Часть 7 (2/2)

Не отводя взглядов, они дрочили друг другу чуть ли не с идеальной синхронностью, и это, блядь, самое безумно-извращенное-охуительное, что Данте когда-либо делал. А Вергилий с упавшей на лоб челкой и приоткрытым ртом — самое завораживающее, что он когда-либо видел.

Сознание оплывало как горящий пластик, съеживалось и чадило дымом. Вергилий был так близко что Данте казалось, будто он дышит чужими легкими. И стонет чужим горлом, потому что собственное не могло издавать таких звуков — не могло ведь? И уж точно собственные губы не могли произносить имя брата, потому это просто, блядь, последняя остановка — до такого Данте не скатывался никогда. И чтобы случайно не ляпнуть еще что-нибудь излишне откровенное, он втянул Вергилия в настолько глубокий поцелуй, что имел все шансы им захлебнуться.От сухого трения кожу на члене начинало слегка саднить, и нужно было либо смочить ее слюной (и, нет, блядь, ни в коем случае не представлять Вергилия, который заглатывает по самые яйца), либо вообще закончить на этом, потому что взаимная дрочка — охуеть как здорово, но так-то у Данте были немного другие планы.

Он выбрался из-под разгоряченного Вергилия на буквально ледяную по сравнению с его телом простынь, давая себе короткую передышку — нужно было прийти в себя, остыть, вспомнить, что это Данте собирался морально размазать его в ничего не соображающую кашу, а не размазываться об него сам. Впрочем, в первом он тоже, кажется, преуспел: Вергилий лежал, упираясь локтями в постель и уткнувшись лицом в подушку, дышал загнанно и хрипло, словно спринтер после забега, и от этого дыхания спина с выразительно очерченными мышцами резко вздымалась и опадала.

Разглядывая растрепанные серебристые волосы, широкие плечи с идеально-округлыми дельтами, напряженные руки и шею с темной цепочкой медальона и целой кучей алых засосов, Данте вдруг как контрольным в голову прострелило острой и болезненной нежностью.

Блядские контрасты в их трижды перекрученных отношениях.Буквально дурея от сложной смеси чувств, Данте прижался к Вергилию со спины, целуя шрам симметричный тому, что был на груди. Как же заебало барахтаться в этой трясине из вины, отчаяния, недоверия, любви-ненависти и звериной похоти. Хотя какое там барахтаться — Данте уже даже трепыхаться перестал и просто шел ко дну, как брошенный в воду камень.

Да только дна все не было.

Он провел языком по ложбинке позвоночника Вергилия прямо вдоль длинного росчерка, изображающего лезвие Ямато, и, кажется, ему даже послышалось просяще-приказное ?еще раз?, сказанное в подушку. В этом Данте не был уверен, возможно, нечеловеческий слух подводил его, как и собственные подрагивающие руки, которыми он огладил бледные бока, а затем сжал ягодицы, разводя их в стороны и притираясь членом между ними. Вроде достаточно непрозрачный намек? Или ему стоило спросить согласия или хотя бы мнения Вергилия вслух? Потому что как бы Данте не хотелось отыметь его самому, втрахивая в матрас, такие вещи вроде как решаются вдвоем.Но Вергилий — прирожденный, блядь, руководитель, который с легкостью принимал решения за всех в этом мире, в том числе за себя и за Данте.— Тумбочка слева, второй ящик, — коротко произнес он, выныривая из подушки.

Данте с удивлением отстранился, полез на другой край кровати, ожидая найти пачку презервативов — какая-никакая смазка, уже неплохо. Но когда он непослушными пальцами схватился за блестящую серебристую ручку и потянул на себя, то смог выдать только невероятно глубокомысленное:— О.Презервативы действительно были и вместе с пачкой салфеток вполне себе могли сойти за набор одинокой дрочки для тех, кто пиздец как не любит пачкаться — вполне в духе Вергилия. Но интимная смазка уже как-то слабо вписывалась в эту картину, если, конечно, братец был не из тех, кто любит засовывать в себя что-нибудь длинное и резиновое, но дилдо и вибраторов в ящике вроде не завалялось.

Вариант, в котором Вергилий регулярно долбится с кем-нибудь в задницу тоже можно было отбросить как маловероятный. Потому что Данте твердо знал, что на постоянке тот трахается исключительно с работой.

Так что наличие тюбика с ярко-синей этикеткой вызывало определенные вопросы, главный из которых: какого хуя?

Конечно шуточки по оргии в звукоизолированной спальне — это всего лишь шуточки, но конкретно Данте здесь ждали со вполне понятными намерениями. И это должно было возбуждать: нет, правда, мысль о том, что братец так мечтал переспать с ним, что даже позаботился обо всех нюансах, должна быть обжигающе-горячей.

Но это же Вергилий. А Вергилий не мечтал — он просчитывал варианты.

Не иначе как в первом ящике лежал альбом с уцелевшими семейными фотографиями, а в третьем — какое-нибудь убероружие, способное легко убить нефилима. Ну, чтобы предусмотреть все исходы их неожиданного тет-а-тета.

Очень, блядь, неожиданного, судя по всему.Поэтому вместо возбуждения или хотя бы мимолетного восторга, Данте разобрала такая лютая злость, что он схватил Вергилия за волосы, вынуждая его запрокинуть голову, и звенящим шепотом произнес:— Объяснишь?— Инструкция на обратной стороне упаковки, — сипло процедил он.Для того, чье горло, кажется, вот-вот лопнет как натянутый до предела трос, он удивительно смело острил.Данте широко лизнул напряженную шею, испытывая что-то вроде восхищения: ему определенно нравилось, когда сквозь толщу отстраненной вежливости из Вергилия наружу лезла язвительная сука. Образ безупречного небожителя сразу трескался, делая того намного приземленнее и ближе.

— Какого хера ты ебал мне мозги и ломался как целка?— Обычно я не потворствую своим прихотям. Особенно тем, которые могут иметь... — он завел руку за спину и вцепился ногтями в предплечье Данте, сдирая кожу, — последствия.На некоторых тут же покрасневших царапинах выступили крошечные капельки крови. Острый запах мгновенно ударил в нос, добавляя смеси пота, секса и парфюма Вергилия пряную нотку. Это будоражило и будто рыболовным крючком вытаскивало из Данте что-то совсем уж неадекватное.

— И как же мы тогда здесь оказались, если ты весь из себя такой волевой и неприступный?Серьезно, блядь, что не так с этим кретином? Почему у него ничего не бывает просто? Просто поговорить по-человечески, просто попросить помощи, если нужно, просто, блядь, потрахаться, если хочется. Все-то у него с изъбеами, двойным дном и завесой недомолвок. И ладно, черт с ним, с Данте — Вергилию на него в известном смысле плевать. Но зачем измываться над самим собой? Зачем?!

— Я же сказал: обычно.Зарычав, Данте с остервенением впился в его плечо, легко прокусывая острыми клыками кожу и чувствуя солено-металлический вкус крови. Братец хотел его взбесить до пелены перед глазами — наконец-то у него это получилось. Вергилий соскреб с его предплечья еще пару сантиметров кожи, а, затем, видя, что толку от этого нет, приподнялся на одной руке, выжимая собственный вес и вес вцепившегося в него Данте, и взбрыкнулся всем телом, точно бешеный бык на родео.

Не удержавшись, Данте завалился на бок, выпуская из пальцев волосы Вергилия — ну не снимать же с него скальп, в самом деле? — и оказался снова прижатым к кровати. Уже второй раз за вечер — похоже, у кое-кого на этом пунктик.

— Я решил, — дрожащим от злости голосом произнес Вергилий, — что если мы все-таки переспим, то это случится здесь. А не в той помойке, где ты живешь и куда тащишь всех блядей этого проклятого города. Достаточно понятное объяснение?Раскрасневшийся, взъерошенный, взбешенный до кипучей ярости, Вергилий нависал над ним грозовой тучей — горячий, живой.Охеренный.

Наверняка Данте, расплывшийся в широкой улыбке, со стороны выглядел как псих.Ну и теперь многое вставало на свои места. Тогда в порту Вергилий взбеленился отнюдь не от того, что Данте, от которого разило женскими духами, напился накануне их вылазки. И от упоминания Кэт его не просто так корежило, словно он сожрал лимон без сахара.Из серо-голубых глаз напротив на него смотрела такая жгучая ревность, что все мелодрамы мира отдыхали. Дай ему в руки посуду, и он бы разбил ее не об пол, а прямо об лицо Данте. Хотя зачем этот стеклянный посредник — любимая катана меж ребер справилась бы не хуже.

Какой же он конченный собственник. Сколько уже он так давится своей желчью, бедолага?— Как же тебя разъебывает, господи, — довольно засмеялся Данте.Вергилий хмуро дотронулся до неаккуратного укуса на плече, из которого по ключицам и груди текла кровь.

— Черт, ты ненормальный, — проговорил он, вытирая испачканные пальцы об одеяло.

Данте по-звериному оскалился, демонстрируя клыки, а затем с некоторым усилием загнал обратно все демоническое, что лезло на поверхность. Вергилий мог записать на свой счет особое достижение — уже дважды он умудрился его выбесить до того состояния, в котором он обычно переходил к членовредительству. Чего с ним в постели не случалось никогда, потому что в этом смысле он себя отлично контролировал — он же не мразь какая-нибудь, чтобы людей калечить.Наверное, все дело было в том, что Вергилий человеком не являлся, и им обоим нравилось ходить по охуеть какому тонкому льду.— Я предупреждал, что тебе может не понравиться.

— Этого я не говорил, — Вергилий хмыкнул и бросил ему тюбик со смазкой. — Мы начнем? Или мне опять все сделать самому?Он зачесал мокрые от пота волосы назад и улегся рядом, вновь упираясь локтями в постель и прогибаясь в пояснице. Рана от укуса чуть подернулась подсыхающей корочкой, но затягивать ее полностью Вергилий не спешил — неужели в самом деле нравилось? Данте пододвинулся к нему ближе, щелкая крышкой и выдавливая смазку.

— Для того, кто привык отсиживаться за мониторами вместо работы в поле, у тебя слишком дохуя гонора, — он скользнул пальцами между бледных ягодиц, надавливая и растягивая.— Ты хочешь обсудить это сейчас? Серьезно?

Обсуждать не хотелось вообще ничего — хотелось уже наконец потрахаться, получить разрядку, потому что возбуждение успело почти схлынуть, пока он бесился, и вернуться вновь еще более навязчивым и душным. Вся эта затянутая прелюдия выматывала: Данте даже сходу бы и не вспомнил, когда последний раз у него на нее уходило столько времени.

Хотя это было ожидаемо: что прежде чем поебаться с Вергилием физически, придется поебаться с ним в душу.

Облизнув ладонь, второй рукой Данте дотронулся до своего ноющего члена и принялся медленно дрочить себе — терпения осталось по нулям, но трахнуть Вергилия без должной подготовки будет как-то совсем по-ублюдски с его стороны.

— Окей, можем обсудить что-нибудь еще, — выдохнул он, пытаясь не фокусироваться ни на тесной заднице Вергилия, ни на собственном стояке. — Например, можешь рассказать, как ты все это себе представлял. Чего хотел больше: выебать меня, или чтобы я тебя нагнул? Или, может, думал тянуть соломинки?

— Я думал, Данте, — медленно начал Вергилий, морщась и цепенея от напряжения, — что два взрослых человека способны договориться, как и в каком порядке доставить друг другу удовольствие в постели, не прибегая к дурацким фокусам.Охуеть.

Выстраивать такие длинные и осмысленные фразы с двумя пальцами в заднице и стоящим колом членом — это тоже какая-то нефилимская суперспобность, которая Данте конечно же не досталась? Какая жалость — будь он таким же высокопарным и хладнокровным козлом, наверняка жизнь сложилась бы не в пример проще.Хотя что там осталось от хладнокровия — ошметки, да и только. Даже занудные нотки в голосе звучали фальшиво-наигранно.

— Достаточно, — вдруг неожиданно твердо произнес он.— ...Нет? — неуверенно ответил Данте. — Брось, тебе же больно будет.

Вергилий ткнул пальцем в прокушенное плечо. Спасибо, что хоть шрам от Мятежника не припомнил.— Ты уж определись в своих противоречивых желаниях, — он ухмыльнулся чуть ехидно, а затем добавил: — Делай, что говорю.

Сраный манипулятор, выучил, блядь, за какие ниточки дергать, чтобы Данте на одних эмоциях выполнял то, что ему нужно. Нет, когда-нибудь он преисполнится в своем сознании настолько, что перестанет реагировать на откровенные провокации — может быть, наверное. Но точно не сегодня.Да и плевать: он честно попытался быть осторожным, и не его проблемы, что у Вергилия от нетерпения отвалился здравый смысл. Уговаривать и вразумлять его он не собирался.Нетерпеливый Вергилий — настоящий оксюморон, с ума сойти. У Данте собственная чаша терпения была размером с наперсток, но он никогда не думал, что сумеет вычерпать бездонное озеро, плещущееся в его брате.

Он встал на колени позади Вергилия, притягивая того за бедра ближе. Размазал смазку по члену, огладил большими пальцами белые ягодицы, оставляя блестящие следы на коже, и несколько раз дразнящие притерся между ними, прежде чем неторопливо толкнуться внутрь.

Туго, узко, тесно — какое ?достаточно?, блядь? И сам Вергилий ни разу не помогал, только сжимаясь плотнее вокруг члена. Данте сцепил зубы, с трудом преодолевая сопротивление напряженных мышц: ощущения были примерно такие же приятные, как если бы он засунул хер в тиски. Вот нахрена он вообще послушал этого кретина? Ему дали управление в руки — ну и рулил бы сам, заткнув братца подушкой. Потому что тот, судя по окаменевшим плечам и выгнутой спине, тоже был далек от райского наслаждения.

Хотелось пошутить про протаскивание верблюдов через игольное ушко, но Данте довольно низко склонялся над Вергилием, а у того были острые локти и отличный удар, которым он запросто мог выбить зубы вместе с челюстью.

— Да расслабься ты, блядь, — выдохнул он, придерживая одной рукой свой член у основания, а второй — твердое бедро Вергилия.Классная фраза, именно то, что нужно. Примерно, как если он бы ляпнул плачущему ?не плачь? или злящемуся — ?не злись?. Когда он уже научится подбирать слова?..Поэтому он даже не удивился, когда Вергилий сквозь зубы в ответ произнес:— Я скажу тебе то же самое, когда будешь на моем месте.Примерно таким же нежным и ласковым голосом обещают вспороть кишки, а потом подуть на ранку.

Однако это его уверенное ?когда? звучало многообещающе. Не то чтобы Данте прямо горел желанием испробовать все грани гейского секса — слабо верилось, что это может понравится — но ему было чертовски любопытно, как Вергилий трахается. Так что он был готов рискнуть своей задницей в самом прямом смысле, тем более так будет, типа, по-честному.

Данте уткнулся носом в его взмокший затылок, прикусил кожу над выступающими шейными позвонками, провел языком ниже, при этом протискиваясь членом внутрь еще глубже. Вергилий под ним терпел абсолютно молча, не двигаясь, не дергаясь даже, но по ощущениям напоминая скорее пластмассовый манекен, чем живого человека. Единственный рваный вздох он позволил себе, когда Данте наконец вошел в него на всю длину, замирая, притираясь пахом к ягодицам, давая привыкнуть.

Нет, конечно, он мог сделать все резко, одним рывком, наплевав на чужую боль, но… Не мог. Черт, Вергилий был прав: ему стоило поразмыслить над собственной ущербной логикой, по которой он протыкает его мечом, почти ломает руки, дерет за волосы и прокусывает плечо, а потом бережет его задницу.

И он обязательно об этом подумает, а еще спросит братишку, а не мазохист ли он случайно, когда под ним не будет его горячего и охуенного тела.

Данте качнул бедрами — медленно, пробуя, улавливая ответную реакцию — и сам довольно замычал, беспорядочно шаря по спине Вергилия, его ребрам, плечам, ягодицам, словно до этого прежде к нему не прикасался. Он даже попытался прочувствовать драматичность момента: вот он, трахает своего брата-близнеца, захлебываясь в этих извращенных и уже вообще ни на что не похожих отношениях, но в голове звенело блаженное ничего, а все связные мысли стекли вместе с кровью к члену. Ну и черт с ним: глубокие экзистенциальные размышления во время секса — все равно не его профиль.— Заткнись, — проговорил Данте, буквально кожей чувствуя, что у Вергилия назрело несколько комментариев по поводу того, что он медлит. — Без тебя разберусь.

Ну и, само собой, фраза, что где-то в мире разберутся без него, для братца явно была личным оскорблением, поэтому что он тут же двинулся сам, насаживаясь и вздрагивая. Данте звонко шлепнул его по ягодице, затем схватил одной рукой за поясницу, а второй — за подбородок, просовывая пальцы в приоткрытый рот. Чтобы чувствовать, как горячий язык скользит между ними, и собирать надсадные, дрожащие звуки — о, уж их-то он из Вергилия выбьет.

Данте трахал его быстро, грубо, не церемонясь, потому что даже при всем желании не смог бы себя сдерживать — слишком долго они ходили вокруг да около. Да и не было такого желания — кому тут вообще нужна была какая-то сдержанность? Уж точно не самому Данте, и даже не Вергилию, который выгрызался в его пальцы с такой силой, что удивительно, как до сих пор не перекусил кости пополам. А перекусил бы — да и похуй, регенерация такое поправит за пару минут. Как поправит снова открывшиеся ранки от укуса на плече брата, из которых засочилась кровь, а еще — новый, яркий, прямо на загривке, в который Данте вцепился, рыча, когда Вергилий так прогнулся в спине, что каждый из его позвонков должен был прохрустеть. Но хрустела только серая простынь, которую тот стискивал в пальцах. А еще — тонкая перегородка внутри Данте, которая оделяла более-менее человеческое от совершенно звериного.

Он бы вплавился в бледную кожу Вергилия, если бы мог, потому что со всей жадностью ему хотелось еще — еще больше, ближе, теснее. Но оставалось только с бешеной силой вколачиваться в изогнувшееся тело, чувствуя, как внутри скользко и влажно — прямо, как в блядском рту Вергилия, из которого доносились низкие и хриплые стоны. Не громкие — на театральные завывания порно-актрис даже рассчитывать не стоило — но ощутимые. Их Данте даже не столько слышал, потому что в ушах гулко стучали кровь и собственное сердце, а чувствовал раскатистой вибрацией по мокрым от слюны пальцам.Он бы поделился вслух, как ему охуенно, жарко, восхитительно, но, во-первых, пришлось бы напрягать извилины и язык, чтобы выдать хоть что-то членораздельное; а, во-вторых, всем нефилимским чутьем он ощущал, что, если сейчас откроет рот для чего-нибудь, кроме стонов, Вергилий пробьет ему горло призванными клинками. И он подохнет прямо так, истекая кровью и с членом в заднице своего близнеца, потому что для запуска регенерации нужно наскрести достаточно сознания, которого у Данте осталось даже меньше, чем нихуя.

Не прекращая двигаться, он прижался губами к правой лопатке брата — целуя, собирая соленые пот и кровь, вылизывая узор клейма, наслаждаясь откровенной дрожью Вергилия. Ему ведь тоже хорошо? Потому что — Данте окинул взглядом все царапины, кровоточащие укусы и засосы — больно уж точно наверняка. Об этом он, блядь, как всегда позаботился в лучшем виде.

А ведь он, хоть и действительно любил жесткий секс, не был из тех, кому обязательно нужно трахаться на грани садизма — считал это уделом уебков, не способных самоутвердиться иным способом. И Вергилий, который берег свою нежную белую шкуру как собственное самолюбие, позволял это… Все это.

Пиздец, что они делали друг с другом.Он облизал собственные пальцы и дрожащей рукой обхватил член Вергилия: надо было сделать это раньше, но Данте слишком увлекся собственными ощущениями. И, черт, это было совсем неправильно: так-то в постели он любил не только брать, но и отдавать тоже, потому что быть эгоистичным мудаком считал ниже своего достоинства, и потому что тут не только у Вергилия самолюбия и тщеславия через край — Данте привык, что под ним стонут и сходят с ума от удовольствия.В ответ Вергилий накрыл его ладонь своей, задавая темп, направляя — ну куда же, блядь, без его чуткого руководства, Данте бы ведь сам никогда в жизни не сообразил, как надо дрочить хер. Хуже того, придурок сжимал его кисть так, словно хотел стереть кости в труху, и это по-настоящему мешало. С другой стороны, вряд ли он достаточно адекватно оценивал свои действия: судя по хаотичным ответным движениям в сторону члена Данте — точно нет. И это вышибало бы мозги, если бы к этому моменту осталось, что вышибать.Оргазм забрезжил дрожью внизу живота, и, кончая, Данте сорвался на откровенный вскрик, который наждачкой прошелся по напряженным связкам и пересохшему горлу. Он едва успел вытащить член, потому что хотел выплеснуться не вовнутрь, а прямо на напряженную спину, ягодицы и соблазнительный изгиб позвоночника. Смотреть, как мутно-белые капли спермы стекают по светлой коже, срываясь с боков на простынь. Оттянутое так надолго удовольствие теперь перемалывало его жерновами, заставляя дрожать всем телом, а реальность перед глазами — расплываться, как акварели в воде.

Это было лучше, чем самая качественная неразбавленная дурь, лучше, чем демоническая кровь на руках и мече, лучше, чем падение с высоты спиной вперед и лучше, чем прошивающие насквозь биты любимого трека из колонок.Лучше, чем охуенно.Обеими руками Данте растер лицо, пытаясь собрать себя заново, и даже не удивился, что по его левой руке — той, которую он все это время держал во рту Вергилия — до самого локтя текут капли крови из прокушенных пальцев. Удивился он тому, что пальцы вообще на месте. В конце концов, когда суешь их в пасть льву, нужно быть готовым их лишиться.Он дал себе ровно десять секунд, чтобы отдышаться и утереть пот со лба, а затем произнес:— Повернись.Вергилий так и не кончил — наверное, это было вполне ожидаемо, но оставлять все так Данте не собирался.

Искусанное и изодранное тело под ним завозилось, шипя не хуже змеи, и наконец брат повернулся к нему лицом — с темными пятнами крови в уголках губ, красными щеками и прилипшей ко лбу мокрой челкой. И с жадным и расфокусированным взглядом, от которого у Данте перехватывало дыхание.

Не мешкая, он обхватил член Вергилия обеими руками, игнорируя боль в пальцах, но его тут же схватили за волосы и требовательно потянули вниз, к паху.

— Отсоси мне, — прохрипел Вергилий, сильнее вплетая пальцы в его волосы.И, блядь, даже затраханный до полубессознательного состояния ублюдок умудрялся не просить, а приказывать. И вообще, он мог бы не говорить ничего, потому что Данте в состоянии понимать настолько тонкие намеки вроде члена на собственных губах. По эту сторону процесса ему бывать не приходилось, и не то чтобы в этом было что-то интуитивно не понятное, но…Он сполз вниз, чтобы было удобнее, и приоткрыл рот, азартно прикидывая, как бы изъебнуться и заставить Вергилия стонать громко в голос — если такое вообще возможно.

Правда, когда его грубо насадили глоткой на весь член целиком, Данте понял — изъебываться он будет в другой раз. Потому что сейчас он, судя по всему, вот так резко и сразу познает все сакральные тайны глубокого горлового. Без тренировок по усмирению рвотного рефлекса, прелюдий и охуительных советов вроде ?расслабьтесь и следите за дыханием?.

Как расслабиться, когда дерут и без того саднящее от хриплых стонов горло, он не знал — просто пытался хотя бы не задохнуться. Интересно, это вообще спонтанное желание, или Вергилий, лежа тут в своей кровати-пепельнице, дрочил под одеялом и представлял, как трахает его рот? Но в целом Данте был вообще ни разу не удивлен, что долбаному деспоту, вцепившемуся в его волосы, по кайфу долбить членом заднюю стенку горла с деликатностью отбойного, блядь, молотка.

Хорошо, что он жрал последний раз еще утром. Потому что хоть глотка и конвульсивно сжималась в спазмах, настоящей тошноты не чувствовалось.Данте упрямо попытался подразнить Вергилия еще и языком, но с тем же успехом он мог облизывать поршень в двигателе на полном ходу: братец толкался в его рот в бешеном темпе, жестко и остервенело-механически. Из приятного в этом было только сладкое осознание того, что у вечно строгого и сдержанного зануды основательно сорвало крышу, но Данте даже и не думал протестовать и сделать все по-своему. Вергилий же позволил трахать себя так, как нравится ему, значит и сам Данте позволит делать с собой все, что угодно.

В конце концов он умел быть благодарным.Благо, надолго Вергилия не хватило: содрогаясь всем телом, он еще крепче сжал волосы Данте, словно боялся, что он отстранится (как будто у него был шанс сделать это, не оставив всю шевелюру в чужих руках), и с надрывным стоном кончил. Сперма брызнула на язык и небо, и Данте чувствовал, как она вместе с вязкой слюной стекает из приоткрытых губ по члену Вергилия на бледную, пронизанную выпуклыми венками кожу паха и дальше на постель.

Наверное, если бы Данте сейчас посмотрел на себя со стороны, ему было бы даже чуточку стремно и стыдно.

Или нет.

Он выпрямился, оттер губы тыльной стороной ладони, задумчиво перекатывая во рту непривычный горьковатый привкус — ну, вполне терпимо и не так тошнотворно, как он ожидал. К тому же зрелище Вергилия, которого по бедрам била крупная дрожь, и который стеклянным взглядом таращился в пустоту, дорогого стоило.

Данте был почти готов признать, что оно стоило всего гребаного мира.

Потянувшись, он повел плечами, запуская наконец регенерацию — глубокие царапины на правой руке и следы зубов на левой начало приятно покалывать. С некоторым сожалением он смотрел, как напротив Вергилий точно так же затягивает повреждения на себе, как выцветают алые пятна засосов и исчезают укусы — о них теперь напоминали только разводы засохшей крови.

Ничего, он всегда может поставить новые.Данте свесился с кровати, нашарил плащ и вытряхнул из карманов сигареты.

После такого ему бы стоило выкурить всю пачку сразу. И это было так странно: чего-чего, а секса у никогда не было мало, но самый яркий внезапно оказался с собственным братом-близнецом. И если представить, что все это время жизнь везла Данте рожей по земле именно сюда — в развороченную постель Вергилия, пропитанную потом, спермой и кровью, то ради этого стоило потерпеть стесанную кожу и выбитые зубы.Ради оргазма на одиннадцать из десяти, ради эмоциональной разрядки, от которой внутри все полыхало огнем, ради чувства близости — не мимолетного и фальшивого, а вполне себе настоящего.Ради тяжело дышащего Вергилия, который отрешенно накручивал на пальцы собственные пряди волос и блуждал взглядом по потолку, словно надеялся отыскать там ответы на то, как и почему он до всего этого дошел.Он даже не обратил внимания на сигареты в руках Данте —это же насколько нужно быть в прострации, чтобы не подрубить привычного зануду?— Что, даже никаких возражений? — не удержался и спросил он, усаживаясь на бедра Вергилия и чиркая зажигалкой. — Я думал, тебе не понравится, что я курю в постели.

Руки слушались хреново, и проклятое колесико соизволило высечь искру только раза с пятого. Затянувшись, он шумно выдохнул, чувствуя, как по телу вместе с сигаретным дымом разливается приятная усталость.— Да плевать, — отмахнулся Вергилий и задумчиво просунул палец в дыру на простыни, которую сам же и проделал. — Все равно теперь только выкидывать.

— Что, жалеешь?Вопрос осел на языке острой шрапнелью, и, разумеется, Данте спрашивал вовсе не о испорченных простынях. На сожалеющего Вергилий не походил ну никак, но это ни о чем не говорило — тот был мастером выдавать максимально уместные и правильные, но вместе с тем абсолютно лживые реакции.

Вергилий поднял руку и невесомо огладил его ребра костяшками пальцев — щекотно, приятно.— Разве похоже, что я жалею?Данте хмыкнул: ответ его устраивал, и развивать тему он не собирался — только очередной порции откровений на грани допустимого ему не хватало. Сейчас было слишком хорошо, а всякие честные разговоры можно малодушно отложить на потом. Разумеется, поговорить придется, расставить все точки над ?i? и все в этом духе, но у Данте был большой опыт в игнорировании проблем ради короткого удовольствия.

По лицу Вергилия было видно, что он-то как раз и сейчас не против поболтать, но Данте поднес к его приоткрытому рту сигарету, как бы предлагая занять его чем-нибудь другим. Это была очень топорная попытка перевести внимание, но в серо-голубых глазах напротив на миг скользнуло великодушное согласие.

И все-таки насквозь отмороженный братец иногда бывал чутким.

— Серьезно? — Вергилий перевел взгляд с Данте на тлеющий огонек рядом со своим лицом.— А ты попробуй. Вдруг втянешься, сменишь привычки на более адекватные и престанешь чуть что компульсивно хвататься за катану, как маньяк за нож.

— В колониях для несовершеннолетних преподают психоанализ? — Вергилий закатил глаза, но, повинуясь чужой прихоти, все-таки обхватил губами подставленную сигарету.

И к этому Данте оказался не готов, потому что, оказывается, всю жизнь курил ради вот этого момента. Потому что в клубах сигаретного дыма, среди смятых серых подушек и темных пятен крови Вергилий с разметавшимися волосами, блестящий влажной пленкой пота, словно серебристая капля ртути, и затягивающийся с его пальцев — это полный пиздец.

Данте трахнет его еще раз. Только передохнет немного.— Не-а, — покачал он головой, с трудом вспоминая, что ему вообще-то задали вопрос, — но под нудятину типа документалок и научпопа неплохо спится.

Или нет, если острое чутье буквально вопит о том, что вот-вот случится какая-то срань. И тогда приходится отупело пялиться в одну точку и судорожно сжимать в руках пистолеты, слушая всякую хрень про жизнь австралийский белок, магнитное поле Земли и расследования авиакатастроф. Но рассказывать об этом Данте, естественно, не стал, потому что не в его привычках после секса вываливать мрачные детали прошлого.— Встань, — проговорил Вергилий, приподнимаясь на кровати и перекидывая сбившийся за спину голубой камень медальона обратно на грудь.— Зачем?

— Я хочу в душ. Тебе бы тоже не мешало.

— Зачем? — повторил Данте, не двигаясь.

— Мне правда нужно объяснять, или это какая-то завязка для остроумной шутки? — Вергилий оперся ладонями позади себя.— Я не понял, у тебя что, на остаток ночи есть какие-то еще планы? Если нет, то не дергайся — я сейчас перекурю, и мы продолжим. Ты там вроде что-то собирался мне сказать, когда я буду на твоем месте. Или что, берешь свои слова назад?

Вергилий задрал подбородок выше, окидывая его оценивающим взглядом из-под полуприкрытых век и явно выбирая реплику для ответа.

— Так просто? Я думал, мне придется заламывать тебя силой, — произнес он наконец. — С твоими-то комплексами по поводу подчинения.Данте поперхнулся сигаретным дымом: за всю его жизнь его обвиняли в чем угодно — убийствах, терроризме, воровстве, разбое — но только, блядь, не в наличии комплексов. И кто? — уебок, мечтающий поставить на колени и оттрахать весь мир.

Ухмыляющийся уебок с темным пламенем на дне зрачков, который с нетерпением ждал ответной реакции.— Если ты хотел услышать, что ни под кого, кроме тебя я не лягу, то наслаждайся — услышал, — проговорил он, стряхивая пепел прямо на одеяло. — И да, я не поведусь на провокацию так легко.

— Поведешься, — Вергилий хмыкнул и добавил уже другим, деловитым тоном: — А тот системный блок, что ты мне притащил? Мне казалось, тебе это нужно срочно, так что я мог бы…Окончание фразы, наверное, было примерно таким: ?я мог бы заняться этим сейчас, ты только попроси?. Ага, конечно: Данте, само собой, был тем еще дебилом, который умел только все портить и ломать, но не до такой же степени.

Но в целом — это вообще что? Попытка прощупать его приоритеты? Не поменялись ли? Или братец ожидал услышать что-то определенное? Что между ним и остальным миром Данте выберет его?Да, блядь, как они снова оказались на этой тонкой грани?Словно в долбанной викторине, Данте взял минуту на подумать и перебирал варианты.

— Подождет, — наконец коротко бросил он.

Вергилий чуть усмехнулся и потянулся к его губам, вытаскивая из них сигарету.Ответ все равно не был на сто процентов правильным, но он его засчитывал.