Глава 11, в которой Штольман испытывает мощь етической силы (2/2)
- Русские не сдаются! - крикнул Штольман в ответ и мужественно кинулся на врага с палкой наперевес. Душераздирающие выкрики разрезали густой воздух.
Когда-то этот прием наводил ужас на всю преступность Затонска, но сейчас силы были неравны. Солдаты, покрытые отборными пролежнями, скрутили сыщика и потащили его в направлении штаба. Краем глаза он успел заметить, что оставленный без внимания Ребушинский упал на землю и проворно уполз под ближайший бронеутюг, возле которого по счастью не оказалось часового. Это дарило надежду на то, что боевые соратники всё же узнают о том, что сыщик попал в плен. Штольман отчаянно надеялся, что с этой вестью журналист первым делом помчится к советскому разведчику или французским мушкетерам – только бы не к Анне Викторовне. Ведь дубина народной войны может и не выдержать.
В немецком штабе сыщика ждала неприятная встреча - в кишащем муравейнике отчетливо выделялась высокая, невозмутимая фигура фон Райхенбаха. Яков Платонович не смог сдержаться. С губ его сорвалось сложносочинённое проклятие, нацеленное прямо в несокрушимое арийское самолюбие старого врага. Лучше бы, конечно, вдарить по нему тростью как когда-то, но со связанными руками это было затруднительно.
- Привяжите его к печке, - приказал бригаденфюрер. Взгляды солдат в панике заметались. Печки в комнате не было. Но приказ есть приказ, и наконец кто-то самый сообразительный принял решение - сыщика прикрутили ремнями прямиком к камину, в котором синим пламенем догорали какие-то бумаги. Штольман с лицом мужественным и напряжённым молча ждал. Он был готов к любым пыткам, на которые только достанет мрачной фантазии у старого врага, но слова о малиновском форуме заставили его мысленно вздрогнуть. Судя по тому, что притаскивал из этого непонятного места Ребушинский, сыщика не ждало ничего хорошего. Даже неустрашимые солдаты ?Дас Райх?, услышав про малиновский форум, побледнели и принялись усердно прятаться друг за друга. Но тот самый оберштурмфюрер, что руководил его пленением, неумолимой рукой выдернул из толпы солдат одного и, сунув ему в руки какие-то бумаги, рявкнул:
- Приступайте!
После чего во главе прочих солдат шумною толпою вывалился в двери. Судя по выражению лица матерого эсэсовца, предстоящее действие пугало даже его. Солдат, которому было предназначено начать пытку, видимо, плохо знал русский. Его речь звучала коряво сама по себе, и это помогло Штольману сравнительно легко перенести первое испытание:Я — человек, мне хочется кричать.Еще живой, мне больно, твою мать.Зачем терзаешь, душу мою вновьИ обещаешь, сказочно любовь?Ведь я поверю всем словам твоим,Пойду на зов, раз я необходим.Я дам что хочешь: душу, жизнь и кровь.И пусть умру я, за твою любовь.И меня встретит, грозный Люцифер.Он тихо спросит. ?Как же ты посмел?Ведь вся земля, была у твоих ног,А ты, балбес, отпрянул, словно лох.? Яков Платонович намеревался стоически переносить любые страдания, не дрогнув ни единым мускулом. Но средство было слишком сильным, и один мускул всё же дрогнул. Левая бровь предательски поползла вверх и заклинилась в крайнем положении. И сыщик совсем не был уверен, что сумеет вернуть её обратно. ?Во всяком случае, я не лох? - мысленно поздравил он себя. Хотя, положа руку на сердце, полтора года о нём можно было так сказать. Но поскольку в итоге они с Анной Викторовной всё же согласно грехопали в четвёртом нумере Затонской гостиницы, то эти душераздирающие обвинения вполне можно было пропускать мимо ушей. В глазах бригадефюрера на мгновение блеснул холодный расчёт, растворившийся в сигаретном дыму. А дальше началась околесица. Разумовский, выплюнув уничижительное ?пёс!?, отвесил унизительную оплеуху, отчего шляпа слетела на пол. - Используйте средство посильнее! – приказал бывший князь своим подчинённым. После чего покинул кабинет так поспешно, что Офицерская Выправка, зазевавшись, стукнулась лбом о стремительно закрывшуюся дверь.
Солдат послушно перелистал довольно толстую тетрадь, и начал читать:Игривая, нежная, дерзкая!Зинаида Петровна моя...Сколько лет уже вместе мы!Но с Вами не я лишь одна.Я помню, как с рук Ваших голубиВдаль уносили любовь.О, Зинаида прекрасная,За Вас бы мы продали кровь!Чести достойна и ненавистиДама в чертовских шелках.Статно-игривая, сладкая,В версальских сибирских мехах!Вы в Свет выходили по праздникам,Вы сами дарили всем свет!Но нет уже стати былой в тебе,Игривости больше нет!Когда-то ты стала бабушкой,Но так же любила вино.Любавно, забавно, дерябистоВ тебя заливалось оно!К тебе на поклон шли все мальчики,Неся кротко на рукавахМладенцев и добрых, и сладеньких...Ты их превращала в мужья!И каждая дама от завистиХотела сорвать с себя брющ!Но ты, осмеяв их ухабисто,Пускала по кругу плющ.Любила ты так, что не перьями,Крыльями сыпались с небЗвёзды и комплименты все -Всё для тебя, о тебе!Я помню, как старец пришёл на бал,Где правила праздником ты.Он бросил букеты к ногам твоим,И тут расцвели цветы!Все диву давались, но как же тут!Такая и честь, и стать!И как же, скажи, умудрилась ты, дерзкая,Такою вот бабушкой стать?К тебе прилетают все голуби,Поныне, во веки веков.И каждый, кто руку твою лобызал,Стать мужем твоим был готов.Готов был и будет,Но бабушке, теперь уже не под статьБлистать на балах в версальских мехах,Дерзить и кумысом играть!А если на миг, Зинаида,Откинешь свой статус опять?Что станет с людьми, чьё сердце открыто?!Они начнут погибать!От любви и от ласки бренной!Так оставайся ты бабушкой,Как есть и небразабвенно. ?Игривая Зинаида? заставила Штольмана зарыдать от смеха. Он понял, что если ему суждено выжить, версальские меха и дерябистый брющ будут преследовать его до конца дней. После пятнадцати минут истерического смеха, в поле зрения жертвы дерябистого брюща вплыл Райхенбах - человек и водопад. Оглядев конвульсивно дёргающееся тело пленника и его Прошло время и Штольман смерился. С чем именно он мерился, правда, понять так и не смог. Дальнейшее он помнил уже не отчётливо. Сознание мутилось. В полубреду ему чудился Коробейников, читающий вслух бесконечную поэму собственного сочинения.
- Делом займитесь, Антон Андреич! – простонал Штольман и потерял сознание.Через какое время его привели в чувство, он не знал. Рядом снова появился его заклятый враг. Взгляд сканировал комнату, Разумовский весь обратился в слух.
?Встроенный сканер?, - усилием профессионального разведчика зафиксировал Штольман, силясь удержать сознание. На его беду, у фон Райхенбаха оказался не только встроенный сканер, но и встроенный принтер. Внутри Прямой Спины что-то заскрежетало, зашуршало, и на пол посыпались десятки листов, сплошь испещрённых письменами, напечатанными восьмым кеглем. - Читайте это! – велел бывший князь. – Про Анну Викторовну ему долго не выдержать. Солдат послушно начал:- "Мать не знала как продолжить, дочь не хотела расстраивать и признаваться, что давно поняла какая на самом деле Разумовский пчела или пчёл".
Пыточную потряс нечеловеческий рёв. Весть о том, что Разумовский –пчёл оказалась непосильной для изнемогающего разума сыщика. Ремни по-прежнему крепко притягивали его к камину. Но из костяшек судорожно сжатых кулаков вдруг стремительно полезли стальные когти. Одним могучим ударом Штольман рассёк проклятые записи и чтеца вместе с ними. Потом напрягся и вырвал с корнем камин. Охранники принялись стрелять по нему из автоматов, но пули отскакивали, а раны, блеснув на миг металлом в самой глубине, мгновенно затягивались. - Адамантий! – заорал оберштурмфюрер, и это были последние слова в его жизни. Несокрушимые когти вонзились ему в глотку. Когда фон Райхенбах вбежал в кабинет, его глазам предстали лишь бездыханные тела в парадной форме, истекающие кровью на полу, и дыра, зияющая на месте камина. Одичавший от надругательства над русским языком Штольман сбежал вместе с печкой.Кажется, сегодня с етической силой Разумовский перестарался.