Четвертое июля 2017 года (Анастасия Твердынская/Сергей Разумовский) Ангст, Драма, Сожаления, Признание, Смерть основного персонажа, PG-13 (1/1)

***Она получила его письмо четвертого июля 2017 года. Нервно разглаживала его пальцами, сидя с ногами в кресле?— любовно, с редкими попытками утереть слезы тыльной стороной ладони,?— пытаясь стисать острые углы, об которые можно было пораниться по неосторожности, закусывала губы в попытках сдержать рвущиеся наружу всхлипы, и всё равно ощущала укол пергаментной бумаги, режущей самые подушечки пальцев. Они отрезвляли её и возвращали обратно в реальность. И весь её мир резко сузился до одной бумажки, которую хотелось то ли больше никогда не отрывать от сердца, то ли отправить в камин, уничтожив в губительных языках пламени страшное известие, перевернувшие её жизнь в одночасье.Хотя какая уже была разница? Ведь то, что хранило в себе само письмо, растерзало её душу на мелкие кусочки.Это было четвертого июля, когда они в последний раз встретились. Тогда у Насти уже были за плечами почти состоявшаяся фармацевтическая компания, фонд помощи голодающим в Африке и короткие волосы, еле достающие ей до этих же самых выдержавших многое за её жизнь плеч. А взгляд, взгляд-то остался всё тем же; это было то, что неподвластно течению времени, что никогда уже не поменяется?— синие глазки смотрели с тонкой долей растерянности, трепета и бесконечной любви, от которой Сергею хотелось сбежать, скрыться. Потому что был не достоин, потому что не так должны смотреть те, кому он изворотил и поломал всю жизнь.Твердынская выросла, не забыла, но смогла простить. Ему бы хотелось перенять хотя бы половину от её благородства, чтобы решиться на подобный великодушный поступок. Например, сейчас.Лучше бы она кричала, ругалась и ещё раз ударила его, как когда-то давно, чем, в немом ожидании прикусив нижнюю губу, смотрела на него так. Ожидая чего? Что должен он был ей тогда сказать? Сергей, к сожалению, не знал, потому что собрать мысли в кучу у него просто не получалось, когда он касался дел сердечных. Тем, у кого сердца нет, она кажется пугающе незнакомой.Это было четвертое июля, когда он, с собранными в низкий хвост волосами, в белой рубашке и разрисованными под цвет флага Америки лицом поймал её взгляд, выловил её из толпы и утащил на пирс смотреть салют, разыскиваемый по всем странам, как один из самых наиопаснейших мировых преступников. Причин была сотня и ещё тысяча,?— от той, что он заметал следы до попытки затеряться среди людей,?— но главная терзала его слишком давно, чтобы остаться невысказанной. Когда он хватает её за запястье и утаскивает за собой, как рыба, плывущая против течения, она даже не сопротивляется, уводит его сама, замечая патрульных вокруг лавок с различной американской атрибутикой.?Это было четвертое июля,Ты и я были, ты и я были огнем, огнем, фейерверками,Которые погасли слишком рано,И я скучаю по тебе и в июльском мраке тоже.Это было четвертое июля,Ты и я были, ты и я были огнем, огнем, фейерверками,Я сказал, что никогда не буду скучать по тебе.?Эгоистично было с его стороны врываться в её жизнь вот так просто.—?Я рад, что у тебя всё хорошо. —?как сложно и тяжело было заводить разговор первым, пустяковый, ничего не значащий с тем, кто когда-то тебя любил. И если бы он был хотя бы немного осмотрительнее,?— немного заботливее,?— он бы понял и принял это, как любой другой нормальный человек.Но в итоге Сергей старательно скрывает дрожь в руках, сомкнув ладони вокруг сине-красной шляпы с белыми звездами, отводит голубые глаза в сторону и боковым зрением замечает, как её спина напрягается, пальцы сцепляются в плотное кольцо, а на глаза набегает влага.—?У меня теперь бизнес. —?делится она не спеша.На чернильном небе яркими росчерками взрываются фейерверки. Их запускают сейчас из самого центра Йеллоустоуна*.—?Я знаю.-…И я стараюсь поддерживать твою старую традицию помогать обездоленным.Он тянет уголок губ вверх, что кажется ему неподъемным усилием.—?И это я тоже знаю. Ты…молодец. —?он хочет на неё посмотреть, он должен это сделать. Разве она не заслужила услышать спустя столько лет правду? Разве она не достаточно пережила дерьма из-за него? Не быть же ему трусом до конца своих дней, нужно переступить, наконец, через себя и всё ей рассказать!Но страшно, страшно, как же ему было страшно. Что она не примет, не поймёт, не сможет. Она имела на это полное право. Как и уйти сейчас с этого пирса, оставив его вновь одного.Горные окрестности покрываются дымкой тумана, и температура стремительно падает. Сергей, приезжавший сюда уже когда-то давно, помнил, что возле реки бывало жутко холодно. Температура в этом месте не щадила никого. Наверно, поэтому ему стало в одночасье так зябко в одной лёгкой хлопковой рубашке.Настя усмехается. Это сухое и очень зажатое действие, помогающее сохранять ей показное спокойствие. Ей уже 27?— время так быстро летит, что невольно его хочется схватить за хвост и посадить в механическую шкатулку, как самое драгоценное, что у них есть. Например, как эти минуты, проведенные наедине друг с другом. В тишине остаются висеть невысказанными слова, опутывающие их похлеще тех крепких красных нитей судьбы, о которых читала Твердынская во время поездки в Осаку.Пошла ли вынужденная разлука им на пользу? Сергею, как и Насте, хочется верить, что это так.—?Я слышала, что тебя везде ищут. Опасно так открыто появляться, даже когда проходит праздник. Полицейские тебя с такой яркой шевелюрой могут узнать.Он сжимает ладонь в кулак. Не отвечает ей, но всё же решается. Поднимает на неё глаза, разворачивается полностью корпусом, и Настя клянется, что это растерянное выражение лица будет преследовать её всю оставшуюся жизнь. Он выглядит напуганным?— ею? собой??— и его губы с трудом расходятся для очередного слова, будто пошитые невидимыми нитками.—?Я пришёл сюда за тобой. Чтобы поговорить и попрощаться. —?его голос кажется ему самому глухим, безжизненным и чужеродным.Её глаза ловят отблеск золотистой вспышки, опадающей на самое дно её зрачка.—?Ты уезжаешь?—?Я возвращаюсь в Россию. У меня остались там незаконченные дела. И я прошу тебя не ехать за мной.Настя хмурит брови. Её глаза прищуриваются недоверчиво, моргают непонимающе. Или только делают вид?— ведь честность рядом с Разумовский у неё была больше не в приоритете. И довольно-таки давно.—?С чего ты взял…—?Потому что ты всё это время жила в ожидании дня, когда сможешь мне помочь. Не притворяйся, что это не так, Настя. Я всё знаю.?— спокойно и без упрёка констатирует он. Знает, что она помогала ему уходить от полиции всё это время, знает, что она так и не смогла сдать его Громову, хотя обладала всеми необходимыми материалами для его скоропостижного падения. Помнит, что она помогла ему сбежать из тюрьмы, рискуя своей собственной свободой.Но от воспоминаний об этом им обоим становится только неуютно. Связывая их, они не делали их ближе. От них оставался лишь горький осадок.Ветер проходится сносящей волной, раздувающей их волосы, и Анастасия ощущает, как у неё бегут мурашки по спине не только от холода, но и от тона его голоса. Она сжимает тонкие пальцы с серебряными кольцами, открывает рот и тут же закрывает его. Потому что ей нечего сказать на правду, лежавшую столько времени на поверхности.Сергей осторожно, неизвестным для себя движением берёт её руку в свою, подцепляя ладонь одними кончиками пальцев.—?Тебе пора начать жизнь заново. Забыть… —?он перебирает её пальцы в своих, словно выискивает в них слова помягче, -…И никогда больше не лезть в мои дела. Поэтому я прошу тебя больше никогда не возвращаться в Санкт-Петербург.Повисшая между ними тишина напоминает по своей густоте дым от произведенного выстрела. Что-то внутри Насти из-за этого сжимается и медленно, но верно обмирает. Она не могла объяснить, что было не так в его просьбе?— но ей было больно. Очень-очень сильно.Потому что она понимала, что они больше не увидятся.Эта дурацкая шапка, купленная им по дороге сюда, становится его спасительной тростинкой?— слова быстро исчерпывают себя, приходится действовать. И Разумовский действует. Он делает шаг вперёд, ощущая, как, наверно, впервые его собственное сердце натужно содрогает стенки его, а не чужого горла.—?Иначе у меня не останется выбора, кроме как убить тебя.Настя бледнеет в лице и, будто вышедшая из транса дудочника змея, пытается выпутать свою руку из его слабой хватки, но у неё не получается?— её удерживают на месте (или она позволяет себя удержать, что тоже недалеко от правды), а у неё не хватает решимости отодвинуться. Она застывает. На лицо наползает тень от лица Сергея, и он, наклонившись, медленно проводит кончиком носа по её щеке, прикрыв глаза с трепещущими рыжими ресницами.—?Мне очень жаль, что я раньше не замечал этого. Ты была всегда рядом со мной, хотя я тебя об этом не просил. И я хочу сказать тебе….Он выдыхает так тихо, что при очередном хлопке взрывов Насте кажется, что ей показалось. Потому что Разумовский, которого она знала, ни за что на свете не сказал бы ей ?спасибо?, даже если бы она спасла его жизнь. А она спасала. И не один раз.И никогда бы по своей воле её не поцеловал. Так чувственно, боязно и робко, словно опасаясь, что она тут же растворится в воздухе и исчезнет.Перед тем, как уйти, он надевает ей эту смешную дурацкую шапку со звенящими бубенчиками на голову, заглядывает украдкой в глаза, и Насте на секунду кажется, что она может заметить влажный блеск в его глазах тоже. Но это всё ещё мог быть отблеск фейерверков дня Независимости и её разыгравшееся от горного воздуха воображение.Свои же слезы она ощущает отчётливо. Что тогда ощущала, что может ощутить сейчас. Густые, горячие, собирающиеся на губах и медленно срывающиеся с подбородка.—?Прощай, Твердынская. Теперь ты свободна.В скрытом Анастасией конверте, в котором в нескольких строчках вместилась, кажется, вся её жизнь, лежал краткий очерк Олега о том, что 3 июля 2017 года Сергей погиб при взрыве резиденции президента.