Мандрагора (1/1)

—?Кра!Уилсон вздрагивает, открывает один глаз и трёт переносицу: ворона скачет прямо под носом, воздух пахнет сыростью и грибами, на земле сетью лежит мокрая пелена, в пелене?— остывшие уголья, а липкие от паутины и слизи руки начинают дрожать,?— Уилсон, окончательно проснувшись, торопливо дышит в них и натягивает обрезанные перчатки на пальцы.Утро. —?Кра-а! —?Катись-ка отсюда! —?рявкает Уилсон, швырнув в ворону камень. —?Прилетай, когда я сдохну. А то в суп пущу.Ещё б знать, когда и как это случится, добавляет мысленно Уилсон и рассматривает белеющие в тумане человеческие рёбра; судя по тому, что осталось нерастащенным и неразгрызенным, мертвец был мужчиной, и в его костях Уилсон разгрёб старый охотничий нож,?— не топор, конечно, но на рубку веток сгодится. И для разделки мяса неплохо пойдёт, и чтоб ткнуть в глаз, если копьё сломается. Вот, пожалуйста,?— сплошные плюсы, и чёрта с два Уилсон Персиваль Хиггсбери дёшево сдохнет.Уилсон морщится на затёкшую после неудобного сна спину, со скрипом разгибается и мнёт поясницу. —?Чтоб я ещё хоть раз свалился спать сидя.Последнее, что помнится,?— Уилсон зевал каждую минуту, помирал от двухнедельного недосыпа: ни разу толком не поспал с тех пор, как в Константе оказался,?— ломал об колено сухие ветви и драл траву по корень, собирался лежанку сделать, чтоб на голой земле не валяться, а потом что было?— неведомо. Видимо, очень уж устал.***О том, что случилось до вечера и на закате, когда вспоротая глотка дня харкнула в небо кровью, Уилсон прекрасно помнит, и лучше бы начисто забыл. Брёл через лес, пробирался по побережью, пару раз, споткнувшись, шлёпнулся в мох, в третий?— прямо в паутину руками вляпался, не успел головы поднять, а пауки уж тут как тут?— вылезли из тугого кокона, шипят, зубами светят, царапаются. Уилсон и так-то никогда к ним любви не испытывал, а здесь?— завизжал, едва-едва сообразил, что за топор хвататься надо, а не сквозь кусты переться. Разок по конечностям треснул, разок?— промеж глаз, ещё дважды?— топорищем, паук задрыгался и затих, двое других подвалили?— тут уж тяжелее было, пришлось топтаться, чтоб не цапали. И здоровые, черти; Уилсон читал в научном журнале, что большие пауки только в Австралии водятся, но ничего про тварей ростом в здоровую кошку там не говорилось.Ну, вот и славно. Уилсон и так никогда бы в Австралию не поехал, раз там обитают пауки размером с блюдца, а значит, и из этого леса пора уходить.И ночью покоя тоже не было,?— вдалеке, в коконах побольше, пауки всё шипели, но к костру так и не подошли. Может, огня боятся? —?Есть я тебя не буду,?— бурчит Уилсон, нюхая паучье мясо в прожилках и шерсти. Мясо воняет мочой, да и выглядит дурно: сизое, будто гниющее, и сомнительно, что в жареном виде запах у него будет намного лучше. —?Такое-то только свиньям подавать, а на мне, между прочим, лежит несколько тысяч лет цивилизации. Поняло?Мясо, лишённое глотки и трахеи, молчит, и Уилсон старательно пихает его обратно, прямо на дно потёртой сумки: со вчерашнего дня у Уилсона не осталось ни калины, ни моркови, а мясо, каким бы дрянным оно ни было, всё-таки всегда остаётся мясом. —?Потерпите, мистер Хиггсбери,?— строго говорит сам себе Уилсон, ковыряет каблуком землю, свистит и выходит на тропу. —?Может, найдёте что-то повкуснее паучатины.Наверное, стоило бы уйти в степь,?— там возле кроличьих нор пасутся дикие быки-бифало, шерсть у них густая, а рога?— тяжёлые, почти как у буйволов; если ночью холодно, то можно заснуть под чьим-нибудь боком, а если гончая затявкает?— сигануть прямо в стадо, под защиту рогов и копыт.Уилсон, пожалуй, так и сделает. Только сначала обойдёт лес.***Тропа закручивается, выводит к неплодной пустоши и обрывается, на губах оседает липкий привкус соли: видимо, ветер принесёт непогоду,?— а лес редеет и редеет, чернея прожжёнными пятнами, пока не заканчивается вовсе, и на последней живой сосне Уилсон находит то, что предпочёл бы не находить,?— маленькую зарубку на уровне глаз. —?Ха-ха-а,?— давится Уилсон, ткнувшись лбом в липкую от смолы кору, и хочет завыть и расхохотаться одновременно,?— ха-а! Бл… л-лин, спасибо! Спасибо!Когда-то Уилсон думал, что здесь нет ни конца, ни края,?— и шёл наугад сквозь ночь, спотыкался и вставал, сжигая за собой мир и оставляя зарубки, шёл — и находил их снова, и понимал, что бродит кругами, и Уилсон уже знает, как называется это проклятое место?— Константа.И, чёрт возьми, лучше бы не знал о Константе вовсе. —?Черти б драли тебя на ремни, Максвелл!Жалеть себя, впрочем, некогда: кривоногий пустынный козёл, совсем молоденький, хрустит мягкими листьями, сонно тычась мордой в мох. Уилсон приглядывается, вздрагивает, тут же оживает, шмыгает носом и ухает фальшивой совой, и козла словно сносит ветром, но ничего страшного в этом нет. Там, где сонное зверьё грызёт листья, всегда растёт мандрагора, во всяком случае, очень похожая на обычную,?— а это значит, что Уилсон наконец-то сможет поесть. —?Уи-и-а-а,?— пищит и пульсирует корень, когда Уилсон выкапывает его, царапая землю ногтями и лезвием охотничьего ножа. —?Выкуси, чудовище. Всё равно я тебя достану!Мандрагора терпит поражение, и Уилсон, в полминуты сгрызя две трети почти безвкусной мякоти, облизывает пальцы и наконец-то успокаивается.Что ж, придётся вернуться в степь.Вернуться?— и пустить корни, когда придёт зима.