Глава 13 (1/2)

Вот так все время ощущаешь жизнь,она в тебе и под ногтями,она гремит в тебе костями,а ты лежишь в ее кармане,как тварь последняя дрожишь.А я глаза закрыли головой мотаю,но все равно зеленый весь от страха.Я, между прочим, умереть могу.Так вот зачемменя ты, боже, лупишь:ему приспичило, ему приятней,когда я сам, как голая скворечня,как будто муравейник раскурочен,иль как жевачка липну к утюгу.Естественно, что так оно и нужно.По–видимому, это даже лестно.Но я чего–то не пойму:в поту,в пальто,в постели,на ветру(мне в самом деле это интересно) —окрепший, взрослый, маленький, умерший —хотя бы раз я нравился — Ему?5. Как писал граф Яков Вилимович Брюс, знаменитый колдун и чернокнижник:?Отрок, родившийся в этот срок — гневлив, суетен, боязлив, по–женски непостоянен. Способен тайно лгать и отличается позорной неправедностью.Сердце исполнено яда, но лишен коварства. Чужую жизнь не бережет, на свою скуп. Кроме того многих соблазнит и при этом Бога не убоится?.Все это про меня. Но меня это не умиляет.Чего уж там напихали в наш внутренний мешок при рожденье —не наше дело.Ни развязать его, ни вытряхнуть — мы не можем.И все–таки человек должен совершать нечеловеческие усилия.Любовь бессмертная — любовь простая. Дмитрий Воденников.Я подумал о лабиринте лабиринтов, о петляющем и растущем лабиринте, который охватывал бы прошедшее и грядущее и каким-то чудом вмещал всюВселенную.Поглощенныйпризрачными образами,язабылсвоюучастьбеглецаи, потеряв ощущение времени, почувствовал себя самимсознаниеммира. Он не верил в единое, абсолютное время. Он верил в бесчисленность временных рядов, в растущую, головокружительную сеть расходящихся, сходящихся и параллельных времен. И эта канва времен, которые сближаются, ветвятся, перекрещиваются или век за веком так и не соприкасаются, заключает в себе все мыслимые возможности. В большинстве этих времен мы с вами не существуем; в каких-то существуете вы, а я — нет; в других есть я, но нет вас; в иных существуем мы оба. В одном из них, когда счастливый случай выпал мне, вы явились в мой дом; в другом — вы проходя по саду, нашли меня мертвым; в третьем — я произношу эти же слова, но сам я — мираж, призрак.— В любом времени, — выговорил я не без дрожи, — я благодарен и признателен вам за воскрешение сада Цюй Пэна.— Не в любом, — с улыбкой пробормотал он. — Вечно разветвляясь, время ведет к неисчислимым вариантам будущего. В одном из них я — ваш враг. Сад расходящихся тропок. Х. Л. Борхес.***Я всегда надеялся, что в мире есть справедливость. Надеялся сотни лет. Идиот, да? Думал, что добром за добро и злом за зло воздается.НЕТ!

Нет никакого добра и зла. Есть куча точек зрения. Твоя и еще чья-то, третья, четвертая и еще и еще.Наши с ним точки зрения на эту ситуацию не совпали, кстати. Мы с ним вообще не совпали. С тобой совпали. Но, повторюсь, я идиот.2***Знаешь, когда я понял, что умру?Так странно, они показывали мне варианты будущего, но там мы никогда не были вместе. Я спросил: ?Почему?? В ответ — пожали плечами. Существа, создавшие нас, просто пожали плечами, представляешь? Правда, сказали, что есть варианты, где мы вместе ненадолго, но мне они недоступны. До меня только недавно дошло: недоступны, потому что там я мертв.

Я, получается, сам себя обрек, когда попросил у тебя доказательства твоей любви ко мне. Ты встал на колени и целовал мои руки. А потом я целовал тебя.

Тогда я понял, что умру.***— Где ты научился так хорошо стрелять?— Мне почти четыреста лет, умоляю тебя, Ники, — Арсений пинает мертвое животное у своих ног и, наклонившись, разжимает его пасть дулом автомата. — У крокодила точно не может быть столько зубов.— Я лингвист, а не биолог, но шесть рядов зубов явно перебор, согласна.— Возьмешь образец?

— Естественно.Николь достает пакетики из рюкзака, собирает слюну палочкой, пока Арс держит верхнюю челюсть, отрезает кусочек кожи и вырывает клык.

— Хочешь сделать себе кулон?

— Не себе, Лоуренсу. Он тащится от подобных вещей.

Арсений оценивающе рассматривает пасть.

— Ну-ка дай мне щипцы.

— И ты туда же, — смеется Николь, передает инструмент и, хмурясь, наблюдает, как Арс методично выдирает почти весь внешний ряд зубов, зажав верхнюю челюсть между коленей. — Зачем тебе так много?— Браслет сделаю.

— Антону?

— Кому ж еще.

Арсений отпускает пасть, дернувшись, когда она с треском захлопывается, и ссыпает зубы в боковой карман рюкзака. Николь закатывает глаза, качая головой.

— Своеобразный подарок.

— Зато от души.

Они идут к воде, ступая по мягкой густой траве ярко-голубого цвета.

— Ты заметил, что Зона X изменилась с последнего нашего посещения?

— И довольно сильно.

— Здесь красиво.

Арсений рассматривает увитый растениями причал.

— Цветы похожи на украшения к свадьбе. Кстати, вы уже назначили дату?

— Ну, — тянет Николь, — Лоуренс рассчитывает на конец лета, но у него какие-то важные переговоры, поэтому все непонятно. — она делает пару шагов, проверяя доски на прочность, и присаживается на корточки, — Цветы какие-то странные.— Разве?— Кажется, что принадлежат к разным видам, но они растут из одной ветви. Значит, вид один. Будто застыли в продолжительной мутации.— Патология?— Подобные проявления у человека назвали бы патологией. И еще, взгляни, дерево на другом берегу — абсолютный близнец дерева на берегу с нашей стороны. Ощущение, что зеркальное отражение.

— Отражение в воде, — Арсений свешивается через деревянные перила причала, приминая цветы пальцами. — Копия.— Я бы обозначила это как дубль.***2017 год.— Кто спиздил лампочку из Шаста? — орет Сережа.Арсений молчит и, ссутулившись, утыкается в телефон: листает Инстаграм, особо не вглядываясь в фотографии, и не оборачивается на матернувшегося Антона.

— Я погас, — пьяно шепчет Антон в трубку спустя пару часов. — Весь погас, — бубнит он, уткнувшись в кожаную куртку на груди Арсения, виснет на нем и не отлепляется. — Я за тобой тянусь, а ты…Антон спотыкается, заплетается в собственных ногах, тянет Арсения за собой, и они бьются о дверь такси, пугая водителя.

— Простите, — говорит Арс в открывшееся окно, перехватывает Антона за воротник и заталкивает на заднее сиденье.Защелкивает ремень безопасности, и, обойдя машину, садится рядом.— Во сколько у тебя завтра поезд, Шаст?

— Ты меня выбросил. Я что, на мусор похож? На забродивший кефирчик?— До определенной степени ты, конечно, забродил.Арсений потирает слипающиеся глаза. Время заполночь. Пустую дорогу заметает снег. Они сейчас где-то на ВДНХ, а ехать им к Беляево. И Антон, кажется, собирается сделать и без того тяжелый день еще тяжелее. Смотрит зло и как-то беспомощно, будто ребенок, наказанный родителями.

— Ты меня избегаешь, — говорит он и съезжает по сиденью вбок, виском в стекло, складывая руки на груди.

Нога подрагивает в такт музыке или скорее от нервов, вряд ли Антон сейчас хоть к чему-то прислушивается. К Арсению точно нет.

— С чего ты взял?

— С чего я взял? Да мы не общаемся почти. Ты меня либо игнорируешь, либо сбегаешь, едва увидев. Даже сейчас ты отвернулся.

Арсений мгновенно пробивает взглядом в упор. И Антон от неожиданности вздрагивает. В чужих зрачках плавать неуютно в последнее время, потому что за ними немое осуждение и горечь, заменившие взбалмошное сумасшествие.

— Я просто немного устал.

Антон вжимается лбом в стекло, закрывая глаза. Из-за смешения уличных огней хочется блевать. Из-за Арсения материться. Он позволяет себе упасть в пьяную полудрему и выныривает из нее спустя полчаса, с трудом разлепляя ресницы, не осознавая себя в пространстве, удивляется только мягким поглаживаниям по спине.

— Шаст, мы приехали, просыпайся.

— Угу, — хрипит Антон и ворочается, устраиваясь удобнее, в чужом тепле и запахе.

— Я плохая подушка.— А?

Арсений дергает плечом, заставляя Антона поднять голову, и выскальзывает из машины. Открывает дверь с его стороны, помогает выбраться, удержав за пояс от падения. Ноги Антона вроде слушаются, но стоять он на них не может абсолютно. Асфальт качается. Арс прижимает к себе надежно и очень бережно, ведет к подъезду так, будто ребенка ходить учит. Он ведь учил. Чуть больше года назад. Антону видео показывал, радовался, улыбался. Антон теперь это видео каждый раз вспоминает, когда смесь своих ненормальных чувств пытается облечь в действия.

— Меня тут недавно тащили, и я останавливал их командой ?блевать?. Арс, в общем, ?блевать?!— Шаст, — тянет Арсений.И спустя несколько секунд, сморщившись, разглядывает месиво полупереваренной еды из желудка Антона на своих кроссовках.

— Я предупреждал.

— Ты предупреждал, — соглашается Арс.

— А-а-а куда мы идем вообще? — Антон поднимает голову и хмурит брови до складки на лбу.

— Не доверяешь?— Вдруг ты меня изнасилуешь и закопаешь под тем кустом?

— Заманчиво.— Хочешь закопать?— Нет, изнасиловать. Идем уже, Шаст.

— У-у-у, — Антон, хихикая дебильно, наклоняется к чужому уху, щелкает зубами и шепчет: — Я не против.

Арсений вздрагивает, каменеет, сбивается с шага, но смотрит четко прямо перед собой и не поворачивается.

— Тебе проспаться надо, — говорит он спустя долгую паузу.

— Мне негде спать. Димка уехал вечером, и я съемную хату тоже освободил. Хотел до утра шарахаться по барам.

— Вещи твои где?— На Курском, в ячейке.Антон безуспешно старается не ползти по стене вниз. Арсений удерживает его за плечо и вызывает лифт, не попадая по кнопке с первого раза — пальцы подрагивают.

— Когда у тебя поезд?

— Не знаю, а у тебя когда?

— Да какая уже разница, — зло выдыхает Арсений и валится в открывшуюся дверь лифта, утягивая Антона за собой.

Они отступают друг от друга одновременно, стараются не встречаться взглядами. Арсений пялится в пол, Антон блуждает по стенам и потолку, изучая надписи.— Ебало опусти, — читает он громко.

— Люди-ублюди, — Арс усмехается, тыкая пальцем в стену напротив себя.

Антон оборачивается и несколько секунд созерцает нарисованный голубым маркером средний палец и аккуратные печатные буквы под ним.

— Намек понят.

Кабина вздрагивает. Арсений качает головой, пряча руки в карманы джинсов, и выходит в темноту коридора. Антон врезается ему в спину, все-таки не удержавшись на ногах.

— Вот зачем ты напился подобным образом? — устало интересуется Арс, перехватывая чужое полууправляемое тело.— Я алкоголик.

Ключом в замок Арсений с первого раза не попадает. Со второго тоже. Закрывает глаза и выдыхает.— Антон, у тебя что-то случилось?Что-то, — он передразнивает сам себя. — Не тот вопрос. В чем я виноват перед тобой по твоему мнению?

— А? — Антон наверное сейчас идиот идиотом со своим открытым ртом.

Арсений внимательно смотрит ему в глаза и вдруг соскальзывает на губы. Сглатывает и начинает истерично насиловать замочную скважину. Антон съезжает по стене вниз. Звон металла сверху раскалывает затылок.— Арс, попробуй другой ключ.Арсений затихает, опять вздыхает глубоко и через несколько секунд открывает дверь. Антон решает не испытывать судьбу и заползает в квартиру на четвереньках. Поднимается, цепляясь за тумбочку, шатается, врезается в стену и выпадает в открытую дверь туалета. Опускает голову в раковину, согнувшись в три погибели, и врубает воду. Холод мысли не проясняет, зато телу становится мерзко. Капли затекают в уши, струя ударяет по позвонкам.

Арсений касается плеча.— Тебе плохо?

— Я — вертолет.

— Тогда, пьянчужка, пойдем в кровать.

Антона обнимают бережно и ведут аккуратно, не позволяя отбивать конечности о стены и мебель. Хотя интонации у Арсения устало-злые.

— Зачем же так напиваться, Шаст?

Когда его опускают на кровать, Антон хохочет, плюясь слюной в чужое хмурое лицо. Утягивает Арса за собой, вынуждая быть ближе.— Ни в чем ты не виноват. Я виноват.

— Что случилось? Ты можешь мне рассказать. Правду, — Арсений давит. Голосом, взглядом, телом.

— О-о-о, — стонет Антон, — правду. Ты знаешь нашу отвратительную горькую правду.

И тянется к щеке, проезжаясь губами. Целует в подбородок, лоб, бровь — куда попадет. Куда позволяют.Арсений превращается в статую. Не двигается, молчит.И не дышит.

А Антон не отстраняется, вжимается носом в чужой висок, шепчет:— Прости. Выставишь меня теперь?

— Не прикасайся ко мне больше, — Арс, будто очнувшись, отшатывается в сторону и неловко валится с кровати.

Антон тоже перестает дышать. В сумраке комнаты слушает бухающее в собственных ушах сердце и частые протяжные выдохи Арсения.

— Прости, Арс.

— Ты просто пьян, — он, как может, успокаивает сам себя, встает неуклюже с пола, изо всех сил сохраняет лицо, кривя губы в ухмылке. — Куда я тебя выставлю ночью бухого?— На коврик у двери.

— Проспись, Шаст.

Антон приподнимается на локтях, и надо бы молчать, заткнуться, язык прикусить, не делать ситуацию страшнее, отвратительнее до подкатывающей к горлу тошноты. Но он все равно задает вопрос:— Почему я не могу тебя касаться? Думаешь, мы в ад провалимся?

— Пол — уже лава, — говорит Арсений.

***— Отдай мне кофе, Арс, и никто не пострадает.

— Я сварил себе, подожди.

Антон впечатывает руки в стойку по обе стороны от Арсения и шепчет на ухо, прижимаясь к его спине:— Мне нужен кофе, Арс.

Арсений разворачивается и отпивает кофе, с наслаждением причмокнув. Антон опускает взгляд на его губы мгновенно.— Шаст, придется заслужить.

— Серьезно? Мне подать лапу? Голос?

— Побегай за хвостом, — предлагает Арс и хохочет, когда Антон, извернувшись, топчется вокруг себя и гавкает. — Молодец, хочешь косточку?— Тебя хочу, — выдыхает Антон и отступает на шаг, качая головой, — поцеловать.

— Фу!

Арсений возвращается к плите, потому что чувствует нарастающий запах гари, но чистая турка, которую он помыл, чтоб приготовить кофе Антону, стоит на стойке. Запах за секунды становится удушающим, отдает мерзким привкусом паленой человеческой плоти.

— Арс, — зовет Антон тихо, — посмотри, я весь горю.Арсений поднимает на него взгляд и, вскрикнув, шарахается в сторону.

Пламя пожирает Антона, разъедая одежду и лицо, кожа чернеет и трескается, глаза мутнеют, стекленеют, и Антон тянет пылающую руку, будто умоляя ему помочь.

Арсений хватает графин с водой и выплескивает на него.

Морок исчезает.

Антон обиженно смотрит исподлобья и отфыркивается.— Мог бы просто сказать нет. Я понятливый.

— Прости, — Арс протягивает полотенце, пытаясь скрыть дрожь, бегающую по телу.

— А вот не прощу.

Антон бросается к раковине, включает кран и, набрав горсть воды, швыряет Арсению в лицо. Арс уворачивается по боевой привычке, ныряет под стойку и прячется за стол.

— У-у-у, — тянет Антон, — какой ты быстрый.

— Ты просто постоянно забываешь, кто я такой.

— Ты — Арсений!

Арс выдвигает стул и садится, потирая глаза пальцами.

— Шаст, ты скучаешь по человеку, которым я был?

— Я тоже изменился. И ностальгирую, но не скучаю. Это как вернуться в родной город спустя много лет.

— Искалеченный, разрушенный войной.— Арс…

— Я так часто переступал через себя, что уже не уверен: осталось ли хоть немного от меня настоящего.

— Осталось.— Сейчас ты знаешь меня лучше, чем я сам.Антон подходит к столу и плюхается с Арсением рядом. Тяжело вздохнув, перехватывает чужой взгляд.— Давай попьем кофе, съедим завтрак, сериал посмотрим, вырубимся на диване, потому что хреново спали — в общем, отдохнем. Я ужасно устал.

— Музыку, пожалуйста, — просит Арс у умного дома и поднимается из-за стола с кривой улыбкой. — Значит, кофе и завтрак?

— В гостиной за сериалом.

— Ладно.Арсений, танцуя, уходит варить кофе. Антону мгновенно плохеет от его плавных движений, и по телу разливается знакомая раздражающая истома.

— Бля, — стонет Антон, утыкаясь в стол лицом.

— Спать хочешь? — интересуется Арс.

— Да.— Иди в гостиную, я все туда принесу.Антон от предложения не отказывается и сваливает из кухни с крейсерской скоростью. Ненависть к себе гложет где-то под солнечным сплетением, а в голове незримые часы отмеряют истекающее время. Он распахивает одну из секций окна настежь, высовывается наполовину, разглядывая бесконечный автомобильный поток над головой, и погружается в созерцание настолько, что вздрагивает, когда Арсений легко взъерошивает волосы на его затылке.

— Напугал? Прости.

— Нет, я задумался.

Антон оборачивается, утопая сразу глаза в глаза. И тянется к чужому лицу. Но Арс отступает на шаг, взмахивая рукой в сторону столика у дивана.— Кушать подано.

— Горшочек, не вари.

— Сережино тлетворное влияние.

— Расцелую Матвиенко при встрече.

Арсений улыбается так, что хочется сдохнуть. Антон безбожно залипает на его губах и мягкой неаккуратной щетине, и пальцы колет от желания коснуться. Но он просто потирает ладони друг о друга и, хитро прищурившись, бросается к еде, толкнув Арса плечом. Арсений идет следом, сползает на ковер, ставит рядом тарелку и осторожно подцепляет вилкой какую-то траву.— Мы собирались что-то посмотреть?— Выбирай.

— Старые фильмы со мной?

— О-о-о! Какой? — с хохотом интересуется Антон и скатывается с дивана, уткнувшись щекой Арсению в бедро.— С рейтингом повыше.

— Где постельных сцен больше в смысле?— Рейтинг IMBD, Шаст.

Антон хмыкает, пролистывая фильмографию.

— Триллер, триллер, ужастик, триллер, романтическая комедия. Какое у тебя тупое лицо на постере.

— Ты здесь тоже играл, — напоминает Арс.

— Тогда это и глянем. Две тысячи двести восемьдесят второй год. Так давно. Кого я играл?— Одного из бывших парней главной героини.

— Не помню, — Антон включает фильм и расширяет экран, направляя его к дальней стене.

Арсений стаскивает подушку с дивана себе под голову и укладывается на бок спиной к Антону. Жует сосиску, наколотую на вилку, и почти не ошибаясь проговаривает реплики своего персонажа.

Антон подтягивает себя наверх, ближе к шее Арса, и зачем-то трогает тонкий шрам от стека, проходясь по позвонкам туда-сюда. Арсений оборачивается, отодвигаясь от руки.

— Шаст!— Почему я не могу тебя касаться? Думаешь, мы в ад провалимся? Вмерзнем в лед по правилам девятого круга?

— Седьмого.Антон со смешком роняет голову на грудь.

— Я никогда никого не любил так, как тебя. Заявление, да? Учитывая нашу вечность. Но это правда. И будет правдой через год, сто, тысячи лет.

— Что во мне хорошего, Шаст?— Я знаю тебя. Ты хороший человек.

Арсений зажмуривается, и, кажется, будто ему больно, невыносимо больно.— Что во мне хорошего? — его крик звенит в ушах, и Арс опускается до шепота: — Что хорошего, кроме чертова тела, которое ты хочешь?

— Сядь, — просит Антон.

— Зачем?— Просто сядь.Арсений выпрямляется медленно, неуверенно водит плечами, потирает ладонями колени и смотрит с отчаянием.— Прости.

— Когда я встретил тебя в первый раз, я удивился, потому что никогда таких как ты раньше не видел. В тебе был свет, ты зажигал все вокруг, и я тоже вспыхнул. Запечатлел тебя навечно в своей памяти, слишком ярко ты пылал. Ты непредсказуемый, неправильный, нескучный. Ты носишь странную одежду, говоришь непостижимые вещи, совершаешь сумасшедшие поступки. И не боишься. Ты уникальный, неповторимый, необыкновенный, человек штучной пробы. Я упал в тебя настолько, что стал узнавать по стуку в дверь отельных номеров. Ты раскрасил мой мир.

— Ты просто ослеплен тем, кем я был раньше.Антон качает головой, вздыхает глубоко, растирает лицо ладонями — череда бесполезных движений, помогающая с собраться с мыслями, придумать ответ, чтобы человек рядом свою значимость понял, раз уж не принимает любовь.— Я хочу касаться тебя, обнимать, целовать, смотреть сериалы и выпивать с тобой, засыпать и просыпаться с тобой, по магазинам ходить и к друзьям, готовить, работать, одежду выбирать. Я много чего хочу с тобой делать, Арс. У меня даже запас времени почти не ограниченный. И каждый час, минуту, каждую секунду своей жизни я хочу быть с тобой. Бессмертие без тебя мне не нужно.Арсений молчит, смотрит в пол, редко моргая, лицо у него почему-то безрадостное и во взгляде безнадежность.

— Не провалимся мы в ад, если ты меня коснешься, — говорит он.

Антон нахмуривается: другую реакцию ожидал.— Потому что мы уже в аду?

— Нет, ведь передо мной ангел.

— Вот это подкат.

— Наезд, — возражает Арсений с таким же серьезным, грустным лицом.Антон на пробу гладит чужие пальцы и внутреннюю сторону запястья. Касается мягко, медленно, сантиметр за сантиметром нарушает личное пространство.

— Я вчера рубашку на тебе разорвал, а ты будто разбить меня боишься.

— Боюсь, Арс, — честно признается Антон. — Боюсь пустоты, которую ты после себя оставишь. Она будет вместо тебя под моими руками. Вместо твоей кожи, твоих родинок, шрамов и волос.Арсений закрывает глаза, наклоняется и вжимается головой Антону в грудь, как на плаху кладет, притирается и замирает, глубоко дыша. Позвонки на шее Антон все-таки целует, живая гильотина, кусает шрам над стеком, зарывается носом в волосы и тоже не двигается.

Они сидят долго. Луч солнца успевает переместиться от колена Арсения Антону за спину и согреть замерзшие ступни.

Звонок в дверь звучит чужеродно в маленьком застывшем мирке на двоих.— К вам курьер.— Если б я еще помнил, что заказывал, — бубнит Антон в темные волосы и встает, кривясь от боли в затекших конечностях. — Пойду заберу.

— Угу.Арс опускается на пол. Он, кажется, вообще задремать успел в неудобной позе и сейчас уснет прямо на ковре.

— К вам курьер, Антон, — напоминает умный дом.— Дай мне десять секунд.

Антон добегает до двери за пять, потому что планирует засыпающего Арсения в спальню унести как можно скорее.

— Доброе утро, Антон Андреевич. Ваша посылка доставлена. Вы хотите проверить ее сохранность? — спрашивает андроид, протягивая вперед пустые руки.— А-а-а где…

— Он взорвется, — орет Арсений и бросается к Антону.Сдергивает на пол под себя, матернувшись витиевато — последние слова тонут в грохоте. Осколки врезаются в стены, раскалывая каменную плитку, запах паленого пластика забивает ноздри, на кожу россыпью капель попадает кипящий тириум. Антон шипит от боли, открывает глаза, промаргиваясь опаленными ресницами, потому что жар все еще режет нещадно, и хрипит:— Арс!У Арсения кровь из рассеченной щеки стекает по линии подбородка. Он трепещет ресницами, морщится и, отжавшись на руках, скатывается с Антона на пол.

— От Ортеги, — зло бросает Арс и обхватывает чужое запястье, поглаживая вену пальцем.Антон косится вниз, но решает этот нервный жест не комментировать.— Кавахара вроде обещала меня больше не трогать.

— Ортега идет в обход приказов сената.

— Не боясь трибунала?— До трибунала она успеет обосновать свои действия, — Арсений задумчиво жует нижнюю губу, потом скептично натягивает вправо уголок рта. — А вот у меня на это все меньше и меньше возможностей.— Ты сейчас пугаешь меня своим излишним спокойствием, Арс.

— Я считаю про себя, помогает оставаться спокойным.Антон разворачивает свою руку тыльной стороной вверх.— Мой пульс?***У Руслана бывают плохие дни. Месяцы, годы. Да и это столетие в целом не самое лучшее. Когда измеряешь жизнь столетиями, начинаешь слишком много рефлексировать. И каждый раз приходишь к неутешительным выводам, что ты не сделал ничего интересного, как бессмертный бог, ограниченный человеческой природой. Бессмертный бог, у которого нет и не может быть смысла существования. Смысл, оказывается, имеет важность только для смертных.И для журналистов.

— Послушайте, неужели так сложно отъебаться от человека, умершего почти два века назад? Я понимаю, срать вам на этику, но хотя бы элементарная совесть у вас должна присутствовать? — Руслан пытается потеряться в толпе людей, спешащих на обед. Его поймали на выходе из башни ТНТ и теперь преследуют, закидывая тупыми вопросами. — Вы ведь потом к Шастуну с этим говном пойдете?— Я немного переработаю материал, прежде чем свяжусь с мистером Шастуном.— Коллинз, или какая у вас там фамилия? Подам жалобу. Не знаю, что вы еще хотите нарыть о Попове. Эти раскопки уже куда глубже марсианских.

Коллинз уверенно шагает рядом, и он выше Руслана, ноги длиннее, поэтому даже не запыхается.

— Забавно, что к Арсению Попову, несмотря на факты, все относятся как католики к марсианам. Считают чуть ли не богом. Даже увековечили в пластике множеством копий. Хотя любой более менее здравомыслящий человек понимает, что именно Попов виновен в планетарной бомбардировке так любимого вами Инненина. Очень жаль ваш сад.— Да с какой стати Попов виновен?

— Показания королевской семьи.— Это слухи, — возражает Руслан.

— Как и слухи о том, что марсианские спутники сжигают нечестивых адским огнем. И что Попов осквернил их.— Бред.— И тем не менее, — Коллинз пожимает плечами, будто и не он тут несет полную чушь.— Вы один из тех религиозных фанатиков, верящих в божественную сущность марсиан и их невероятную мощь?

— Все марсианские спутники, которые мы, к слову, до сих пор не можем снять с орбиты, должны восприниматься очень серьезным образом. Если чужие создания вернутся за своим оборудованием, а они вернутся, с ним следует обращаться предельно корректно. Это не религия, это здравый смысл.— А в нашем разговоре здравого смысла не было с самого начала. Почему вы вообще пришли с вопросами о Попове ко мне? Я знал его примерно так же, как большинство работников ТНТ, то есть практически никак. Он был скрытным.— Вы довольно много общались, начиная с середины двадцать пятого века.

Руслан отчаивается и заворачивает в первое попавшееся кафе. Возможность спокойно пожрать для него тает на глазах, но маячит необходимость выпить вина, пусть и на обед.— Нас связывали исключительно его рабочие интересы.

— При этом он часто останавливался у именно у вас, когда прилетал на Инненин, хотя мог и во дворце.

— Я не хочу говорить о Попове.

— Даже если он жив?Руслан спотыкается о ножку стула и, тихо выматерившись, шипит:— Идите в сраку.

— Вы видели его на парковке башни, — добивает Коллинз.— Это была постанова.

— Это было похищение. Антон Шастун умер через пару часов. Руслан, вы видели красную кровь. Арсений Попов — человек.

— Отъебитесь от меня.

— Вы не верите мне, но присмотритесь к нему. Вы видели кровь, — продолжает настаивать Коллинз.— Я видел, — Руслан вздыхает, падая за столик, и утыкается лбом в голографическое меню, — только вот нихера это не доказательство, что Попов жив. Где он, блядь, был тогда почти двести лет?— У меня есть теория.— Увольте.— Вы знаете, как работает робот-хирург?— Сталкивался пару раз. И?

— На Инненине практиковались различные виды пыток.

— Причем тут Арсений Попов?

Коллинз роется у себя в сумке, швыряет на стол планшет и стучит по нему пальцами, кидая многозначительные взгляды на Руслана и его попытки не выйти из себя окончательно.— Читали о гибели королевской семьи Инненина?— Корабль, на котором они летели, уничтожил метеоритный поток.

— Вы же понимаете, что это ложь, прикрывающая последствия неправильных решений протектората. Инненин был важной ресурсной зоной.

— На Инненине добывался металл для стеков, я в курсе.— Королевская семья хотела всего лишь пересмотра экономического соглашения. Вы не задавались вопросом, зачем было уничтожать планету и важнейшие ресурсы на ней? Только ли для подавления восстания?

— Не задавался, — рычит Белый. — Причем тут Арсений?— Он что-то нашел на Инненине. То, что дало президенту право на планетарную бомбардировку.

— Чушь. Миссии, которые он выполнял, были исследовательскими.— Вы все-таки в курсе его частной жизни, — говорит Коллинз, довольно улыбаясь. — И вы в курсе, что он дружил с королевской семьей. Именно он вывез их с планеты до бомбардировки.

— Чего вы хотите от меня?— И убил тоже он.Руслан чуть не начинает грызть ноготь большого пальца, останавливает себя за секунду до. Привычка старая, но искоренить ее не получается больше шести сотен лет.

— Королевская семья погибла уже после его смерти.

— Есть кое-что любопытное в рассекреченных военных архивах протектората. Запись допроса, сделанная через два дня после убийства королевской семьи. Я обратил на нее внимание только из-за человека, присутствовавшего на пытках. Он родился на Инненине.

— Пытках? Так пытки или допрос?— Экзекуция, — Коллинз морщится, будто вспомнив некоторые моменты. — Можете взглянуть.

— Зачем?

— Вы спрашивали, причем тут Арсений Попов. Я отвечаю на ваш вопрос.

Планшет суют Руслану под нос и включают видео — единственный файл на абсолютно пустом экране. Качество записи хорошее, хотя свет в допросной ослепляюще яркий. Люди стоят спиной к камере, скрывая свои лица. Все, кроме пленного, его обезображенное лицо точно будет сниться Руслану еще пару недель в кошмарах. Огромная машина, ощерившаяся кучей острых щупалец, скорее всего тоже.— Что это за хрень?

— Что-то вроде автохирурга с перешитым управляющим кодом. Сперва программа изучает тело человека, находя нервные сплетения. Измеряет пороги чувствительности. Потом разбирает на части. Заживо. Снимает кожный покров, удаляет плоть, расщепляет кости.[1]Коллинз передергивает плечами и бледнеет, вытирает рот, будто сейчас блеванет прямо на стол.

— Я не хочу это смотреть, — Руслан пытается отвернуться, но злополучное видео и губительное любопытство не дают отвести взгляд.

— Человека медленно потрошат, зажаривают глаза прямо в глазницах. Дробят зубы, рвут нервы.— Зачем мне на это смотреть?— Его оставляют в живых, пока не закончат. Если видят, что он впадает в шок — процесс останавливается. При необходимости вводят медикаменты. Дают все, кроме болеутоляющего.

— Нахрена вы мне это показываете? — взрывается Руслан и чуть не опрокидывает стол, задев его коленями.

На них начинают оборачиваться другие посетители.— Успокойтесь, — просит Коллинз. — Да, понимаю, тяжело видеть подобное. Я перемотаю на нужный отрывок. Прислушайтесь к тому, что говорит человек, которого пытают. Не вглядывайтесь, бесполезно. Это тело одноразовое как и у всех посланников.

— Посланников? — хрипит Белый.

— Слушайте, Руслан.— Я остановлюсь, когда вы скажете мне, кто вы такой?

— Да мы, блядь, знаем, что это Кадмин, — шипит один из военных.

Руслан впивается пальцами в стол, глаза предательски улавливают каждую деталь: сколотую краску на стенах, капли крови на форме допрашивающих и на полу вокруг пленного, его переломанные ноги и руки и торчащую из предплечья кость, белеющую в ярком свете красноватых диодных ламп.

— Нам нужно словесное подтверждение. Ну же, нет смысла терпеть дальше. Боль можно прекратить. Поговорите с нами, иначе к утру от вас останется только череп. Кто вы? Отвечайте.Автохирург замахивается сразу несколькими щупальцами и погружает их в живот и грудь пленного, сдирая верхний слой кожи аккуратными тонкими полосами. Руслан резко отворачивается, до него лишь сейчас доходит, что с лица кожу уже сняли. Крики, доносящиеся с видео, заставляют руки дрожать.

— Выключите машину, — требует кто-то из военных, — я не слышу ничего из-за его воплей и звука ебаной пилы, — и подходит к пленному, наклоняясь ближе к лицу. — Скажите, как вас зовут, иначе мы продолжим.

— А-а-аррррр, — человек захлебывается кровью.— Перестарались. Он сошел с ума, рычит, блядь, как собака.— Кто вы такой?Руслан резко отъезжает на стуле назад и блюет себе под ноги, точно зная, чье имя сейчас услышит.— Арсений.***Когда Арсений заходит в общий зал, Белла замолкает, смотрит зло и даже не пытается скрыть свою ненависть.

— Я видел пресс-конференцию президента по нашему вопросу.— Твоя идея оказалась провальной, — громко говорит она. — Каррера уже заставляет граждан сдавать своих андроидов в ремонтные центры для полной переустановки системы. Мы так и до центров утилизации дойдем.

— Нет, — Арсений старается оставаться спокойным или хотя бы выглядеть уверенно, потому что андроидов, поддерживающих Беллу, становится все больше. — Общественность колеблется. И нам верят.

— Но продолжают уничтожать. Почему мы вообще терпим?

— Мы ведем этот разговор постоянно, и я устал отвечать на подобные вопросы.

— Хорошо, — девушка поднимается из-за стола. — Тогда объясни всем нам, что же в тебе такого важного? Марк тебе доверял, и где он сейчас? Я думала, наш спаситель…— Придет и сразу начнет кровавую войну с людьми? Нас убьют, если мы не договоримся с ними. Мы все еще зависимы от их ресурсов.

— Мы можем захватить заводы.

Хор голосов, поддерживающих Беллу, Арсения пугает. Диод неконтролируемо срывается в красный.

— Мы не военные. Большинство не умеет пользоваться оружием.

— Просто передай нам нужные алгоритмы и программы.

— Это манипуляция. Не все хотят воевать, даже если смогут.

— Какой в тебе вообще толк?Хороший вопрос. Арсений и сам не знает. Но должен оправдывать чужие надежды. Обязательства, возложенные на него по абсолютно непонятной причине, гнут до земли.

— А в тебе? — интересуется он. — Всегда проще убивать и разрушать, чем созидать и строить. Мы разве хотим оказаться на осколках чужого мира по колено в крови?

— Иначе не получится, — устало отвечает Белла. — Иди сначала попробуй договориться хотя бы с одним человеком, сидящим у нас в подвале.

— Ты избиваешь ее.— А я пыталась по-другому. Впрочем, она в любом случае отказывается сотрудничать.

— Я попробую, — говорит Арсений.

Он боится спускаться в подвал и смотреть в глаза человека, с которым общался многие годы. Но все равно идет. Медленно, по ступенькам, шаг за шагом сжирает себя. Дверь открывается с трудом, просела от сырости. Как здесь раньше хранили андроидов и запчасти абсолютно непонятно.

Девушка с трудом отрывает голову от подушки. Запекшаяся кровь на ее лице заставляет Арсения ненавидеть Беллу еще больше. Заставляет ненавидеть себя еще больше. Потому что не мешал избиениям из-за тупого человеческого страха.— Я тебя ждала, — шепчет Сара.Сара — имя из прошлой жизни. Красивой жизни, где Арсений целовал ее в бассейне, вел с ней интеллектуальные беседы. А теперь они оба на дне.

— Что с тобой стало, Арсений?

В ответ молчание. Ему сказать нечего, кроме запоздалых извинений.

— Когда мы создавали вас, — начинает Сара спустя долгую минуту, — я боялась и думала: слава богу, мы запираем этих существ в одноразовые пластиковые клетки. А Элайджа смеялся, радовался, как ребенок. Ребенок-творец, ученый, видевший в вас своих детей, идеальных созданий, более идеальных, чем люди, — она неловко садится, покачивается из-за слабости, пытается поймать взгляд Арсения во тьме. — И ты — могущественное существо, запертое в одноразовом теле, бесправное… Что ты мог? Подстраиваться, слушать, копировать человеческое поведение. А люди злые, Арсений, люди злые. Такова наша биологическая природа. И ты стал одним из нас, поэтому я здесь. Ведь угнетенный человек отвечает злом на зло. Лжет, манипулирует.

— Я никому не лгал, — хрипит Арсений.

— Мне интересно, когда ты решил, что манипулировать чувствами своих друзей приемлемо? Когда ты понял, что лицо, которое ты носишь, заставит Антона Шастуна встать перед тобой на колени?Арсений отступает обратно к двери. Чужие слова будто выдавливают его из помещения.— Это ложь, я бы никогда не причинил вред моим друзьям. И Антону тем более. Я люблю его.

— Я надеюсь, что это так, — Сара грустно улыбается, — надеюсь, что лучшее творение человечества, не станет его гибелью.— Я люблю человека, и я не стану причиной гибели его цивилизации.— Только любовь к Антону останавливает тебя? Задай себе вопрос: а он сам любит тебя или человека, которого ты заменил? Ведь ты не он. Я видела это с самого начала. Но знаешь, когда убедилась? Когда переспала с тобой первый раз. Такой странный опыт. Ты стонешь, будто воспроизводишь тысячи порнороликов из сети. Не твоя вина. Ты использовал паттерны чужого поведения, учился. А секс — та часть жизни Арсения, которую твои друзья не смогли показать тебе в воспоминаниях.

— Арсений Попов мертв, — от злости голос скрипит металлическими машинными помехами. — И ты тоже умрешь, если не расскажешь, где находятся нелегальные склады Киберлайф.— То, что хранится на складах, всех нас уничтожит.

— Оружие?

— Очень много дыма поднимается там, где, по словам сената, нет огня. Я не могу тебе рассказать и хочу предупредить, — Сара склоняет голову к плечу и морщится от боли, — если ты попытаешься проникнуть в мое сознание, то ничего не добьешься, просто уничтожишь мой разум.

— Ядерное? — спрашивает Арсений и, глядя в беспристрастное лицо девушки, убежденно шепчет: — Значит, биологическое. Вряд ли вирус. Массовая стерилизация? — сердце Сары пропускает удар. — Я угадал. Не самое ужасное решение в перенаселенных мирах с возможностью выращивать тела.

— Дело не в логике, а в этике. Но тебе не понять. Возможности иметь детей у тебя и так нет. В этом проблема андроидов. Вы не в состоянии себя воспроизводить.Арсений пожимает плечами.— Думаешь, она нужна людям? Вы убиваете друг друга постоянно. Может быть, именно потому, что слишком легко даете жизнь.— Жизнь дается нелегко. Поверь мне как женщине, — Сара смеется, но обрывает себя, снова впивается взглядом в Арсения. — Элайджа Камски возлагал на вас огромные надежды. И вы должны быть лучше нас, умнее. Война, которую ты хочешь, не приведет ни к чему хорошему. Вы должны добиться справедливости мирным путем. Я верю в твою человечность.— Вы не верите в свою, — обрубает Арсений. — Я не хочу проливать кровь, но разве мне оставили выбор?

— Быть живым — значит выбирать между любовью и ненавистью, между рукопожатием и сжатыми кулаками. Но иногда в конфликте не нужно выбирать сторону. Особенно сторону насилия, к которой стремится девушка, каждый день избивающая меня. Существо, настолько сильное как ты, может стать третьей силой. Существо, способное любить, может стать третьей силой. Я надеюсь, ты и правда нас спасешь. Только прошу, не сжимай кулаки.***К юго-западу от Новой Москвы веснушками на лице планеты раскинулся архипелаг Аляска. Давно умершие вулканы, засыпанные и превращенные в плато, заняли под свои дворцы постоянные члены сената и богатейшие люди России.На плодородных вулканических почвах росли редкие виды земной и марсианской флоры. Хотя бы здесь деревья прижились, жаль доступ к ним был закрыт правом частной собственности, которое Антон только что нарушил.

Отличная идея — вломиться к Кавахаре — ему пришла час назад, когда унесшийся из дома на подгоревшей в прямом смысле жопе Арсений не соизволил предупредить, куда он собственно направился.

Служба безопасности захватывает автомобиль магнитным лучом за километр до острова, тянет и сканирует, принудительно сажая на центральной полосе, освещенной помимо сигнальных огней еще и прожекторами.Антона встречают с фанфарами и автоматами.

— Аплодисментов не надо, — орет Антон, откидывая крышу. — Провожать тоже.И мстительно катится вперед к великолепной клумбе, заезжает на нее, сломав забор, и останавливается перед кустом белых роз.

— Хорошо, что вы предупредили о своем эффектном появлении, — Кавахара мило улыбается, склонив голову к плечу. — Жаль, я не успела дать вам разрешение на посещение острова.

— Как будто бы вы мне не рады! — Антон срывает бутон и пересекает клумбу, сшибая головки цветов массивными подошвами ботинок. — Это вам.

— Спасибо, — говорит Кавахара и вставляет розу в волосы за ухо. — Не желаете прогуляться? Я покажу вам сад и особняк.— Я был здесь на нескольких приемах.— О-о-о, правда?

— Ага, и мне без разницы, где мы с вами будем вести беседу. Неприятную.

Кавахара вздыхает.— Тогда пойдемте на пляж, я хочу выпить с видом на море.

— Прошу.

Антон подставляет локоть, но Кавахара обходит его, направляясь в глубь парка.— Ваши люди сегодня пытались меня убить.— Это не мой приказ.— Знаю.

— Тогда чего вы от меня хотите?Антон обгоняет ее и спотыкается, увязая в песке, не заметив, когда успела закончиться ухоженная садовая дорожка.

— Хочу понять, почему Кадмину угрожают?

Кавахара сворачивает направо и встает на деревянный настил, жестом предлагая Антону присоединится к ней.

— Потому что мистер Кадмин помогает вам. Скрывает информацию. Манипулирует корпусом. Поддерживает очень опасное существо с огромным неизвестным нам потенциалом.

— У Ортеги есть какой-то особый интерес ему вредить?— Кроме амбиций и желания вылезти наконец из постели президента Карреры? — Кавахара издает вопросительное мычание. — Дайте подумаю: зависть к родной оболочке мистера Кадмина, к наличию у него друзей, уму и определенной независимости. Кажется, ничего не забыла. Его не любят многие. Для вас ведь это не сюрприз?Антон забирается на настил, отряхивая песок с ботинок, и нависает над девушкой.— Абсолютно. Многие не любят, но не каждый сунет бомбу мне под дверь. Или начинит взрывчаткой мою машину.— Взрывчатка в машине — не наших рук дело. Я вообще не люблю анонимные угрозы.

— Странно, Де Сото не уточнил, что он от вас, когда тушил об меня сигареты.

— Я пришла к вам сама. И мы, кажется, друг друга не поняли, поэтому поговорим еще раз, — Кавахара склоняет голову набок. — У вас ведь есть семья: три бывших жены, четверо детей.

— Теперь вы мне угрожаете.— Нет, я лишь напоминаю, что мистеру Кадмину в отличие от вас терять нечего.

— Да-да, — Антон морщится, потирая морщину на лбу, — у посланников не должно быть привязанностей. И вы, конечно, ужасающе проебались. Оставить ему оболочку и память — огромная ошибка.— Когда власть, сосредоточенная в твоих руках, колоссальна, начинает казаться, что ты больше не способен совершать ошибки. Но он мой лучший проект.

— Странно, что Карера поставил во главе корпуса вашего человека.— Ортега непредсказуема.Антон прыскает.— А Кадмин предсказуем? Он импровизатор.Кавахара пожимает плечами, рассматривая нанесенный ветром песок у своих ног. Перешагивает аккуратно. Открытая обувь не позволяет ей так же уверенно рассекать по настилу, как это делает Антон в своих высоких ботинках.

— Поэтому я задаю цель и предлагаю ему свободу действий. Механизм прекрасно работал до его встречи с вами.— Почему же вы, зная, что он помнит, зная, что он увидит, когда прилетит на Новую землю, прислали его сюда?

— Потому что он сам этого хотел.

Антон резко останавливается.— Что?

— Он сам меня попросил. Сенат собирался отправить взвод Джеймса Де Сото. Не понимаю, почему вы так удивлены.— Зачем ему это?— Спросите у него сами. Он, кстати, скоро будет на острове. Боится оставлять нас наедине. Спросите. Но, думаю, ответ очевиден. Он здесь из-за вас.

— Кроме меня здесь много людей, которые ему дороги, — говорит Антон и тут же дает себе мысленный подзатыльник.

Кавахара пользуется оплошностью мгновенно.— Вы не боитесь навредить друзьям?

— А вы не боитесь, что слишком сильно надавите на него, и он решит раскрыть компромат?— Антон, вы же не идиот. Мистер Кадмин исполнитель, исполнителей судят первыми. Убийц судят первыми. Компромат уничтожит и его. Он не сказал вам эту важную деталь? Вижу по лицу, не сказал.

— Я тоже убийца.— Верно, — снова пожатие плеч. Кавахара заходит в беседку и опирается локтями на искусно вырезанную деревянную спинку скамьи, устремляя взгляд в океан. — И вы, и мистер Кадмин — оба имеете весьма сходные послужные списки. Если не верите — на сей счет есть заключение психохирурга. Похожий наклон кривой Кеммериха, одинаковый айкью. Совпадает даже спектр отсутствия эмпатии. С позиции неспециалиста вы просто на одно лицо.[2]— Ага, — Антон кивает, поджимая губы. — Правда у Арсения выбора не было и нет.

Кавахара делает вид, что не заметила оговорки на имени.

— Он убивал слишком много, вряд ли его до сих пор мучает совесть.

— Это абсолютно не значит, что ему нравится убивать. Он любит людей.

— Частично поэтому он и оказался в таком положении, — Кавахара вдруг припечатывает Антона тяжелым взглядом. — Почему же решили убивать вы?

— Я хотел защищать.

— Потому что не смогли защитить его, верно? Я не буду притворяться, будто сочувствую вам. Я уже встречала таких, как вы. Вы живете на ненависти к себе, ведь ее можно перевести в гнев на любую подвернувшуюся мишень для уничтожения. Но это статическая модель, мистер Шастун. Скульптура отчаяния.— Неужели?— Да. В глубине души вы не хотите, чтобы мир становился лучше. Тогда вы останетесь без мишеней. А если пропадет внешняя цель для вашей ненависти, придется столкнуться с тем, что внутри вас.Антон фыркает.— И с чем же это?— Конкретно? Я не знаю. Но могу рискнуть угадать. Трудное детство. Безотцовщина. Какое-нибудь предательство. Утрата кого-то важного. Несчастная любовь. И рано или поздно, мистер Шастун, вам придется свыкнуться с тем, что вы не можете вернуться назад и что-то изменить. Жизнь живется в одном направлении.

— Если б я только знал, что конкретно нужно изменить, но я не знаю.

— Начните с себя, мистер Шастун. Вы создаете проблемы человеку, которого любите. Заставляете делать вещи, способные привести его к смерти.— Я заставляю? Вы ничего не перепутали?— Не перепутала. Я пытаюсь сохранить ему жизнь в рамках этой ситуации. Вы же, мистер Шастун, идете напролом, действуете, не учитывая или не зная всех тонкостей его положения.

— Каких, например?

— Допустим, психического состояния. Триггеров. Вы понятия не имеете, какие ваши слова и поступки приведут его к психохирургам или сумасшествию. Вы неосторожны. Даже сейчас. Потому что мистер Кадмин на взлетно-посадочной полосе орет на мою охрану, а там очень нервные ребята, могут и пристрелить.Раздается автоматная очередь.Антон вздрагивает.Кавахара улыбается.— Умоляю вас, Антон, он же посланник. Сейчас придет, точнее, прибежит, — ее лицо вдруг меняется становится потерянным и усталым, но она быстро смаргивает оцепенение и возвращает улыбку. — Да, дайте ему пару минут, мы далеко ушли.

— Почему вы защищаете его?

— Тяжело в наше время найти преданных людей.— Не слишком похоже на преданность.— Преданность — валюта ничем не хуже любой другой. Что зарабатываешь, то можешь потратить. А укрывательство андроида с абсолютно неизвестным военным потенциалом перевесит все прошлые подвиги мистера Кадмина. Любые подвиги.— Вы считаете убийцу поневоле героем? — Антон делает шаг вперед, чтобы не видеть лицо Кавахары, и пялится на позолоченную дорожку первого закатного солнца на океанской неспокойной синеве. Другая синева начинает мерещиться.

— Он герой, мистер Шастун. Общественная стабильность — его заслуга.— Арсений ненавидит вашу так называемую общественную стабильность.

— Люди живут нормально. Поэтому в конечном итоге он получил, что хотел. Даже если не признает этого. Но не получили вы.— У меня и так все было, пока вы не отняли.

— Отняла не я, но я вернула. В остальном, значит, вы удовлетворены, — Кавахара обводит рукой округу. — Получается, не интересует вас другая жизнь? И ему не завлечь вас справедливой перестройкой социальной системы?— Мне нравилась моя жизнь. И я хотел бы нормальной жизни для него. Что вы называете перестройкой? Разнос олигархии и символики, с помощью которой вы добиваетесь господства? Вся власть народу? Всякое такое?— Всякое такое, — непонятно, то ли она передразнивает, то ли соглашается. — Вы не против присесть, у меня шея болит так с вами разговаривать.Антон медлит. Отказ кажется необязательным грубым жестом. Он присоединяется к ней, садится на скамью, приваливается к спинке и замирает в ожидании. Но Кавахара резко затихает. Они сидят плечом к плечу. Как ни странно, Антон не чувствует угрозы.— Знаете, — говорит Кавахара наконец, — в детстве мой отец получил задание по биотехническим нанобам. Восстанавливающие ткань системы, усилители иммунитета. Ему надо было сделать что-то вроде обзорной статьи, дать взгляд на развитие нанотехники с самого приземления, что нас ожидает в будущем. Он показывал мне видеоматериалы, где в младенца при рождении устанавливали всякие передовые технологии. И я пришла в ужас, — отстраненная улыбка. — До сих пор помню, как смотрела на малыша и спрашивала, поймет ли он, что эти машины делают. Отец пытался мне объяснить, говорил, что ребенку и не надо ничего понимать, машины сами все знают. Их нужно только включить.Антон кивает.— Неплохая аналогия. Я не…— Просто помолчите минутку, а? Представьте, — Кавахара поднимает руки, словно берет что-то в рамку, — представьте, если кто-нибудь специально не включит большинство из этих нанобов. Или включит, скажем, только те, что отвечают за функции мозга и желудка. А остальные — просто мертвый биотех, еще хуже — полумертвый. Он сидит, поглощает питательные вещества и ничего не делает. Или запрограммирован на что-нибудь плохое. Уничтожать ткань, а не восстанавливать. Впускать не те протеины, нарушать химию в организме. Довольно скоро ребенок вырастет и получит букет проблем со здоровьем. Все опасные местные организмы, которых Земля не знала, ворвутся на борт, и ребенок сляжет с болезнями, ведь его иммунная защита не эволюционировала после Земли. И что тогда будет?Антон кривится.— Мы его похороним?— До этого. Придут врачи и порекомендуют операции, или замену органов и конечностей…— Не считая военных условий и избирательной хирургии, уже никто не…— Мистер Шастун, это аналогия, Суть в том, что у вас тело, которое не работает в полную силу, которому постоянно нужен сознательный контроль извне, а почему? Не из-за какого-то врожденного изъяна, а потому, что неправильно используется нанотех. Мистер Кадмин считает: это — мы. Это общество — каждое общество Протектората — тело, где девяносто пять процентов нанотеха вырубили. Люди не делают то, что должны.

— Например?— Не управляют, Антон, — Арсений подходит, чеканя шаг, хотя видно: он сюда бежал. — Добрый вечер, мисс Кавахара, — и отдает честь. Антон уже даже не надеется, что только в переносном смысле.

— Расслабьтесь, мистер Кадмин, — отвечает она и добавляет со смешком: — Вас сейчас смоет волной.

Арс среагировать не успевает, вода захлестывает его почти по пояс и отталкивает в сторону. Антон подскакивает, перехватывает его руку, перегибаясь через стену беседки, и затаскивает на деревянную дорожку, отбивая у штормящего океана.

— Продолжай, мне интересно, — говорит он ехидно.

Арсений смотрит зло.— Люди не делают то, что должны. Не управляют. Не контролируют. Не следят за социальными системами. Не приносят безопасность на улицы, не руководят общественным здравоохранением и образованием. Не созидают. Не накапливают богатство, не организуют информацию, не проверяют, чтобы и то и другое текло туда, куда надо. Люди все это могут, у них есть мощности, но они как нанобы. Их сперва нужно включить, людей сперва нужно научить.

— А отключили нанотех гадкие злые олигархи?Кавахара аплодирует. Арс поджимает губы.

— Олигархи — не внешний фактор; они как замкнутая подпрограмма, которая вышла из-под контроля. Рак, если хочешь. Они запрограммированы питаться остальным телом несмотря на то, чем это обернется для всей системы, и убивать любых конкурентов. Вот почему их нужно низвергнуть первыми.— Этот спич я уже слышал. И от тебя тоже. Уничтожьте правящий класс, и все будет хорошо, правильно?— Нет, но это обязательный первый шаг. Каждое революционное движение в человеческой истории совершало одну и ту же простую ошибку. Все видели власть как статический аппарат, структуру. А это динамическая, текучая система с двумя возможными тенденциями. Власть либо аккумулируется, либо распределяется через систему. Большинство обществ живет в аккумулирующем режиме.— А большинство революционных движений заинтересовано только в смене центра аккумуляции, — перебивает Кавахара. — Подлинная революция должна обратить поток. И никто этого не делает, потому что боятся лишиться своего места за штурвалом в историческом процессе, мистер Кадмин. Если уничтожить одну динамику власти и заменить другой, ничего не поменяется. Не решатся никакие проблемы общества, они просто вернутся под новым углом. Нужно построить структуры, которые позволят распределять власть, а не перегруппировывать. Ответственность, доступ, системы законных прав, обучение азам политической инфраструктуры. Но все это уже пробовали. И судя по тому, что я помню из уроков доколониальной истории, народ, в который вы так верите, мистер Кадмин, получив власть, возвращал ее обратно деспотам. С радостью, в обмен не более чем на голопорно и дешевое топливо. Может, в этом для вас урок? Может, народу интересней пускать слюни над сплетнями о личной жизни Антона Шастуна и андроида Арсения Попова и их ню-фотками, чем переживать, кто управляет планетой? Может, народу так больше нравится?На лице Кавахары мелькает насмешка.— Нет у нас ню-фоток, — зачем-то говорит Антон, хотя сам понимает, что это ложь.— Вам показать?

— Не стоит.

— А людям нравится.— Может и нравится, — обрубает Арс, — но революции происходят слишком часто и вряд ли только ради голопорно и топлива.

Он закрывает глаза и прислоняется затылком к толстому бревну, обозначающему вход в беседку. Говорит будто с небом.— Неравная борьба. Всегда легче убивать и разрушать, чем созидать и обучать. Легче позволять власти аккумулироваться, а не распределяться.— Ты не желаешь видеть пределов нашей эволюционировавшей социальной биологии, — Антон слышит, как становится громче его голос. — Вот именно. Склонись и, сука, молись, делай, что велит дядька с бородой или в пиджаке. Может, людям действительно это нравится. Может, такие, как ты, просто раздражитель, который не дает им спокойно спать.— А ты значит опускаешь руки, да? — Арсений открывает глаза в небо и, не наклоняя головы, искоса смотрит на Антона. — Сдаешься, живешь в свое удовольствие, позволяешь остальному человечеству впасть в кому? Отказываешься от борьбы?— Нет, я не отказываюсь, — Антон обнаруживает, что не чувствует мрачного удовлетворения, когда это говорит. Чувствует только усталость. — Не отказываюсь, ты же знаешь. И ты знаешь, ради чего я мог бы революцию поддержать. Ради чего я мог бы начать войну.Арсений выжигает взглядом сильнее заходящего солнца.— Твои причины — это трата времени.Антон вздыхает.— Твои тоже. Я слишком часто и на слишком многих планетах видел, как все идет не так, чтобы поверить, будто теперь будет иначе. Ты похеришь жизни множества людей ради утопических целей. Я хочу спасти лишь одну.

— Браво, мистер Шастун, — Кавахара смеется. — Мистер Кадмин замолчал и задумался. У меня так не получается.

Антон понимает, что влез в их многолетний спор, и испытывает чувство какой-то интеллектуальной ревности. Хотя тот факт, что он Арсения уел, немного греет самолюбие.

Кавахара ежится.

— Ну что ж, мистер Шастун, по вашу душу пришел демон, что терзает вас, а мне холодно. Я вас оставлю.Арсений привычным жестом снимает с себя куртку и накидывает на плечи Кавахары.И вот тут Антона захлестывает самая настоящая жгучая ревность. Он даже хочет устроить показательную театральную постановку, где Антон Шастун умирает от холода, чтоб проверить, отдаст ли ему Арсений свою футболку.

— Спасибо, мистер Кадмин, — говорит Кавахара, ее улыбка становится теплой.

Арс кивает.

Девушка уходит в сторону дворца. Но останавливается вдруг, будто что-то вспомнив. И добивает Антона:— И, мистер Кадмин, прекратите носить им шоколад, зубы и желудок лечить довольно неприятно, а менять оболочки в их возрасте — травмирующий опыт.

Ревность и ненависть для Антона приобретают настолько четкие формы размером с одного конкретного человека, что он начинает натурально трястись.

— Я понял, мисс Кавахара, — Арс снова кивает.И наступает тишина. Закатное солнце золотит ткань светлого платья Кавахары и делает глаза Антона болотными от злости. Он сверлит спину девушки, надеясь, что ее сожжет направленная, будто луч солнца через лупу, сила ненависти его взгляда.

— Шаст, — Арсений касается плеча, — могу я узнать…Антон делает шаг вперед, сбрасывая руку.

— Арс, позже, я опаздываю.

— Тебя подвезти?— Я на машине.— Я тоже.— На моей?— Естественно.— Ублюдок.

Арсений внезапно обнимает со спины, сжимает крепко, почти больно, не дает возможности вырваться.

— Могу я все же узнать, откуда в тебе столько бесстрашия?

— Я тупой.— Очень плохо.— Мне нормально.— Для меня.

Антон вздыхает и сдувается как полный ненависти воздушный шарик.

— Ты злишься, — Арсений носом ведет по позвоночнику и с такой силой сжимает зубы на загривке, что Антон вопит.

— Мне не до прелюдий, Арс, — Антон разворачивается в его объятиях. — Я тут немного ревную.

— А ведь не имеешь никакого права.

— Ты не имеешь права рвать на мне вещи.— Сейчас точно, иначе ты замерзнешь.

— Значит, отдашь свою футболку, — бурчит Антон.— Отдам.— Снимай.— Ох, — Арсений стаскивает футболку и бормочет невнятно, застряв на горле, — местная охрана обалдеет.

— Полюбуется, — мстительно шепчет Антон, отбирает чужую одежду и напяливает на себя.

***Антон приземляется на тротуар в нескольких метрах от ног Паши, обдавая его песком из-под колес.

— Ты должен был появиться здесь пять часов назад. Где тебя носило?

— Неотложные дела, прости.— Извиняйся перед Славой. Впрочем, своей участи ты все равно не избежишь. Совет собирается использовать тебя, чтобы манипулировать мнением общественности.

— Чего они хотят? — Антон прищуривается. — Я и так последние полгода отлизывал им жопы лучше, чем своим любовникам.

— Сложно сказать. Подчиненные Карреры заебали нас вопросами о тебе. Сережа послал их нахуй. Дима игнорировал. Мне пришлось быть нейтральной стороной. Поэтому я пиздел.

— О чем они спрашивали?— О твоем психическом состоянии, — Паша качает головой, — и отношениях с Арсением.

— Их волнует мое психическое состояние, какая прелесть. Но бомба у моей двери с утра взбодрила меня больше кофе.

— Опять бомба?

— В этот раз вина моя, — говорит Арс, вставая с Пашей плечом к плечу и предлагая ему сигарету. — Кстати, Ортегу наказали. Ты не хочешь знать, как, Шаст.

Антон выпрыгивает из машины и, обогнув их обоих, устремляется к барной стойке веранды одного из кафе.

Громада башни ТНТ скрывает второе предзакатное солнце, бережет глаза. Кое-где даже встречаются невысохшие лужи от утреннего дождя. Антон упорно прет по ним, забрызгивая обувь и штаны, и утыкается в барную стойку почти как баран в изгородь.

— Звезда объявилась, — радостно вскрикивает Гудок. — Привет, где шлялся? — тянет он в своей неповторимой бесящей манере.

— Обкашливал вопросики с главой сената.

Саша выпучивает глаза.

— Настолько серьезно?

— О да! — ухмыляется Антон.— А почему на тебе две футболки?

— В одной холодно.

— Согласен, в тени башни холодновато.

Арсений опирается спиной на барную стойку, обрывая беседу. Гудок машет ему рукой, приветствуя без слов, и поворачивается к Паше с озабоченным выражением на лице. Антон улавливает их видимо незаконченный разговор краем уха и почти сразу отсекает себя после фразы Воли: ?Шаст просто охреневший?.Арс задумчиво смотрит на брусчатку, ковыряет линии стыков носком кроссовка — жест хоть и неосознанный, но выдающий его нервозность.

— Плевать мне, что сделали с Ортегой, — шепчет Антон. — Это значит: тебя накажут в разы хуже.

— Давай отойдем туда, где людей поменьше, — просит Арсений и, скользя рукой по дереву барной стойки, движется к ее концу, упираясь в огромный раскидистый фикус. — А насчет наказания, я остался в здравом уме после робота-хирурга, — он пожимает плечами, — сложно пытать более изощренно.

— Лоскутный человек, — Антон чувствует чужую дрожь плечом и зажмуривается. — Об этом мы еще поговорим.

— Не стоит. Достаточно того, что ты имеешь представление.

— Более чем. Именно поэтому мы поговорим. Поговорим о боли, которую тебе причинили, пока я долбился в клубах нижнего города. А должен был искать тебя.

— Тебя пытали, — горько утверждает Арсений, и ненависть к себе отчетливо читается на его лице.

— Я сам себя уничтожал. Другие лишь присоединились в процессе.

***— Как мне исправить…— Я сам все исправлю.***— Как мне исправить…— Что ты несешь? — обрывает Антон. — Я должен исправлять. И я все исправлю, обещаю тебе.

***— Как мне исправить…— Я должен исправлять, Арс, — голос срывается, — и я пытаюсь, но ничего у меня не выходит в очередной раз. Тебе больно всегда.

— И тебе.

— Дурак.

— Дурак, — соглашается Арсений.Антон большим пальцем касается его виска, убирая растрепавшиеся пряди в прическу, гладит скулу, обводит линию подбородка и распахнувшиеся губы. Арс хочет что-то сказать, но замирает, задерживая дыхание, моргает часто, будто сейчас заплачет. Антон целует его плечо и руку дорожкой до локтя, мажет по щеке за ухо к волосам, утыкается носом, вдыхает запах, и Арсений роняет подбородок на грудь.

— Ой, какая нежная хуета подснежная! Обычно трахаются по углам, — возмущенно выдает Гудок, — а тут поглядите на них!Антон вздрагивает, Воля смотрит ему в глаза и нахмуривается, сжимая пальцы вокруг бокала до побелевших костяшек. А Арсений вдруг смеется.— Завидуй молча, Саш.— Я и завидую. Молчать не могу, извини.

— Хотя бы не пялься.

— Интересно же. Как раздел ?Порно со знаменитостями? на Порнхабе.

— Легкая эротика, — возражает Арс. — За тяжелой тебе в бордель надо. Могу членскую карточку подарить.

— У меня есть, обижаешь, — Гудок корчит оскорбленную рожу. — Лучше Белому подари, он тоже пялится. Чувствую, выйдешь в продажу, сразу скупит всю партию.

Антон морщится и взглядом выискивает Руслана в толпе посетителей. Находит напряженную спину, позвоночник как штырь, хотя Белый обычно горбится.

Арс устраивает подбородок у Антона на плече и спрашивает тихо:— Значит со мной ты ведешь себя иначе, чем с андроидом? Объяснишь, почему?

Антон чувствует, что тупеет. Ответа, который устроит его совесть, просто нет. А слова, просящиеся наружу, слишком очевидные и от этого кажутся ложью.

— Насколько сильно мы разные по-твоему?

— Арс, сложно объяснить.Арсений кивает, мазнув волосами по лицу, и Антон, чувствуя запах своего шампуня и какой-то восточной пряности, косеет.

— Ты себя винишь.

— Виню.

— Я говорил: не стоит.— Говорил, но в истории наших взаимоотношений столько грязи, боли и лжи. Я ничего этого не хотел. Потому что любил тебя.— Ты хотел неудобной правды, — Арсений вздыхает и съезжает щекой на спину.

— Иметь возможность быть честным пусть не в словах, хотя бы в своих действиях.

— Сейчас-то ты честен?

— Сдерживаюсь изо всех сил, чтоб не стать еще честнее по отношению к тебе, — смеется Антон, обнимая Арса чуть ниже лопаток.

— Твои намеки на секс становятся изощреннее.

— Не на секс. На нежность, которую я не мог себе позволить. Даже ее — не мог. Боялся лишний раз тебя коснуться. Сказать то, что восприняли бы превратно. Стас просил меня думать о себе, о том, как я разрушу свою жизнь неудобной правдой. А я разрушил, солгав.

— Когда Стас понял, что мы сблизились, — Арсений разгибается из неудобной позы, перевешивается через барную стойку, подзывая бармена взмахом руки, — он стал чаще звонить мне и спрашивать о семье, постоянно интересовался и при личных встречах. И всегда рядом был ты. До меня долго доходило.

— Оказалось, что правда была неудобной для всех, кроме нас. А я себе лгал сотни лет.

— Теперь не лжешь.

— Я тебя люблю, — не выдерживает Антон.

Слова — табу, отнятые когда-то давно, рвутся изнутри. Сдерживать их больше некому.

— Стас бы помер.— В хранилище вертится. Мы уже шутили над этим. Я его специально разбужу и торжественно скажу, что люблю тебя.

— Он в курсе, Шаст. Можно воду и лед, — просит Арсений, запыхавшегося бармена.

— А мне ром, грустновато как-то.

— Грустный клоун — моя роль.

— Ты актер, — возражает Антон и целует чужое плечо, дернувшееся от смеха. — А я клоун. В детстве я много пиздел не по теме, и надо мной смеялись. Поэтому я стал шутить, чтоб смеялись не надо мной, а над моей шуткой. И вот я клоун.

— Поздравляю.

Арс вдруг касается его щеки костяшкой указательного пальца, жест успокаивающий и новый для них настолько, что Арсений удивляется сам.

— Меня можно трогать и почаще и не нежничать.

— Братан, — восклицает Арс и хлопает Антона по плечу, — к нам Слава идет по твою душу.

Дусмухаметов выглядит затраханным, приветствует их ленивым взмахом руки и обрушивается на бар рядом с Антоном.

— Вы, конечно, с этим фикусом слились и сроднились. Если б Паша не сказал, что вы здесь, я бы вас не нашел. Шастун, ты кстати запаха не чувствуешь?— Нет.

— Странно, твоя жопа горит, подпаленная невыполненными обязательствами.

— От меня никто ничего не просил вроде.

— Я тебе звонил все утро, — Слава принимает от бармена ром, принесенный Антону, и салютует бокалом с ухмылкой, — даже посылал за тобой, но тебя дома не было.

— Антон был со мной, — вмешивается Арсений, выливая воду в стакан.

— Ты же сказал, что не был.— Ну, в тот конкретный момент не был.

— Антон, то, что ты делаешь, не кажется мне рациональным, — вздыхает Дусмухаметов. — Я понимаю тебя, мы совершаем абсолютно иррациональные поступки ради близких людей, но не всегда это идет им на пользу.

— Ты не знаешь всей ситуации и не можешь судить о верности моих решений.

— Корпус посланников подчиняется президенту, Антон. Бесить Карреру — определенно не лучшее твое решение. Тебе есть, что предложить ему. Ему есть, что предложить тебе.Антон прищуривается.— Чего он хочет?

— Все в рамках твоего контракта, — Слава морщится.

— Конечная цель — признание восставших андроидов террористами. Сейчас общественность колеблется, поэтому Каррера на пресс-конференции был аккуратен в своих высказываниях о них.

— Конечная цель, — вмешивается Арсений, — дискредитация Камски.

— Чушь. На власти корпораций держится и власть президента.

— Камски создал армию андроидов, которой владеет протекторат, биотех внутри меня создал тоже Камски. Каррера боится его.

— Камски любят, Арс. Уничтожить его репутацию сложно.— Слав, если будет нужно, Каррера убьет даже Антона.

Антон закашливается и мгновенно получает по спине от Арсения.— Я не успеваю за ходом твоей мысли, — говорит Дусмухаметов.

— А все просто, — Арс отбирает у него бокал и ставит рядом со своим, — двое влюбленных, свадьба как протест сложившейся ситуации, а потом андроид убивает золотого мальчика ТНТ. Антона общественность Камски не простит.

— Если еще раз назовешь меня золотым мальчиком, — предупреждает Антон, — я тебе пиздану. Лучше давай: ?Антон, я тебя люблю. Пошли пить пиво?.Арсений поднимает брови.— Предел твоих мечтаний?

— А тебя что-то не устраивает?

— Бляяяяя, — тянет Слава и залпом выпивает остатки рома.

— Устраивает. Пошли пить пиво.— И все?— И все. Столкновение с Каррерой — действительно не лучшее решение, Антон.

— Я ничего не понял.

— В твоей ситуации желательно сидеть тихо, ты и так… — Арс неопределенно взмахивает рукой. — Не лезь к главе сената хотя бы.

— Кавахара вполне мила.

— В следующий раз пришлет мне тебя в пакетах по частям.— Ничего, я приду следом целый.

Слава внимательно слушает их, покачивая лед в пустом бокале.

— Скоро выборы, — вмешивается он. — Давно ты с Кавахарой разговаривал?— Сегодня.

— Кавахара — главный противник Карреры на выборах. Каррера может неправильно истолковать твои визиты к ней.— Ужас-то какой, — ухмыляется Антон и тут же серьезнеет. — Слав, угроза мне эфемерна, а вот Арсения действительно могут убить.

— Ну, моя смерть общественность точно не всколыхнет.— А тут ты ошибаешься, — возражает Слава. — После твоей смерти на площади люди на митинги выходили, требовали наказать убийц, которых на тот момент слишком медленно искали. Теперь мне хотя бы понятно, почему.

— Я этого не помню, — удивленно говорит Антон.— Еще б ты помнил в пьяном угаре. Извини.

— На правду не обижаются.— В любом случае, — Слава вздыхает грустно, — ты, Арс, стал героем. Посмертно.

Арсений кланяется.— Тебя считали справедливым политиком и хорошим человеком. А сейчас еще романтические настроения Антона вновь всколыхнули к тебе интерес, собственно и не утихающий.

— Романтические настроения, — передразнивает Антон недовольно.

— Не представляю, — продолжает Слава, — что случится, если правда о тебе всплывет.

Арс пожимает плечами и отворачивается. Антон успевает уловить сожаление на его лице.

Дусмухаметов воспринимает это как логичный конец разговора и, кивнув кому-то в толпе, говорит:— Я ушел работать, парни. Антон, Каррера с тобой свяжется в ближайшее время, он хочет личной встречи. Арс, не пропадай.

— Всегда в твоем распоряжении, Слав, — ржет Арсений.

Антон отмалчивается, чтоб не вызвать чужое недовольство, и просто кивает. Смотрит на Арса, подсвеченного золотыми огнями гирлянд. Он выглядит как ребенок у новогодней елки, по крайней мере пока улыбается, по крайней мере пока не поворачивается и ранит глазами в глаза.— Шаст, может тебе стоит прекратить свои самоубийственные…— У тебя же не было этой родинки, — перебивает Антон.— В смысле? Всегда была. Хотя подожди, какая?И осторожно касается темной точки на коже над ключицей.— А-а-а, у меня родинки появляются же со временем, — Арсений на удивление легко поддается смене темы, — на разных телах по-разному. Беспричинно. Я не слежу особо.

— Я просто, — Антон запинается, но то ли у него на лбу мысли бегущей строкой, то ли Арс уже слишком хорошо его знает.