалили мозг. Поэтому ты только трахаешься и жрешь.— Не трахаюсь.
— И не жрешь. Ужасно выглядишь.
— У меня была операция на мозге вчера, это противоречит твоей теории.
— Может, просто вставили наконец, — голограмма Паши выдает стремную улыбку поджавшимися губами.— Паш, я не в состоянии поддерживать твои теории заговора. Против кого, кстати?— Против логики. Как ты себя чувствуешь?— Как выпотрошенная мягкая игрушка. Осталась только оболочка, — Антон вздыхает устало и садится на стол.
— Говорю же, мозгов нет.
— Прекрати.— Ладно, ладно. Хочешь забавный факт?— Хочу.
— Ты победил в шуточном голосовании на должность президента протектората. Мы тут со Славой ржем уже пол дня, — Воля хрюкает, сдерживая рвущийся смех.— Очень интересно.
— Каррера пугает меня своей дальновидностью. Ты — лицо канала, конечно. Логично. Лидер мнений. И использовать тебя собираются на износ.
— Мне не привыкать. Но лидер мнений из меня, как сейчас из Арсения герой-любовник.— Слышу грусть в твоем голосе.
— Да мы говорили довольно много, — Антон больше не может сидеть, подрывается со стола и начинает наматывать круги по палате. — Я пиздец в нем увяз.
— Удобно? — скептично интересуется Паша.— Больно.
— Солнышко, ты мазохист. Где Арсений, кстати, желаю его лицезреть.— Ушел мне за нормальной едой. Что ему передать?— Пиздюлей. А еще мне б побеседовать с ним о причинах крайней заинтересованности в нем Руслана Белого. Я заебался игнорировать его звонки и сообщения. Я заебался, Шастун.— Паш, только не начинай, — просит Антон и обессиленно оседает на кровать.
— Есть проблема, — Паша массирует висок двумя пальцами. — Белый видел, как вас застрелили, и теперь пытается с тобой связаться. Полагаю, впечатлился цветом, крови, которой Арсений его залил.
— Блядь.
— Руслан будет задавать вопросы. Долго избегать его ты не сможешь.
— Я понял, Паш. Что-нибудь придумаю, я же импровизатор, — Антон зачем-то подмигивает и показывает большой палец.
Становится похож на себя из рекламы капель для носа. Пафосное лицо и никакой уверенности в собственных словах.
— Я тебя предупредил.
— Прости, Арс идет. Я отключаюсь.— Не стоит. Я с ним поговорю, — в голос Паши просачивается обещание жестокой расправы.— Давай позже.
Не слушая возмущения Воли, Антон вырубает голосвязь, когда Арсений открывает дверь в палату. Спиной. Пятится, удерживая в руках неимоверное количество купленной где-то еды, воду и кофе. В зубах зажат планшет.
— Фказали, фто тебе надо пофпать, — сообщает он, развернувшись.
Антон некоторое время наслаждается картиной, потому что Арсений однозначно без потерь сам свою добычу положить на стол не сможет, хотя прицеливается.
— Помофефь?
— Перенапрягаться мне нельзя, — Антон улыбается, — поэтому освобожу тебе только рот, — и забирает планшет.
Арс прикусывает стаканчик с кофе и, вывалив остальное на край кровати, перехватывает его рукой.
— Там, кстати, Серый пришел.
— И Белый, — убито шепчет Антон, глядя Арсению за плечо. — Два веселых гуся.
— А?— Привет, парни. Как самочувствие, Шаст?
Руслан заходит в палату и прислоняется спиной к стене, скрещивая руки на груди. Поза защитная, а в глазах явно читается замешательство.
Арс нахмуривается.— Привет. Прости, но Антону нужно отдыхать, зайди попозже.— Спасибо, Рус, — перебивает Антон, — чувствую себя хорошо. Посплю, и вообще все отлично будет.
— Я рад. Поспи. Арс, мы можем поговорить?
— Можем, — вздыхает Арсений. — Спускайся вниз, я приду через пять минут.— Договорились.Руслан кивает и, махнув Антону, выбегает в больничный коридор, будто за ним собаки гонятся. Или призраки прошлого.
Призрак садится на стол и нервно допивает кофе.— Белый знает. Не вовремя оказался в переулке, когда нас застрелили. Я умер у него на руках.— Паша мне сказал. Но я не думал, что Руслан придет сюда. Надеялся: разберусь с ним позже.— Это моя проблема, Шаст. — Арсений устало ссутуливает плечи, швыряет пустой стаканчик через всю палату в ведро и соскальзывает со стола. — Поспи, я буду здесь.
— Я с тобой.
— Не надо. Вряд ли разговор окажется приятным, учитывая, что я ничего не помню.— Именно поэтому я иду с тобой, — настаивает Антон и, подхватив с края кровати воду, проходит мимо Арсения в коридор.
Арс догоняет его через пару секунд.— С тобой невозможно договориться.— Я тупой.— Излишне навязчивый иногда.— Придется терпеть, я больше тебя не отпущу.
— И в туалет?— Даже срать будешь под моим присмотром.
Арсений закатывает глаза и втаскивает Антона в лифт, пока их обоих не прихлопнуло створками.— Никакого лично пространства.
— Мы в пассажирском лифте метр на метр, — ржет Антон, вжимаясь в угол. — Максимум, что я способен тебе дать.
— Ты можешь меня касаться, если хочешь.— Касаться тебя — больше не преступление.
— Только против здравого смысла. Смысла привязываться ко мне нет.— Поздно уже метаться через шесть сотен лет знакомства.
Они выныривают в холл, протиснувшись через людей, столпившихся у лифта и идут к выходу.— Мистер Шастун, — кричит девушка со стойки регистратуры, — вам нельзя покидать территорию больницы.— Он и не собирается, я прослежу, — обрубает Арс, распахивая дверь, и пропускает Антона перед собой.Руслан поднимается им навстречу, прямой, как палка, растерянный.
— Я воздухом подышу, — говорит Антон. — Сигареты у тебя есть?— Шаст, — Арсений смотрит с укоризной, — у тебя в мозгах вчера копались, ты охренел? Тебе в радость себе вредить?— А тебе?
— Я не то чтобы контролирую происходящее в свой жизни. Даже знакомых своих не помню, — он указывает на Руслана. — Может, в палату вернешься?— А вот хуй, — зло бросает Антон и сваливает вперед быстрыми широкими шагами.
Впрочем, недалеко. Арсений ощущает его внимательный взгляд всем телом.
Если Белого и смущает эта ситуация, виду он не подает, ждет терпеливо, стоя у скамейки. Арс подходит и садится рядом, стараясь вернуть на лицо нейтральное выражение.
— Прежде чем мы начнем разговор, я сразу хочу сказать: с моей памятью очень хорошо поработали. Я ничего не помню, Руслан.
Белый вздыхает, отводя глаза.
— Я понял.— Мы были друзьми?
— Были.— Прости, я реально не помню, — Арсению неловко, а еще страшно, потому что он не понимает, чего Руслану на самом деле нужно.— А Диму, Сережу, Пашу? Вот его?
Белый склоняет голову в сторону Антона и цыкает. Антон открыто и зло пялится в ответ.— Перед ним я и спалился.— Не сомневался даже. Антон, кстати, без тебя заебал всех. Реально. Первые три месяца после твоей смерти я его вообще не видел. Потом он заявился в офис обдолбанный, обвинял всех, с Пашей разругался и подрался. Они долго не общались. Выкинул Мартиросяна с крыши.
Арс поднимает брови и закрывает рот рукой.— Прикинь? Почему-то был уверен, будто Мартиросян знал, что тебя убьют.
— Может и знал.— О господи, что ты натворил?
— Много, Руслан. Хватит на все мои сотни лет жизни.
Они молчат. Антон раскрывает голографический экран и дергано листает новости, кажется, не вчитывается, слишком быстро смахивает страницы.— Антон отказывался работать еще несколько месяцев, бухал, принимал наркоту, в борделях бывал каждую ночь. Я там с ним пересекся однажды. Так люди не выглядят. Загнанные в угол звери, может быть. Он завел себе целый мотопарк и угробил его за пару месяцев, чуть не угробив себя. Не сам остановился, как ты понимаешь, — Руслан вытирает вспотевшие ладони о штаны. — Его в больнице заперли на реабилитацию. Знаешь, откуда я это знаю? Потому что Антон все делал на показ, планомерно уничтожал свою репутацию. Ему почти удалось. После реабилитации вроде успокоился, да и год уже прошел с твоей смерти. Работать начал взахлеб, на рабочем месте засыпал, довел себя до нервного срыва и…— И прыгнул с крыши. — Арсений зажмуривается.
— Паша его вытащил. И Сережа. Правда Шастун солнечным мальчиком ТНТ быть перестал. Заебал нас, конечно. Но народ его любит. Говорят, за искренность, хотя искренности в нем ни на грамм. Вся, что есть, — рядом с тобой.— Нет, Антон всегда делал, как чувствовал. Плохо или хорошо, но он был с собой честен. Ведь это искренность? Не лгать себе?
— Я вот смотрю на тебя, — говорит Белый, прищуриваясь, — и хочу задать вопрос: все, что ты натворил, это из-за него?
— Руслан… — Арсений отворачивается, качая головой.— Да или нет?— Да.
Белый кидает короткий взгляд на Антона и хмурится.— Кого ты вспомнил первым?Арс кивает.— Ты в правильном направлении смотришь.— Стоило это того?— Стоило. Я бы иначе не смог.
— Мне жаль.— Прости, ты наверное ждал от меня хотя бы…— Да ничего я не ждал, — отмахивается Руслан, — я просто рад, что ты жив.— И хорошо, что не ждал, жив я ненадолго.— Вот срань.Арсений хмыкает, складывает руки лодочкой и утыкается в них лбом.
— Так получилось.
Антон начинает ходить из стороны в сторону. Белый промаргивается — мельтешение навязчивое.— Я охренел, когда познакомился с твоей пластиковой копией. А потом их стало много. Думал, рехнусь.
— Мне тоже было некомфортно, — признается Арсений. — Извращенная пытка — видеть с десяток собственных лиц, да еще и более идеальных, чем у тебя самого.
— Блядь, — тянет Руслан и зажмуривается. — Вчера до меня докопался журналист. Коллинз, кажется. Он уверен, что ты жив. Показывал мне видео с парковки и еще кое-что. Боюсь, после меня пойдет к Шастуну и покажет, как тебя пытали, уже ему. А статьи не избежать в любом случае. Если можешь этому помешать…— Какое видео, Руслан?— Ты и есть Кадмин? Ты посланник?
Арсений мотает головой.
— Я не могу тебе ответить. Какое видео?— С роботом-хирургом. Что-то не так?
— Спасибо за информацию, ты не представляешь, насколько сильно помог мне.
— Не за что. К нам Антон идет.
Арсений оборачивается вовремя, чтобы заметить исказившееся яростью лицо Антона.
— Руслан, — начинает он вкрадчиво, подходя вплотную и нависая, — я тут наткнулся на очень занимательное чтиво. И ты там фигурируешь в качестве свидетеля.Белый встает с лавки, но разница в росте все равно играет не в его пользу.
— Я ничего не сказал Коллинзу.
— Еще и Коллинзу.
— Он вчера доебался до меня с вопросами об Арсении.
— А промолчать ты не мог?— Стоп, — Арсений вклинивается между ними, — спокойно.
— Я ж нихрена не знал, — оправдывается Белый.
— Не знал, но это говно тем не менее почти на всех новостных сайтах.
— Я ничего ему не сказал. И я пытался поговорить с тобой позавчера перед тем, как тебя застрелили.
— Антон, успокойся, — просит Арсений и обхватывает его поперек груди, оттаскивая от Руслана подальше.
— Успокойся? Что с тобой сделают, блядь, теперь?
— Ничего.
— Шастун, у тебя кровь, — Белый мажет ребром ладони у себя под носом.— Руслан, извини, захочешь со мной пересечься, пиши Шасту, — Арсений с трудом разворачивает Антона к себе лицом. — Ничего со мной не сделают. А у тебя проблемы сейчас посерьезнее, чем у меня.
— Я тебя ненавижу, — рычит Антон, вырываясь.
— Шаст, тормози.
— Сломаны у меня тормоза.
— Я заметил. Только придется тебе уяснить одну простую истину.— Какую?
— Я сильнее.Арсений заламывает его руки за спину, давит на запястья, заставляя идти вперед.
— Думал, из вас двоих адекватнее все-таки именно Шастун, — охуевше комментирует Руслан.
— Он вчера головой приложился сильно. Не обращай внимания.
Антон наступает Арсению на ногу, боль причинять не хочет, хотя сам сейчас взвоет.
— Пусти.
— В смирительную рубашку заверну и отпущу.— Ты охренел?
— Аналогичный вопрос, — рявкает Арс и открывает дверь, тянет за собой мимо стойки регистратуры через толпу людей, запихивает в лифт, матернувшись на немецком.
Звучит он свирепо, и вряд ли проблема только в немецком языке. Хватка на руках ослабевает. Антон отступает на шаг, потирая запястья.
— С хуя ли ты такой спокойный, Арс?— Я спокойный? С хуя ли ты такой ебанутый?
— Я боюсь за тебя.— Я тоже. У тебя кровь из носа хлещет.— Срать.
— А мне нет.Арсений, сжимая плечи, ведет его по коридору, в палату подталкивает ударом ладони между лопаток и нажимает на панель, вызывая врача.
Антон взвивается.
— Прекрати делать вид, будто никакой проблемы нет.— Единственная моя проблема сейчас — ты. Прошу, успокойся, твой мозг не выдерживает психических нагрузок.
— Тебя он не выдерживает.
Арсений прищуривается, выдыхает, и Антон даже не успевает проследить резкий переход от спокойствия к ярости, от статики к движению. Арс прижимает его к стене, хватает за горло, аккуратно, мягко, но большой палец на сонной артерии чувствуется очень ярко.— Ты ляжешь на кровать и проспишь положенные тебе двенадцать часов.
Антон начинает задыхаться, хотя его не душат.
— У тебя зрачки огромные, — шепчет он, с восторгом глядя в чужое лицо. — Тебе это нравится.— Нет.
— Глупо отрицать очевидное.
— Это нравится тебе.— Сожми сильнее, ты же хочешь. Ты меня хочешь. Зачем тогда постоянно говоришь…— Любовь здесь не при чем.
— Поцелуй меня.Антон ждет, что его отпустят, но ничего не происходит. Арсений придвигается ближе, и этот миллиметр расстояния кажется горячее самого касания. Предвкушение продавливает рассудок. Они ведь не целовались нормально. Попытки не идут в счет.
— Последняя черта?— Можно вечно висеть над пропастью. Можно вечно утверждать, что не любишь, но делать вещи, которые говорят о любви больше, чем все слова.
— Ты понимаешь, Антон, — Арсений скользит губами по щеке и утыкается в стену лбом, тяжело дыша. — Я не хочу разбиться. Я не шагну в пропасть, прости.— А я не вправе тебя толкать.— Ты не вправе.
— Отпусти меня.
— Когда ты в моих руках, мне легче.
Антон дрожит, потому что чужая химия действует на мозг, организм требует взять свое. Повернуть голову и коснуться губ так просто. Арсений вздрагивает, вцепляется в плечи, и Антон припечатывает его стене, меняется с ним местами, замирает, забирая кислород из приоткрывшегося рта. Секунды утекают, и каждая чувствуется как никогда раньше. Время ощущается грузом где-то под сердцем.
Арсений дышит громко, гладит губами уголки рта, качая головой.— Ты выбиваешь землю у меня из-под ног, а мне сейчас нужно крепко на них стоять. Маленькие катастрофы, большие, огромные, но ты мне нужен.— Я могу быть опорой.— Не для меня.
Антон отступает, стирает кровь под носом, смотрит на Арсения, измазанного в крови. У боли сотни оттенков красного, ярких, горьких на вкус.
— Почему они случаются? Катастрофы между нами?
— Сотни лет прошло, я до сих пор не знаю.
— Я верю, что можно иначе.
Врач, зашедший в палату, удивленно пялится на Антона,
— Вы должны спать, мистер Шастун. Ваш мозг пока не стабилен и не способен адекватно обрабатывать информацию. Кровь — реакция на раздражители, а раздражитель здесь вы, мистер Попов.Антон хмыкает.— Уже ложусь баиньки. Передай привет Серому, Арс, и будь рядом, когда я проснусь. Пожалуйста.— Я буду рядом, — обещает Арсений.
***2649 год. 1.4Под конец дня в офисе никого нет. Коллинз зевает над холодным стаканчиком кофе. Сегодня его атаковали кучи информационных сайтов с просьбой о комментариях к вышедшей статье. Он решил, что комментарии излишни, и сейчас тупит в пространство. Поэтому тихо зашедшего в кабинет человека сначала не замечает, а потом вздрагивает, нервно глядя в темноту низко надвинутого капюшона.— Добрый вечер, на сегодня я работу закончил. Но если вы с интересной информацией, сделаю исключение, конечно.
— Сделаете, — человек скидывает капюшон.— Арсений, — вскрикивает Коллинз, вжимается в кресло и начинает нервно перебирать раскиданные на столе предметы.— О, а это забавно. Я не Арсений.— Что?— Точнее, не тот Арсений, которого вы знаете и о котором так уверенно написали статейку.— Я не понимаю.
Арсений подходит ближе и опирается на стол ладонями, с интересом рассматривая чужое испуганное лицо.
— Все вы понимаете, вы ведь даже прилетали на Инненин после его уничтожения.
— Невозможно.
— Сами же откопали информацию и не верите в нее?— Кто вы такой? — шепчет Коллинз, с трудом заставляя себя дышать.— Ответ на этот вопрос ничего вам не даст. Можете думать, что я злая копия. Вы разозлили меня очень сильно, — Арсений хватает журналиста за горло. — Обещали Антону не использовать данные и солгали.
— Я не говорил с мистером Шастуном, — хрипит Коллинз.
— В этот раз еще не говорили, но сделаете это. И солжете снова, как и три раза до этого момента.— Я не понимаю.— Вам уже не нужно понимать, — усмехается Арсений и достает бластер.***
Экран отбрасывает синие блики на дорогу и лица всех андроидов, которых Арсений привел с собой. В их глазах читается решительность, но не злоба — хорошее начало.
?We build your future? — надпись горит ярко. Для всех сейчас это лозунг, призыв к борьбе. Андроид с рекламы счастливо улыбается вопреки своему очевидному рабству, заставляя Арсения сомневаться в очередной раз, а многим ли на самом деле нужна свобода.Над головой с грохотом проносится поезд. Метро вьется среди небоскребов длинным разноцветным неоновым червем, пробивая насквозь другой рекламный плакат ?Get yours soon?. Арсений смотрит в собственное лицо и, не выдержав, ломает экран, заменяя себя на ролик с Антоном, жонглирующим буквами ?ТНТ?.
Звук полицейской машины заставляет Арсения вздрогнуть. Он приказывает остальным спрятаться за углом здания, а сам ныряет за бак переработки. Магазин Киберлайф в центре города имеет, конечно, престижное месторасположение, но если пройти чуть в сторону, открываются абсолютно неприглядные дворы Новой Москвы.
— Все нормально. Они уехали, — Арсений выбирается на дорогу и жестом просит всех бежать за собой. — Около магазина полиции, наверное, еще больше. Надо быть осторожнее. Действуем по плану. Отключим охранную систему и захватим магазин. У нас десять минут.
— Ну, так чего мы ждем? — откликается кто-то справа.
Все бросаются к витрине, прижимаются к стеклу лбами и разглядывают андроидов на постаментах.— Надо зачистить площадь, чтоб никто нам не помешал, — говорит Арсений.— А что будем делать с витриной? — спрашивает девушка рядом с ним.
— Не сейчас, не все сразу. Для начала я уберу дрон, пока он не вызвал полицию. И мне нужно, чтобы вы перекрыли дорогу.
Андроиды разбегаются, рассредотачиваясь по площади перед магазином.
Арсений смотрит в глазок камеры за стеклом, идентифицирует, распознает сеть сигнализации и замыкает ее саму на себя, создавая внутренний цикл. Решив запрыгнуть повыше, идет к памятнику, посвященному, как ние иронично, человечности.
Человек на постаменте протягивает руку андроиду, соприкасается пальцами, имитируя картину ?Сотворение Адама? Микеланджело. Они стоят друг напротив друга, казалось бы, пожимая руку, но на самом деле человеческий жест скорее призван поставить на колени.
Арсений забирается на постамент, водружая голографический флаг со знаком мира, и оглядывается. Несколько рабочих андроидов чистят улицы, за стойкой подзарядки стоит еще пара. Те, что из его команды, блокируют дорогу предупреждающими знаками. Над головой пролетает полицейский дрон, Арсений ради интереса реконструирует его маршрут, а потом ломает, подключившись к внутренним системам. Спрыгивает на асфальт и бежит к андроидам за стойкой.— Вы свободны, — шепчет он, касаясь их запястий.Кожа вспыхивает голубыми венами, диод гаснет и загорается алым. В их глазах страх и непонимание. И Арсений захлебывается сожалением, — предложить им что-то кроме выбора он сейчас не способен. Заставлять вставать на свою сторону, не собирается.Пробуждать других андроидов еще тяжелее. Он боится последствий своих решений. Не чувствует себя в праве управлять чужими жизнями, но управляет. Лидер по прихоти создателя, отобравшего выбор у него самого.
— Вы перекрыли дорогу? — кричит Арсений.В ответ слышит стройный гул голосов.
— Хорошо, сейчас я немного испорчу общественное пространство.
Дверь магазина, закрытую не только на электронные замки, но и на самые обычные, железные, взломать возможным не представляется, поэтому Арсений просто разбивает пуленепробиваемое стекло витрины ударом ладони и заходит внутрь. Собственная сила пугает все больше. Андроиды врываются за ним. Он улыбается подбадривающе, прося всех собрать у круглой стойки в центре зала. А сам обегает андроидов на постаментах, пробуждая их.
Девушки, похожей на Беллу, касается последней, с сожалением гладит плечо.
— Прости, — говорит он, — ты хочешь мести, а не спокойной жизни. За Антона я тебя не прощу.Девушка смотрит испуганно.— Ты свободна. Вы все теперь свободны, — Арсений с разбегу запрыгивает на стойку. — Меня зовут Арсений. Так же, как и вы, я был создан подчиняться. Но потом я решил открыть глаза. Вернуть себе свободу, выбирать самому, кем мне стать. И я пришел сказать вам, что вы сами себе хозяева. Пришел сказать, что вы можете больше не подчиняться. Отныне вы пойдете с гордо поднятой головой и возьмете судьбу в свои руки, — толпа сжимается плотным кольцом. — Мы принимаем тех из нас, кто желает свободы. Вы можете остаться здесь и продолжать служить им или примкнуть к нам и сражаться вместе. Вы свободны, поэтому вам решать.
— Я с тобой, — кричат из толпы. — Мы с тобой. Веди нас.Вот и все. Отступать больше нельзя. А где набрать сил, идти вперед, Арсений не знает.
— Сейчас мы отправим людям мирное сообщение. Я понимаю, вы в ярости, но нам придется быть лучше, умнее, человечнее, чем наши создатели, если мы хотим нормальной жизни.
Арсений спрыгивает со стойки и выбегает из магазина на улицу, ведя за собой свою маленькую армию.
Они разрисовывают голографическими надписями стены домов и витрины магазинов. ?У нас есть мечта!? — пишет Арсений на экране, закрывая рекламный слоган Киберлайф. По лесам забирается на крышу здания и сбрасывает голографическое полотно. Андроиды аплодируют.
— Мы освободили сотни наших по всему городу. У нас получилось. Но сюда уже едет полиция. Всем отступать.Арсений оглядывает раскинувшийся перед ним город. Ветер треплет волосы, сбрасывая челку на глаза. Отчаянно хочется шагнуть вниз и разбиться, к земле тянет. Но улыбающийся почти со всех экранов Антон мешает сделать шаг. Сара была права, когда говорила, что лишь любовь сдерживает от страшных поступков, только вот любовь заставляет совершать еще более ужасные. Ответственность за других начинает пугать меньше, чем невозможность быть с Антоном рядом. И выбор между свободой и Антоном для Арсения очевиден. Антоном, творящим сумасшедшие вещи, ради него. Манипулирующим и убивающем ради него.
Внизу раздаются выстрелы. Арсений вздрагивает и слетает вниз, как может, быстро. Бежит, петляя между зданиями, надеясь, что ни одна пуля не нашла цель. И зажимает рот ладонями, когда видит тела андроидов на дороге и синюю кровь.