Глава 3, в которой вызывают Люцифера (1/1)
Истинный ариец, характер нордический, выдержанный (из характеристики) Когда командир дивизии СС говорил с Анной Викторовной, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины.
Тем временем Анна Викторовна пыталась разобраться, что случилось с её умственным хозяйством, и отчего оно вдруг стало таким маленьким. Она практически не помнила, кто она и откуда. И кто этот высокий статный эсэсовец с бородкой и плешивой головой под красивой фуражкой с высокой тульей. Он весь был потрясающе красив в своём чёрном мундире, безупречно облегающем стройную фигуру. Мундир был пошит из самой лучшей ткани, пуговицы на нём были серебряные, а дубовые листья на воротнике вызывали у Аннычувство, близкое к оргазму. молнию на брюках. Правда, поёрзав молнией туда-сюда некоторое время, к дальнейшим действиям он почему-то не переходил. Только Анна испытывала сильное желание с лицом уйти под одеяло, ощущая страшную потребность спрятать пылающие щеки.Они оба были поглощены разговором, а точнее его монологом, слишком сильно, что даже если бы строй из солдат прошел мимо дома, они бы его не заметили. Но в этот момент за окнами, как назло прошагал полк из полотёров, возвращая Анну в печальную действительность.
Она оказалась в Малиновке, схваченная дивизией СС ?Дас Райх?. Вначале её жестоко пытали. Потом переодели и провели в кабинет командира дивизии. вместо запаха земли, грязи или чего-то подобного, ее нос уловил тонкий аромат, исходящий от галстука. Смутившись, она опустила глаза и отметила про себя манжеты рубашки, идеально застегнутые на две пуговицы. После пыток эти мысли её очень успокаивали. Можно даже сказать – бодрили. Мужчина был вооружён Ей сразу подумалось, что неплохо он здесь обжился. Любовь к комфорту даже в суровых условиях. Один ковёр на полу его кабинета стоил, наверное, два штольмановских оклада.
Находясь здесь, она почему-то время от времени начинала всё измерять в штольманах. Что оно такое – этот штольман? Единица измерения, вроде карата для бриллиантов? Или что-то другое? Нет, если это для бриллиантов, то причём здесь оклад? Получается, Штольман – это человек такой? Вот только она не помнила, какой именно. Но её не оставляло странное чувство, будто с этим человеком она никогда не разговаривала о его должностном окладе. А какой у него разряд, интересно знать? Или своё жалование он получает не по тарифной сетке? Сплошные вопросы. Тем не менее, ей нравилось всё имущество эсэсовца измерять именно в штольманах. Вот сейчас, например, одна булавка на его галстуке стоила не меньше пяти штольманов. Сверкающие сапоги из наилучшей кордовской кожи, работы берлинских мастеров, тянули на три штольмана каждый. В четыре штольмана можно было оценить ремень, ладно обхватывающий стройную талию. А уж подштанники, шитые золотом, вышли бы в десяток штольманов – и никак не меньше. Весь облик командира дивизии СС, каким он предстал перед ней этим вечером, тянул штольманов на шестьдесят, по самым скромным подсчётам. В общем, в маленьком умственном хозяйстве Анны Викторовны царил редкостный бардак и бухгалтерия. - Вы пойдёте в госпиталь и станете лечить моих бойцов, - сказал он ей. В этот момент в голове у Анны Викторовны что-то щелкнуло и встало на своё место.
- Знаете, у нас про ваших говорят не ?бойцы?, а ?фашистские сволочи?, - подумав, сказала она. – Бойцами называют исключительно солдат Красной Армии.
Эсэсовец выглянул за дверь и приказал кому-то добавить газу. В воздухе разлился запах резеды, и Анне снова захотелось что-нибудь пересчитать в штольманах… что пересчитать? В этой комнате она уже всё пересчитала. Заметив письменный прибор на столе и установив, что он потянет примерно на одну целую двадцать пять сотыхштольмана, она выдохнула и успокоилась. Теперь ей хотелось слушать бригаденфюрера дальше, впитывая в своё маленькое умственное хозяйство всё лучшее, что есть в этом мужчине. - Итак, вы пойдётев госпиталь лечить моих бойцов. Многих вернёте в строй. Разве на операционном столе не все равны? Будете служить за яйки и брот. Станете вести себя хорошо - получите млеко. Айн литр. Анна покорно кивнула: - А потом наши меня расстреляют. Вместе с прочими карателями и пособниками.
Несмотря на острый запах резеды и желание прошуршать по его ногам, Его пальцы дрогнули на второй пуговице кителя, он нахмурился от дерзости, повернулся и вновь вскинул брови, пристально оглядывая. Звук шуршащей одежды напоминал по мощности вой пожарной сирены, как при эвакуации.
- Здесь я решаю. Хочешь жить – будешь делать то, что тебе скажут. Разведывательный батальон сжёг ваш госпиталь и зачем-то прихватил с собой тебя. ?Интересно, где он это сделал? - подумалось Анне. – Затонск чёрте где от линии фронта!? - Давайте вызовем! – она виртуозно умела делать умоляющее лицо. На её памяти ещё никто не устоял. Ни папа, ни дядя, ни… - Ну что вам стоит? Дайте мне полчаса, и я принесу вам победу германского оружия на блюдечке с голубой каёмочкой.
?Стоимостью в пол-штольмана?, - чуть не брякнула она вслух.
Немец заколебался, потом кивнул. - Оставьте меня одну, - попросила Анна Викторовна. Немец не пошевелился. - Ну, как хотите, - она пожала плечами. – Вам же хуже.
Потом сосредоточилась, собирая все силы, чтобы дозваться потустороннюю сущность, и провозгласила повелительно: - Князь Тьмы, появись! Дважды повторять не пришлось. Порыв ледяного ветра колыхнул пряди на висках духовидицы. Свет внезапно померк, а в следующий миг в дверном проёме из мрака соткалась худощавая фигура в котелке, с саквояжем и тростью. - Я знала, что всё получится! – воскликнула Анна, повисая у него на шее. В этот миг она как никогда остро ощущала, что этот лощёный эсэсовский старик со всеми своими шмотками, награбленными по всей Европе, не стоит и мизинца настоящего Штольмана. - Почему вы это знали, Анна Викторовна? – криво и счастливо улыбаясь, осведомился затонский следователь.
- Потому что это сто раз уже проверено, - триумфально улыбнулась она. – Вызывают Люцифера – появляется Штольман. Сыщик быстрым взглядом оценил обстановку и аккуратно задвинул девушку себе за спину.
- Где мы, Анна Викторовна?
- Кажется, в будущем, Яков Платонович, - смутилась она. – И на нашей земле хозяйничают немецкие захватчики. Простите, опять я втянула вас в неприятности. - Я уже начал к этому привыкать, - пробормотал Штольман. – Вот к чему решительно не могу привыкнуть, так это к тому, что рядом с вами вечно ошивается какой-нибудь Разумовский. Вот он что тут делает? Чёрные глаза эсэсовца налились угрозой, рука потянулась к пистолету. Сыщик не стал вынимать свой. Он поудобнее перехватил свою копеечную трость, на которую и четверти оклада не потратил – и от души вломил командиру дивизии прямо по его несокрушимому арийскому самообладанию. А потом с наслаждением присовокупил хук слева.
Глаза эсэсовца от боли вылезли на лоб. Он издал какой-то блеющий звук и осел на свой роскошный ковёр, баюкая святое.
- А теперь бежим, Яков Платонович! – Анна уже тянула сыщика за собой. – Знаю вашу способность кидаться с тростью на десяток револьверов. Но здесь их целая дивизия. - И как же мы пройдём? Тогда зовите подкрепление. - Кутузова и Македонского? – насмешливо спросила она. - Хотя бы близнецов Уизли с порошком мгновенной тьмы! - Не нужно, - отмахнулась духовидица. – Сейчас смеркнется, и они сами исчезнут. Последний луч вечерней зари погас за окнами кабинета, и Малиновка огласилась душераздирающим воем. - Что это? Собака Баскервилей? – осведомился сыщик. - Нет, хуже, - отмахнулась барышня Миронова. – Так вы идёте, Яков Платонович?