Глава 8, в которой герои узнают кое-что о ставке Гитлера (1/2)
Не люблю, когда меня держат за болвана в старом польском преферансе. Я игрок, а не болван (Штирлиц) Неужели тесно жить людям на этом прекрасном свете, под этим неизмеримым звездным небом? Неужели может среди этой обаятельной природы удержаться в душе человека чувство злобы, мщения или страсти истребления себе подобных? Зло войны и благо мира до такой степени известны людям, что с тех пор, как мы знаем людей, самым лучшим пожеланием было приветствие ?мир вам?.
Но мир ещё только предстояло завоевать, до него оставались долгих полтора года войны. Но советский солдат уже заставил землю вращаться в правильном направлении, оттолкнувшись ногой от Урала. Ещё не был сломлен хребет врага, но ярость благородная вскипала, как волна, и каждый, в ком жила совесть и любовь к своей Родине, поднимался, силясь найти своё место в этом неумолимом потоке бойцов, на этом кровавом пути, в конце которого была общая Победа - одна на всех. Алексей Егорович Ребушинский тоже ощущал, что обязан приносить пользу, что не зря он оказался в этой зачумлённой Малиновке, находящейся в эпицентре тайфуна и чёрной воронки. Он не умел стрелять или драться, но было же что-то, чего не могли герои, собравшиеся вокруг него для выполнения этой странной боевой задачи. Они не могли. Но он – мог! Вначале журналист затеялся выпускать малиновскую фронтовую многотиражку. Но это усилие никто не оценил по достоинству. Тогда он задумал написать роман, сделав героем советского разведчика. Название пришло к нему само – ?Мгновения осени?. Оставалось уговорить Штирлица поделиться с Алексеем Егоровичем подробностями своей биографии, но на это штандартенфюрер категорически не соглашался. К идее он отнёсся скептически, пробурчав под нос: - Нас всех губит отсутствие дерзости в перспективном видении проблем. Судя по всему, предложения Ребушинского он даже не слышал, погружённый в свои мысли. А зловредный Штольман, в очередной раз надругавшийся над лучшими чувствами будущего светоча мировой литературы, безжалостно бросил ему: - Делом займитесь! Соединившись вместе, эти две мысли произвели настоящий переворот в сознании Ребушинского. Он понял, что именно ему предназначено встать на пути безжалостного молоха мировой войны. Его судьба – узнавать тайное и прозревать незримое. Однажды ночью он даже отважился отковырять от картофельного поля ждуна второго сезона и притащить его героическому советскому разведчику в надежде, что это странное существо способно видеть всё, что творится в астралах. У него было стойкое ощущение, что в бесформенных головах ждунов таится настоящий микрокосм фантазии, способной создавать миры и альтернативные пространства. Но Штирлиц лишь повел брезгливо арийским носом и велел оттащить меланхоличный овощ обратно. В способность ждунов повлиять на ход мировой истории он категорически не верил. Но Алексей Егорыч не потерял надежды стать нужным, полезным и незаменимым. И тёмной украинской ночью, когда Анна Викторовна, помавая в воздухе солдатской портянкой, отправилась на разведку к окраинам таинственной аномалии, Ребушинский с проворностью соскользнул с кресла и выбрался из хаты.
Проводив ревнивым взглядом спиритку, которой конец ноября во всей красе наступал на пятки, заметая девичьи следы, проложенные следом за собачьими, Ребушинский повернулся в другую сторону и пополз параллельно экватору, сжимая в зубах дареный парабеллум.
Каждый шаг отважного журналиста был пропитан болью и страданием, ибо бороздя бескрайние просторы лопухов, Алексей Егорович напоролся на яму. Но на подходе к заветной стене яму удалось с большим усилием отпороть, отчего жить стало лучше и веселей.
В глубине слышалось журчание фонтана, где находилась оранжерея. На самом деле это, конечно, был не фонтан, а просто днём раньшенеуклюжий бронеутюг, проезжая по прямой, сковырнул водяную колонку. И оранжерея тоже была не оранжереей, а запущенным садом Трындычихи. Но Ребушинскому, чьё воображение будоражила эта чудесная фраза, вычитанная на прошлой неделе в одному ему известном месте, хотелось видеть именно оранжерею в фонтане – и никак иначе. Ещё несколько неверных шагов – и в свете крупных апрельских звезд, густо утыкавших осеннее малиновское небо, перед бесстрашным резидентом во всей красе предстала его Страшная Тайна. Ребушинский жадно обшарил взглядом скромную белёную стенку строения, таившегося на задах хаты деда Щукаря. Намётанный глаз журналиста сразу определил, что за те несколько дней, которые он провел в обществе героических сыщиков, разведчиков и мушкетеров, стена была заново вымазана мелом и украсилась новыми надписями. Высокий штиль неизвестного автора в очередной раз вызвал в скромной душе Ребушинского настоящую бурю, но журналист собрал свое самообладание и не позволил ревности обвиться вокруг него калёным железом. Этот образ тоже не давал ему покоя уже много дней. Напомнив себе о высокой миссии, резидент вытащил стило и принялся методично копировать творения неведомого соперника. Это требовало от Ребушинского немалой выдержки - таинственный обитатель малиновских астралов вконец распоясался и писал по-русски готическими буквами.
Журналист раскрыл свой замусоленный блокнот, послюнил карандаш и тщательно вывел: ?Разломав сургучную печать, глаза забегали по нескольким строкам?, ?…тяжелым, не мигающим взглядом он поедал ее обнаженное плечо?
?Велика мощь силы етической? - машинально подумал журналист и вздрогнув, ощутил, что его собственные глаза покинули предназначенное им место и вознамерились поселиться на лбу. На холмах Малиновки лежала ночная мгла, ничьи глаза не поедали его из темноты, и успокоенный Ребушинский вернулся к своему занятию. Уступать Анне Викторовне пальму первенства в благородном и опасном деле разведчика было нельзя, значит, следовало извлечь из стены как можно больше информации о стратегических замыслах командира дивизии. И резидент старался изо всех сил. Правда, новая информация его несколько озадачила: ?Он прижался к ней бёдрами, вышибая из головы посторонние мысли?.
Журналист застенчиво порозовел всеми фибрами своей души, но, подумав, старательно перенес творение неведомого автора в блокнот. В конце концов, это могло иметь прямое отношение к военному делу, поскольку больше походило на описание неведомого приема непобедимой борьбы барицу.
Дальнейшее содержимое стены его еще сильнее вдохновило. Здесь речь явно шла о военных планах: ?Фон Райхенбах стоял с безупречной осанкой и слушал приводимые доводы гауптштурмфюрера 1-ой роты разведывательного батальона против аргументов гауптштурмфюрера 3-ей роты. Каждый из них старался убедить в своей правоте бригадефюрера, губы которого были плотно сжаты?.
Определённо следовало довести до Сил Альянса, что в окружении Фон Райхенбаха помимо Офицерской Выправки имеется еще и Безупречная Осанка. Не считая, разумеется, гавкающего Своенравия.
Дальнейшая история повествовала о том, что от частого построения в брикет аргументы гаупштумфюрера 3-й роты сделались железными, и он с легкостью сокрушил ими незащищенные доводы гауптштурмфюрера 1-й роты, после чего упомянутый гаупштурмфюрер сложился вдвое и больше доводов не имел. Но это Ребушинский законспектировал весьма небрежно, торопясь перейти к следующему пункту: ?Хлопок двери он принял за слугу?.
О, да! Героический товарищ Штирлиц должен это знать! Кажется, подручные Райхенбаха обладают способностью становиться невидимыми, а потому их начальник ощущает их приближение по столь незначительным признакам. А скрип форточки командир дивизии наверняка принимает за советского разведчика. Или наоборот, советского разведчика – за скрип форточки. Окрылённый, журналист ринулся к следующей строке, чьи печатные буквы призывно темнели на стене таинственного малиновского форума: ?Чернила забегали по бумаге, выводя ровным почерком?, ?Здравый смысл на своих двоих с криком вылетел в окно…?. Чудовищные способности предметов, окружавших Райхенбаха, могли объясняться лишь загадочной Етической Силой – и ничем иным.
Прыткопишущее Перо застыло в пальцах отважного резидента. Могучее журналистское воображение изо всех сил пыталось взлететь в неведомые выси вслед за витиеватой мыслью неведомого соперника, но с горечью пало ниц. А потом он вдруг узрел такое, что голая, измученная земля задрожала, надломилась, застонали и попадали деревья.
Скопировав всё, что находилось на поверхности, Алексей Егорович вдруг сообразил, что более ранние записи тоже могут таить в себе ценную стратегическую информацию. Поэтому он послюнил палец и принялся стирать свежий слой побелки, словно монах, скоблящий пергамент, чтобы вновь писать шедевры на этом новоявленном палимпсесте.Отскрести всю стенку времени не хватало, оттого Ребушинский пристроился в правом нижнем углу. Подобно археологу, вскрывающему древние Помпеи, журналист ногтями сдирал с таинственной стенки слои побелки, всё глубже уходя в историю малиновского форума. Я сам решил что с ней будет
Не защитив её , я сам её казнил
Лишь крик души..
А я её любил ....
Может ...мне её простить
Не простят люди и Бог на небе .
Но может , стоет спросить
"Зачем она так ? Засем она их убила ?"
Друзья со мной .