Часть 7. Ярость. (1/1)

What you seeAnd what you believeAre never gonna be the same.Fear Before The March Of Flames — As A Result Of Signals Being Crossed.

Не прошло и часа, как я оказался у входа в коттедж, где проходили наши репетиции. За его стенами было слишком тихо. Не так, как обычно. Я прошел в гостиную, вновь прислушался — лишь голоса на втором этаже, в студии. Подниматься совсем не хотелось.В большом зале было очень тепло. Оно словно обволакивало помещение: невидимым испарением кружило возле стеклянного стола и трех кресел, оседало на диван под окном, на светлый ковер, закрывающий прожженные кальянным углем дыры в паркете, сочилось сквозь резную перегородку, за которой стояли кухонные тумбы и холодильник. Противоположная стена располагала несколькими дверьми, две из которых всегда были заперты, а третья наоборот, оставалась распахнутой и вела в просторную ванную. Узорная плитка, походящая на змеиную чешую, переливалась в полумраке; душевая кабина напоминала пустой запотевший вакуум. Я нашел в холодильнике бутылку прохладной воды и сделал несколько глотков. Тонкая струйка, выбравшись из уголка рта, обогнула подбородок и скатилась по шее вниз. Спасительный холод. Из-за плотной толстовки казалось, что тело горит. Убрав бутылку на место, я приложил холодные ладони к щекам и медленным шагом направился вверх по винтовой лестнице, пересек коридор, а дальше отворил единственную дверь на втором этаже. Свет ударил в глаза, отчего я прищурился и едва успел разглядеть надвигающуюся фигуру. Это был Антон, который молча вышел из студии и отправился вниз. Зайдя в помещение, я сразу понял причину его поступка. Игорь сидел на диване, по своему обыкновению закинув ноги на стол. Одной рукой он подпирал щеку, во второй находилась зажатая между пальцев бутылка с содержимым золотистого цвета. Взгляд басиста был отрешенным. Он, кажется, даже не заметил меня. Неподалеку сидел русоволосый парень, в зубах которого тлела сигарета. Его лицо показалось мне смутно знакомым. На столе, прямо возле ног Игоря, лежала аккуратно свернутая бумажка, а рядом стоял небольшой бонг ядовито-зеленого цвета. — Опа, кто прибыл, — подал голос Игорь, вскинув покрасневшие стеклянные глаза. — Что тут творится? — я подошел ближе. В нос ударил тяжелый смолянистый запах, похожий на тот, что поднимается от растертых пальцами еловых иголок. — Отдыхаем, — голос басиста более хриплый и язвительный, чем обычно. — Никиты всё равно нет, — долгая пауза, а после шепот. — Или тебя что-то не устраивает? Резкая вспышка. Ярость нахлынула на меня, и руки сами сжались в кулаки. В коленях почувствовалась легкая вибрация, кровь ощутимо прилила к лицу, ударила в виски. Я приблизился к дивану, на котором сидели эти двое. Игорь неожиданно убрал ноги со стола, отставил бутылку, оперся на плечо своего друга и поднялся. Свернутая бумажка приземлилась на пол, из неё на ковер высыпалась горстка сухой измельченной травы. Басист нетвердым шагом пересек разделяющее нас расстояние, схватил меня за предплечье и попытался уловить взглядом черты лица, скрытые за тканью и волосами. Он всецело проникся моей яростью. Я ощутил это, посмотрев в безумные, налитые кровью глаза. — Мы даже не знаем, кто ты такой, — зашипел он, стискивая ткань моей толстовки. — Зато я знаю, кто ТЫ такой, — схватив бас-гитариста за запястье, я освободил вторую руку и отступил на шаг. — Самовлюбленная, циничная мразь! Ты просто отвратителен, Игорь. Слова срывались с моего языка, сопровождаемые яркими болезненными воспоминаниями. Тщеславный, гадкий человек. У тебя есть только притягательный образ, а внутри — гниль. Ничего из себя не представляешь, ни о чём и ни о ком не заботишься. Все вокруг тебя — материал, который ты используешь для личных целей. Я вижу твое разлагающееся нутро — только похоть, лицемерие, жестокость и эгоизм. Как же мерзко, как же… Как же…***

И тут я выпал из реальности, ослеп на мгновение. Сердце надрывалось, меня бешено колотило. Лоб и виски были липкими от пота. Я глотал воздух, но не мог надышаться. И не мог поверить, что секунду назад под костяшками пальцев моей руки была мягкая щека Игоря. Я ощущал на них изгиб челюсти. Неужели ударил его? Низко опустив голову, Игорь стоял напротив меня и держался ладонью за горящую щеку. Рядом уже находился его приятель. Это был высокий, крайне худой юноша с узким лицом. Его близко посаженные глаза застелила алая пелена, менее густая, нежели та, что слепила бас-гитариста. Пепельные волосы были взъерошены и обильно сбрызнуты лаком, оставившим в воздухе тяжелый аромат. Когда парень наклонился, чтобы взглянуть в лицо Игоря, на его рубашке проступили очертания позвонков. — Ты в порядке? — парень аккуратно попытался отодвинуть руку Игоря от лица. — Ну-ка… Бас-гитарист вскинул голову. Его взгляд, озлобленный, полный гнева и обиды, пронзил моё существо, возвращая обратно в светлое помещение, пропахшее одеколоном, потом и травой. В уголках рта Игоря застыли кровавые бусины; ладонь всё так же находилась на месте удара. Костяшки моих пальцев пробрала боль, на которой я попытался сконцентрироваться, чтобы окончательно поверить в реальность произошедшего. Никогда не позволял себе поддаться эмоциям настолько сильно, чтобы пустить в ход физическую силу. Однако Игорь пожелал самостоятельно показать мне, что увиденное и прочувствованное случилось взаправду. Он оттолкнул своего друга, поддался вперед, занося кулак для ответного удара, а я лишь успел сделать шаг в сторону. Пальцы бас-гитариста разжались, схватили меня за горло и край капюшона, потянули спасительную ткань вниз. В это же время я повернул голову, не глядя, вцепился своими пальцами в пальцы Игоря, стараясь освободиться, скорее, скорее… Хватка ослабла, я сумел развернуться к басисту спиной. В тот же момент капюшон упал на мои плечи. Я дёрнулся, столкнувшись взглядом Костей. Видимо, тот собирался прийти на помощь, а теперь застыл на расстоянии вытянутой руки, смотря на меня, как на незнакомца, удивленно, с недоверием. Руки Игоря на секунду стиснули мою шею сзади, а после разомкнулись. Я пошатнулся, потерял равновесие, и тут же был подхвачен клавишником. Он незамедлительно поднял меня на ноги. — Успел, — выдохнул Костя, набрасывая на мою голову сорванный капюшон. Он сделал это, стараясь не смотреть на меня, будто чувствовал себя виноватым за раскрытую тайну. Темная плотная материя коснулась моих щек, и я тоже сладко, облегченно выдохнул. Сердце еще не успело замедлить свой ритм, шея саднила, мне безумно хотелось прилечь, дабы перевести дыхание. — Что ты делаешь, Макс?! Отпусти меня! — задыхался, кричал Игорь, пытаясь оттолкнуть парня. Тот держал бас-гитариста под локти, плотно прижимал его тело к себе и не давал сдвинуться с места. Странно, что у такого долговязого, худощавого человека хватало сил удерживать Игоря, который отличался атлетическим телосложением. — Идите! — скомандовал нам приятель Игоря, не обращая внимания на всевозможные проклятия, что сыпались на него. — Почему ты мне вечно мешаешь, постоянно лезешь не в своё дело?! Я говорю даже не про случай с тем официантом, а про то, что ты уже совсем… — бас-гитарист замолк, перестал вырываться и бессильно повис на руках Максима. Багровое пятно на его щеке горело красным, обрываясь возле лопнувшей губы. Костя потянул меня к выходу, и я поддался ему, позволяя вести себя за руку до самой гостиной на первом этаже. За окном уже выцвели вечерние краски, сменившись на мои любимые, темные, успокаивающие ночные цвета. Этот Максим… Выходит, я дважды обязан ему за спасение. Обидно, что не удастся поблагодарить его. Но гораздо обиднее то, что такой человек крутится рядом с Игорем, который не стал бы уберегать своих друзей от ненужных поступков. Хотя, не уверен, что у него вообще есть друзья. Скорее, лишь пешки. Я опустил колени на диван, расположенный под окном, и поставил локти на толстую раму. Клавишник включил свет; на стекле вместо ночного пейзажа показалось мое отражение. Лицо, наполовину скрытое за тканью капюшона, казалось чужим. В собственных глазах я видел лишь пустоту, что начала поглощать меня сразу после того, как мы с Костей пересекли винтовую лестницу. Я считал каждую ступеньку, пытаясь связать свои эмоции в тугой комок, не дать себе сорваться и побежать назад, чтобы ещё раз впечататься костяшками пальцев в это лицо, навсегда стереть ухмылку с этих губ. Двадцать семь. Двадцать семь ступеней я насчитал, прежде чем успокоился. Теперь я был полностью опустошен и ужасно хотел наполнить свой внутренний сосуд красками. Подобно желудку, он требовал новых эмоций. Черты в отражении размывались — мой взгляд помутнел. Горло заныло там, где некогда сомкнулись пальцы этой твари. Да, Наташка, теперь мы разделяем нашу тайну с Костей. — Наверное, тяжело смотреть в пустое лицо, скрытое за тенью капюшона, в неясные очертания носа, губ, подбородка, — я неспешно провел указательным и средним пальцами по своей нижней губе. — Слышать голос человека в разных вариациях, но не видеть его самого, не чувствовать его присутствия. Слева от меня скрипнуло кресло. Краем глаза я уловил силуэт клавишника. Он поднес руку к лицу, замер, а после неуверенно ответил: — Это очень-очень странно. Я бы даже сказал, немного пугающе, — голова Кости повернулась в мою сторону. — И всё же я очень жалею о том, что раскрыл твой секрет. Может, сделаем вид, что этого не было? Сделать вид, что ничего не было? Ненавижу эту формулировку. «Давай сделаем вид, что она сама разбилась» — шепчет Дима, окидывая взглядом осколки хрустальной вазы, которую так любила его мать. Мне семь. «Почему бы тебе не сделать вид, что ты сам упал с лестницы? Ты должен понимать, что положение школы и без того шаткое. А те, кто тебя столкнул, понесут наказание, будь уверен» — умоляет меня, лежащего на больничной койке с разбитой головой, классный руководитель. Мне двенадцать. «Сделаем вид, что между нами ничего не было?» — приторно сладким голосом лепечет Кристина, прижимаясь ко мне теплым обнаженным телом. Мне шестнадцать. И почему мы всё время бежим? Это глупо. Мама Димы даёт нам обоим по подзатыльнику, история со мной и хулиганами выплывает наружу, а Кристина оказывается обычной блядью, которая встречается с двумя парнями одновременно. — Нет, — решительно заявил я. — Даже если мы якобы забудем об этом, то наши отношения всё равно не станут складываться так, как прежде. Они уже складываются иначе, — я повернулся к клавишнику. Тот весь напрягся, опустил взгляд. — Ты прав. У меня теперь такое ощущение, что я знаю тебя уже давно, — Костя улыбнулся, поднял на меня темные глаза. — Если честно, то да, я теперь воспринимаю тебя по-другому. Не таким ты мне представлялся. — Надо же, а каким? — с нескрываемым любопытством спросил я. Горло всё так же будто сдавливали чужие пальцы. Я убрал колени с дивана и медленным шагом направился к холодильнику за прохладной водой. — Ну… — Костя замялся, — Более взрослым. Коротко стриженным бородатым мужичком с густыми бровями и уставшим взглядом, — он улыбнулся вновь. — Я очень удивился, когда увидел твоё… — он прикрыл ладонью губы. — Детское лицо. — Что? — удивился я, чуть не выпустив скользкую бутылку из рук. — Говорю же, я думал, что вы с Никитой одного возраста — подняв ладони вверх, Костя несколько раз взмахнул ими. — Не сердись. — Ладно, ничего, — бутылка в моей руке приятно холодила кожу; я сделал глоток. — Мне восемнадцать. И да, я окончил школу месяц назад, правда, с поступлением пролетел. Не определился. Не хочу заниматься чем-то кроме творчества, — я протянул бутылку Косте. — Будешь? Клавишник отрицательно помотал головой. — А у меня только основное общее образование, — Костя вздохнул. — Окончив девять классов, я был вынужден уйти из школы, потом поступил в музыкальный колледж. А всегда хотел стать лингвистом. — Почему так получилось? Ведь была же цель. К тому же, со знанием иностранных языков у тебя всё в полном порядке. Костя поднялся с кресла, посмотрел на меня долгим, задумчивым взглядом, а после метнулся в сторону двустворчатой входной двери. — Пойдем, — слово дрогнуло, обрываясь, ибо он быстро окунулся в темноту улицы. Я последовал за ним. Сладкая июньская ночь обняла нас за плечи. Окружающее пространство на мгновение пошло пятнами, расплылось перед отвыкшими от темноты глазами. Коттедж находился в районе, отдаленном от центра. Здесь преобладали частные дома и дачи, большинство из которых были выставлены на продажу. Фонари зажигали нечасто; сейчас единственными источниками света были редкие окна, что выходили на разбитую асфальтированную дорогу, которая обрывалась возле «нашего» здания. Оно было последним на этой улице. Дальше шла неровная, слабо протоптанная тропинка, залитая темно-синим светом. Её обрамляла густая трава. Живая, трепещущая, исполненная треском светлячков. Терпкий запах поднимался от земли и стеблей, мешавшихся у моих ног. Я поддел толстовку снизу, перехватил ткань сзади и стянул её через голову. Легкий ветер прикоснулся к моей влажной спине и вискам. Я подставил лицо под пьянящую холодную волну, давая ей растрепать мои волосы, унести мысли, забрать меня. Забрать меня. Забрать… — Эй! Ты куда? — режет голос мои уши. — Стой, — рука на моём плече. — Да? — слабо, на выдохе отвечаю, разворачиваясь. — Стою. Глаза клавишника казались лишь темными пустыми углублениями, губы — сплошной линией. Я различал только овал его лица, выпуклость носа и очертания тела. Воздух вокруг стал холоднее, стрекотание звучнее. Изорванные сизые облака выпустили люминесцентный диск луны с отрезанным краем. Моё тело будто покрылось многочисленными ранками, которые каждым своим дуновением терзал ветер. — Какой же ты странный, слушай, — говорит Костя, тяжело дыша, чуть пригибаясь к земле. — Ты выбросил её ещё на повороте, — он протянул мне толстовку. Я закинул одежду на плечо и огляделся. Да, снова выпал из реальности. Мы стояли возле огромной ивы, под которой, устремляясь вдаль, к заливу, проходила тропинка. Окружавшая её трава чередовалась с высокими зарослями камыша, и его пушистые метёлки тянулись к небу, подобно ладоням. Гомон насекомых сгустился, стал громче, нежели ранее. Далеко же меня занесло. — Ты куда нас завел? — Костя повернулся назад, окидывая взглядом пройденный путь. — Прости. Случайно вышло, по привычке, — оправдался я. — Меня иногда заносит. Я с головой погружаюсь в ощущения и мысли. Костя взялся за гибкую ветвь ивы и стал медленно обрывать её тонкие листья. Не прекращая своё занятие, он проговорил: — Нет, это классно, — он сгреб горсть ветвей руками и завесил ими лицо. — Когда ты был в своей оболочке, то казался мне неживым. А теперь… — клавишник сбросил ветви. — Словно живее всех живых. Я улыбался. Просто стоял и улыбался, смакуя прекрасное чувство сближения своей души с другой. Ветер пробежался по моей спине и щекам. Я ощутил, как волоски на руках встали дыбом, спешно натянул толстовку и произнес: — Тогда пойдем? Здесь неподалеку есть живописное местечко, где я обычно забываюсь. Костя согласно кивнул. Мы двинулись вниз по дорожке, четко обрисованной в свете луны. Миновав крутой спуск, я прошел ещё пару метров, остановился на повороте и поманил Костю рукой: — Это здесь. За поворотом меня ждал берег залива, усеянный огромными валунами. Широкий мост, подобно волнорезу, пересекал неколебимую гладь воды. Деревянные доски чуть скрипнули, когда я ступил на них. Каждый мой последующий шаг сопровождался гулкими ударами, которым аккомпанировал тихий плеск воды, бьющейся о прибрежные камни. Я дошел до самого края моста и опустился на теплую поверхность. Сзади послышались неуверенные шаги. — А тут неплохо, — тихо заключил Костя, присаживаясь рядом. — Как будто и не в городе совсем, — его взгляд устремился на широкую рваную дорожку, оставляемую лунным светом. — Здесь никого не бывает, — таким же спокойным голосом отозвался я. Тишина была волшебная, не хотелось тревожить её. Я растянулся на досках и заложил руки за голову. Небо надо мной было исполнено густой синевой, среди которой одиноко возвышалась неполная луна. Облака рассеялись, однако звёзды не показались. Мы с луной поменялись местами: сегодня она пребывала в одиночестве, а рядом со мной находился весьма интересный человек. — Рассказывай, — прошептал я. — Что? — Костя протянул ноги, оперся на локти и взглянул на меня. — О себе и своей жизни, — я закрыл глаза, сделал вдох. — Мы с тобой ещё не квиты.