Часть 8 (2/2)

— Мне казалось, что шестерки Мундуса весьма охотно примкнули к тебе, — сказал он.

— Я их убил.— Что так? Не стали гавкать по команде?

Вергилия перекосило от гримасы злости и досады: удивительно как вечно ничего не выражающее лицо не покрылось трещинами от таких мимических усилий.— Бесполезная падаль, неспособная четко выполнить приказ, — с презрением произнес он. — Они довольно послушно зачистили порт от других демонов, но потом я поручил им принести мне кое-какие рукописи из одного музея и велел сделать все тихо — что, черт возьми, может быть проще для существ, которые перемещаются сквозь порталы? Но они подняли шум, перерезали охрану и персонал.Данте надавил пальцем на край почти пустой чашки, перекатил ее на ребре донышка, глядя как плещется черный кофе по белым стенкам, и отодвинул в сторону с дребезжащим звуком. В тишине поместья он, наверное, был слышан в самом дальнем углу парка, если, конечно, кухня здесь тоже не звукоизолированная.

Было бы очень кстати: мало ли как их разговор повернется, не хотелось тревожить бедных мальчиков из охраны, которые побегут на выручку своему боссу, и попадут под горячую руку двум взъяренным нефилимам.

— Боже мой, ну ты и подонок, — сказал Данте. — А я же тебя, блядь, предупреждал. Но ты ведь ты только себя слышишь.Сказал — и сам пожалел. В информации не было ничего нового: Вергилий прекрасно знал, что он мразота, каких поискать, и не считал нужным с этим что-то делать.

Но все-таки: каков пиздец, а? Когда люди хотят проверить, хорошо ли их собачки поддаются дрессуре, они выбирают что-нибудь попроще: бросают палку, мячик, командуют ?Лежать!? или ?Голос!?

Чванливый ублюдок не мелочился и сразу спустил своих новоприобретенных шавок на людей, хотя наверняка мог просто купить свои гребаные рукописи вместе с музеем в придачу. И, судя по тому, как его корежило от злости, нихуево так просчитался. Что, братец, не все поддается контролю, да?

— Да, я ошибся, и признаю это, — произнес Вергилий с горячим придыханием.

О, а вот эти интонации Данте были очень хорошо знакомы. После того, как он прикончил Лилит на обмене заложниками, и Мундус, взбесившись, впустил Лимбо в реальный мир, то точно таким же чувственным полушепотом рассказывал о суровой необходимости человеческих жертв ради высшей цели.

— Охуенно легко признавать ошибки, когда платят за них все равно другие. Потрясающе устроился.Вергилий чуть наклонил голову, подпер костяшками пальцев щеку и уставился на него одним из своих пронизывающих насквозь взглядов. И этот взгляд Данте знал тоже — не иначе сейчас ему припомнят его собственные грехи.

— За твои разборки с демонами в Лимбо тоже всегда расплачивались другие, но никаких угрызений совести с твоей стороны я что-то не заметил. Признаться, когда я искал тебя, шагая последу из разрушений и трупов, которые ты оставлял, я даже думал, что ты действительно кровожадное чудовище, каким тебя выставляла пресса. Так что, ради бога, не пытайся обелить себя на моем фоне.

Интересно, на что братец рассчитывал, говоря все это? Что Данте кивнет и пристыженно замолчит, пойманный на ханжестве? Бесполезно, такое с ним не прокатит — он действительно не испытывал угрызений совести, потому что в них не было никакого смысла, особенно сейчас. Влияние Лимбо на реальный мир всегда являлось лотереей, и невозможно было предугадать, что случится, если он впечатает в стену отродье — расколется ли демоническая башка, провалится ли кусок Лимбо в небытие или в реальности рухнет целый этаж вместе с людьми.

Ну и да, поебать ему было на людей — своя шкура его заботила больше. И что теперь? Заламывать руки от того, каким он был? Лучше уж он потратит время и силы на то, чтобы исправить хоть что-то. Или, по мнению Вергилия, он не имел права поменять свои взгляды на мир, на человечество, которое стало хотя бы чуточку лучше?

— Я не пытаюсь, — мрачно отозвался Данте. — И мы говорим не обо мне.— Конечно, — Вергилий дернул плечами, — ведь о себе ты любых разговоров избегаешь.

В его голосе послышалась… Обида? Тоска? Разочарование? Все это вместе? По непроницаемой роже прочесть что-либо не представлялось возможным, так что приходилось улавливать малейшие колебания интонации. Такими темпами Данте действительно научится телепатии, но даже она, блядь, не приблизит их к взаимопониманию. Что вообще Вергилию от него надо? Залезть к нему под кожу — да для чего?!— Абсолютная власть над демонами — зачем? — спросил Данте, отгоняя лишние вопросы, с ними можно разобраться потом.

— Я тебе уже говорил — кто-то должен натянуть поводок, — Вергилий раздраженно ущипнул переносицу и стал похож на себя обычного — высокомерного хлыща с манией величия, но хотя бы без примеси нечеловеческой жути.— Прижать высших демонов, которые остались после Мундуса легко. На каждого можно найти свою узду, принудить к подчинению, да просто перебить всех до единого, в конце концов — их не настолько много. Но я ничего не могу сделать с тем тупым зверьем, которое беснуется на улицах. Они не способны подчиняться осознанно — им просто не хватит на это мозгов. А заставить их испытывать животный страх… Для этого мне бы пришлось стать тобой и каждый день резать их на улицах города.

В другой раз Данте бы польстило такое признание его умений, но сейчас он во все глаза таращился на Вергилия, который переживал новое для себя чувство — полное бессилие. И это… Это было даже забавно. Идеальный до кончиков ногтей ублюдок, у которого каждый шаг был просчитан, выверен, а в любой ситуации имелся четкий план и еще десяток запасных, наконец-то столкнулся с тем, что ему оказалось не по зубам.

Не удивительно, что его самомнение могло затмить солнце — мудака ни разу в жизни не осаживали. Никто и никогда не мог поставить его на место, потому что Вергилий объективно был сильнее и умнее многих — да наверняка всех, кто встречался ему на пути. А потом ему встретился Данте, и вместе с дырой в груди он получил дыру в собственном самолюбии. Можно было смело ставить на то, что раньше он не проигрывал. Ошибался, заходил в тупик, переигрывал планы — да, но не проваливался с треском. Даже уничтожение Ордена не подкосило его по-настоящему: он убивался по утерянным данным, не заботясь о погибших людях, но все равно воспринимал это как не более, чем очередную помеху на пути к достижению цели.

Анархия в Лимбо-сити стала для него ударом куда более серьезным. Проиграть на поле Данте было еще не так зазорно, но на своем собственном — это уже слишком. У Вергилия не получилось то, что получалось всегда — контролировать ситуацию. И теперь он метался как загнанный зверь и искал любые способы вернуть контроль, а вместе с ним — свою самоуверенность.

Бедный малыш Вергилий, которого никогда не била жизнь. Данте прижал бы его к груди и покачал на ручках, не будь братец такой сукой и не выкопай он себе эту яму сам.— Так в чем проблема? — он допил остывший кофе из чашки. — Пошли надерем пару демонических задниц и покажем тварям, кто в городе главный.Вергилий поморщился, словно у него болела голова, а Данте предлагал ему оторваться на концерте.

— Это тупиковый путь. Скольких ты спас? Просто в грубых цифрах.— Многих, — Данте прищурился, догадываясь, к чему тот клонит.— Я статистику не веду.— А скольких не успел и не смог? Сдается мне, что в разы больше.Данте почувствовал, как внутри черной густой смолой закипает злость. Да, черт возьми, он не мог спасти всех и в одночасье исправить то, что они с Вергилием натворили. Но он делал то, что умел лучше всего — убивал демонов, выцарапывая город из их лап. И выкладывался на всю катушку, подгоняемый виной, а не отсиживался за высокой оградой поместья.

Так что напыщенному уебку напротив стоило закрыть рот, пока из него не посыпались ослепительно-белые зубы.— Поговорим о проебах, братишка? — прошипел Данте, задетый за живое. — Ну-ка, расскажи мне, каково наконец спуститься с небес на землю? Ты проапгрейдил сеть камер по городу, присвоил себе то, что осталось от Раптор Ньюс, чтобы они теперь толкали твою пропаганду, даже заставил правительство плясать под свою дудку, но что-то порядка в этом гнилом болоте не прибавилось!Вергилий яростно выдохнул, и от него прокатилась волна такой знакомой ледяной злости — о да, Данте, знал, как уязвить эту неуязвимую тварь.

— И я пытаюсь решить проблему, — зловеще-низким голосом произнес тот в ответ. — А не бестолково борюсь с одними лишь последствиями.Белая чашка в руке Данте треснула: ну все, блядь, пусть братец берет свою катану — им пора размяться. И, конечно, убивать он его не станет, но знатно повозит мордой по мерзлой ноябрьской земле.— Бестолково?! А не пойти ли тебе на хер?Вергилий ожидаемо никуда не пошел, продолжая буравить его своим колючим взглядом, а Данте был слишком в бешенстве, чтобы шутить на тему того, что он там недавно уже был.

— Твои усилия — это капля в море, Данте. А твой единоличный крестовый поход против всех демонов Лимбо — не более, чем жалкая попытка оправдаться перед самим собой, — он презрительно сощурился, а затем, словно бы этих слов было мало, добавил: — Я всегда знал, что тебе не достает характера, чтобы принимать решения и жить с этим.В повисшем молчании сухой треск стекла прозвучал раскатом грома — Данте смял в кулаке чашку, словно лист бумаги. Правда бумага не впивалась бы осколками в ладонь и не оставляла кровоточащие порезы.

Бесконечно долгое мгновение они смотрели друг на друга, ступая по тонкому льду: Данте словно в замедленной съемке видел, как бледное лицо напротив расчерчивают иссиня-черные прожилки вен, как до ослепительно-белого выцветает радужка Вергилия, как в абсолютном безветрии кухни колышутся серебристые пряди волос. И он прекрасно знал, что со своей стороны тот смотрит на оскаленную звериную рожу с налившимся кровью глазами. В который уже раз за эти сутки Данте оказывался у самой черты, за которой начиналось безумие и неистовство? Слишком много для одного дня: больница, полная изуродованных людей, откровенные разговоры с любимым братом, от которых его и без того хрупкое самообладание каждый раз покрывалось трещинами, и безудержный секс с ним же. Да, блядь, кончится это все когда-нибудь?..Какое-то время в немом оцепенении их протаскивало по волнам триггеров, а потом Данте стало смешно.

Управлять людьми? Спасать их? Куда им — они даже между собой разобраться не могли. И грызлись как два не выросших дебила, один из которых любит истории про мудрых и сильных королей, правящих железной рукой, а второй — про лихих, но благородных бандитов с большими пушками и добрым сердцем.

На смену ярости пришло истерическое веселье: они могут подраться, выясняя, кто из них прав, но это ничего не изменит — пробовали уже. Проблемы никуда не денутся, так что их спор о судьбе человечества — всего лишь семейная склока двух упрямых баранов, возомнивших себя невесть кем.

Может, без них мир и не скинул бы с себя демоническое ярмо, но за свою жизнь они разрушили столько всего, буквально шагая по трупам, что люди определенно не нуждались ни в таком защитнике, ни в таком правителе, как они.

Кэт была права: человечество прекрасно справится само, а им бы лучше отвалить в сторону. Но они этого, конечно, не сделают.

— Мы не тянем, Вергилий. Ни ты, ни я, — усмехнулся Данте. — Толкнули мир к краю пропасти, и теперь только и можем, что собачиться на кухне.

Вергилий, возвращая глазам и лицу нормальный цвет, хмыкнул и просто промолчал, а не принялся спорить, как в прошлый раз — ну что за прогресс. Протянув руку, он разжал пальцы Данте и принялся вытаскивать из его ладони осколки чашки.

Глядя на то, как на черной поверхности вырастает горка белых окровавленных кусочков стекла, и как Вергилий бережно вычищает ранки, Данте думал, что вот так всегда у них все и будет. Это их личный круг ада, на котором они будут гореть вдвоем, пока кто-нибудь из них не сдохнет.Данте залечил порезы, стряхнул оставшуюся стеклянную крошку и машинально потянулся за сигаретами, но потом вспомнил, что они вместе с плащом остались наверху. Недальновидно с его стороны, но кто ж знал, что ранний завтрак обернется, блядь, очередным выяснением отношений.

— Есть еще способ взять под контроль адские врата, — проговорил вдруг Вергилий. — Раз уж моя ангельская кровь — это помеха, то можно попробовать избавиться от нее.

Определенно, он зря не захватил сигареты. За прошедшие вечер и ночь Данте думал, что его протащило по всем эмоциям, которые только существуют: иступленная страсть и такая же иступленная ярость, отчаяние, обида, нежность, отчуждение, теплый уют, искренняя радость и тупая боль… Но, кажется, Вергилий решил преподнести ему последний подарок — леденящий душу страх в серебристой коробке с красивым бантом.— И почему ты до сих пор этого не сделал? — спросил он, сглатывая.

Вергилий улыбнулся усталой улыбкой и сцепил пальцы в замок:— Не так-то просто взять и отсечь половину своей сущности.Данте замер, глядя в одну точку — ему казалось, что из окна на кухню пролилась вся холодная промозглость ноября, и теперь эта дрянь, словно яд, текла у него по жилам вместо горячей крови. До него понемногу доходило, что именно ему только что сказал Вергилий, и какого черта он вообще притащился к нему неделю назад. Он знал, что убийство червяка в порту — это только предлог, но до этой минуты не знал для чего.

— От этого я должен был тебя удержать, да? — произнес он севшим голосом.

А что, если бы Вергилий к нему не пришел? Что, если бы после зачистки порта, Данте бы ему не позвонил? А если бы не явился сюда сегодня? От мыслей, что сейчас бы напротив сидел не просто его чокнутый брат-близнец, а настоящая демоническая тварь, в которой от Вергилия осталось примерно нихуя, пробивало холодной дрожью.— Если я решусь, ты меня не удержишь, — Вергилий смотрел на свои сцепленные пальцы, но взгляд у него был жуткий, пустой, обращенный внутрь себя.

Данте давно не чувствовал страха: его спутниками по жизни были смутная тревога в ожидании опасности, постоянное внутренне напряжение и отчаяние. Непосредственно сам страх остался где-то в детстве, в стенах приюта, когда он впервые столкнулся тем, что демоны жрут детей отнюдь не в страшных сказках, а реальность — не более чем куча слизкой гнили. Однако то, чего он не испытывал, наверное, никогда — это всепоглощающей паники, от которой дрожали внутренности. Даже на волоске от смерти он не паниковал, а продолжал биться из последних сил.

Но сейчас перед ним сидел еще более бледный, чем обычно, Вергилий, и Данте, чувствуя, как бешено заходится сердце, не мог придумать ни одной убедительной причины, которая бы могла его остановить.Что говорят самоубийцам, когда те балансируют на парапете крыши? Какими словами оттаскивают их от края? Жаль, что нельзя позвонить в службу психологической поддержки и уточнить. Потому что собственных способностей к убеждению Данте хватило только на жалкое:— Не надо.Вергилий поднял на него глаза, и Данте показалось, что он смотрит сквозь белую метель, завесу дождя и ледяную толщу.— Тебе-то какая разница? — он усмехнулся.Данте дернулся и едва не упал на табурете взад себя: чего, блядь? Это какая-то шутка, да?— Ты совсем… — начал был он и тут же осекся.Так вот в чем все дело: в том, что Вергилий конченный безжалостный психопат и ранимый нежный придурок в одном флаконе. И два месяца, пока Данте методично пытался угробить себя на улицах Лимбо-Сити, этот идиот сидел тут — возможно, даже на той самой скамейке — и обижался, потому что старший брат, видите ли, не захотел играть с ним в повелителей мира.

Данте упал лбом на лежащие на столе руки: оставил, блядь, брата подумать над своим поведением, называется. Ну он и подумал — додумался до какой-то дичи, и хорошо, что ему мозгов хватило хотя бы намекнуть, что не все окей, а не молча наворотить непоправимой херни.— Прости, — выдохнул он, не поднимая головы, и, черт, какого же усилия ему стоила эта горстка звуков.

Его все еще душила обида за то, что Вергилий лгал ему в лицо, манипулировал, вел себя как мудак и в конце концов бросился на него с мечом, хотя Данте вообще изначально не хотел с ним драться. И кровавая рана на месте доверия болела ровно так же, как два месяца назад, и братец эту боль своими извинениями облегчать явно не собирался. Какой-то частью мозга — наверное, той крохотной зоной, которая отвечала за адекватность — он понимал, что имеет полное право послать того на хер с концами. Он виноват перед Вергилием — за шрам на груди, за оскаленные клыки в ответ на любые попытки с ним по-настоящему сблизиться, за двухмесячный игнор и деланное равнодушие. Но именно из-за Вергилия они теперь завязли во всем этом без шанса выбраться, потому что тот собственными руками обрушил все, им удалось воскресить из детства и достроить за тот короткий срок, пока они расправлялись с Мундусом и его прихлебателями.

Данте вздохнул и закрыл глаза — ладно, плевать, он задвинет собственные обиды куда подальше, потому что его черед быть умным, терпеливым и все такое. Не факт, что получится, но кто-то же должен разорвать этот замкнутый круг.Аналогия с ангелом и демоном, которые, сидя на плечах, нашептывают всякую херню, в его случае была как никогда ироничной.

— Прости, — повторил он, чувствуя, как собственное дыхание отражается от холодного камня и влажным дуновением оседает на лице.В волосы зарылись чужие прохладные пальцы, и Данте улыбнулся, подставляясь под ласку. Если взглянуть на все со стороны Вергилия, то сколько раз он уже обжегся об него? И все равно как одержимый тянул руку в огонь прямо через черную пропасть столешницы так символично раскинувшуюся между ними.

— Приручаешь к рукам? — спросил Данте, припоминая разговор недельной давности.— Нет, это бесполезно, — Вергилий хмыкнул. — Просто глажу.

Данте глубоко вдохнул, усмиряя зачастивший пульс, и с усилием произнес:— Мы можем попробовать еще раз.На самом деле с этого надо было начинать, а не с жаркой ебли, но все-то у них — буквально — через задницу.

— Как ты себе это представляешь?Приподнявшись, Данте положил подбородок на руки и уставился на Вергилия.

— Никак, — честно признался он. — Но и других вариантов тоже нет. Ну кроме того, в котором мы сейчас берем мечи, выходим во двор и ставим жирную точку: либо ты меня прикончишь, чтобы я под ногами не путался, либо я тебе башку снесу до того, как ты свихнешься окончательно, — он помолчал и на всякий случай добавил: — Но меня такой вариант больше не устраивает, если что.— Меня он не устраивал никогда. Но я не стану отказываться от своих планов, — с нажимом произнес Вергилий, — а ты — прислушиваться ко мне.— Ну так подбери такие аргументы, чтобы я прислушался! Да начала попробуй хотя бы не лгать — честно, я намного сговорчивее, когда за моей спиной не пытаются провернуть какую-нибудь херню, — Данте вздохнул и ущипнул себя за переносицу — чужой жест, и он даже знал, от кого он к нему прицепился. — Я не знаю, Вергилий, наверное, ты будешь творить всякую жесть, а я — честно искать в ней разумное и правильное и подробно объяснять тебе, в чем конкретно ты охуел, если начнешь зарываться.Сложно было на роль морального компаса придумать кандидата хуже, чем Данте (разве что взять на нее самого Вергилия), но выбирать особо не приходилось.

И будет чудо, если миру не наступит окончательный пиздец.

Вергилий засмеялся — легко, без сардонических ноток, словно услышал что-то на редкость остроумное. Данте прикусил губу, чтобы не ржать в ответ — смех был заразительным, а у них так-то серьезный разговор.

— Теперь ты хочешь посадить меня на цепь, я правильно понял? — улыбаясь, произнес он и провел пальцами по бритому затылку Данте.Отойдут ли они когда-нибудь от этой концепции подчинения? Для них она не работала — подчиняться ни один из них не хотел и не умел, так что не удивительно, что они в конечном итоге сломались друг об друга.

— Да, блядь, нет! Я хочу, — Данте замялся, подбирая слово, — компромиссов, если уж по-другому никак. Типа, люди, которые не сходятся во мнениях, как-то же договариваются, — растеряно добавил он. — Может, и мы не безнадежны?— Боже, что я слышу: неужели ты наконец решил повзрослеть?Данте выставил средний палец и фыркнул:— Иди на хер, умник.

Вергилий бросил взгляд на электронный дисплей микроволновки с часами:— Я пойду работать, а потом, может, посплю немного. А ты? Останешься?

Данте сделал вид, что не заметил промелькнувшей надежды в его голосе, но внутри на мгновение сладко свело от этого крохотного изменения в ровном тоне. Остаться хотелось — хотелось уползти обратно в спальню, в разворошенную постель с горячим телом под боком. Будь его воля, он бы еще неделю оттуда не вылезал.

Но подобного они оба не могли себе позволить.

— Ты не поверишь, братишка, но у меня тоже полно работы, — хмыкнул он. — Я вообще-то охотник на демонов, и мне есть из кого выбивать дерьмо в этом городе. Так что дай знать, когда что-нибудь нароешь по моей просьбе, и я мигом примчусь.И, честно, он бы обошелся без тупых формальностей, произнесенных вслух, но с таким занудой-братом на это не было ни шанса.— Смею надеяться, мое следующее сообщение не выдернет тебя из чьей-то постели, — произнес Вергилий, прищурившись.

Данте вздохнул и, выбирая между ?еще, блядь, пояс верности на меня нацепи? и ?мне никто, кроме тебя не нужен?, остановился на:— Ты сейчас себя на один уровень с клубными шлюхами поставил, или мне показалось?Вергилий на мгновение замер, словно раздумывал, дать ему по роже или нет, а потом поднял ладони вверх, признавая поражение. Данте широко ухмыльнулся — в бесконечном поединке остроумий этот раунд остался за ним.

Уходя из ?Рая?, он отсалютовал хмурой охране зажженной сигаретой. Оставалось надеяться, что Вергилий наконец уведомит их о наличии брата-близнеца, который терпеть не может людей в форме, и в следующий раз они к нему не прицепятся.

Впереди за оградой в рассветной дымке ощерился небоскребами Лимбо-Сити, кишащий демонами, которые ждали, когда их выпотрошат мечом. Шагая по хрустящему гравию дорожки к воротам, Данте ежился и все еще с тоской думал не о работе, а о теплой постели с серыми простынями. Холодный воздух покусывал кожу, вырывался облаком пара изо рта и норовил забраться в самые внутренности. Но Данте вдыхал его полной грудью и щурился от бледного утреннего света, потому что после долгой ноябрьской ночи наконец всходило солнце.