Часть 7 (1/2)

Выяснилось, что тащиться до спальни придется тысячу лет, потому что Вергилий облюбовал комнату на втором этаже почти в самом конце коридора. Само собой, Данте с предложением ?открыть ебаный портал ебаной катаной хоть раз по делу? был послан, так как братец не посчитал, что для использования его драгоценного меча есть весомый повод.

Разумеется, повод был, но Вергилий — мелочный козел, и ему просто нравилось измываться над братом.

Тогда Данте, теряя терпение, попытался зажать его прямо в коридоре у стены, но тут же бесцеремонно получил локтем под дых.

— Напоминаю, что здесь стоят камеры, — проговорил Вергилий. — Я не намерен развлекать охрану.— Да, блядь, что ж ты такой конченный-то, а? — морщась, прошипел Данте. — В собственном доме не можешь делать то, что хочешь.

— Я тебе уже объяснил, чем вызваны предосторожности. Имей терпение.Ну и как Данте мог удержаться от такого плоского и предсказуемого:— Я бы лучше тебя.

Вергилий только многозначительно хмыкнул и зашагал по направлению к лестнице. Данте уныло поволокся следом.Пустой особняк не вызывал ни ощущения уюта, ни сколько-нибудь теплых чувств, особенно после того, как к ремонту приложил руку Вергилий. И если в детстве Данте просто не задумывался над тем, какой он огромный и безжизненный, то сейчас испытывал ощущения на грани дискомфорта. У него не было агорафобии или чего-то подобного, но подсознательно он привык полностью контролировать пространство вокруг себя, а большое количество закутков и длинных проходов нервировало. Для жизни он бы однозначно предпочел что-нибудь покомпактнее: как минимум, что-то без высоченных крестовых сводов над головой, которые благодаря хитро организованному освещению тонули в сумраке, делая потолок просто бесконечным.

Серьезно: долбаный замок с бледным до синевы Вергилием в роли Кентервильского привидения.

Может, он на самом деле нанял охрану, чтобы не тронуться умом в полном одиночестве?— Как так вышло, что ты просто заселился в руины, и ни у кого не возникло вопросов? — поговорил Данте, разглядывая хрустальный водопад люстры в холле пока поднимался на второй этаж.

— Уладил юридические процедуры по получению наследства, — со снисходительным вздохом ответил Вергилий. — Банк, принадлежавший нашему отцу, и еще кое-что по мелочи прибрал к рукам Мундус, а до поместья ему дела не было. Кстати, — он усмехнулся, — все твои документы лежат у меня, если тебе вдруг они нужны.— Мои что?Какие бы то ни было официальные бумаги, касающиеся него, Данте последний раз видел лет десять-двенадцать назад. Ну, если не считать толстенного дела в полиции — его-то он лицезрел куда чаще, чем хотелось. Все остальные бумажки давным-давно проебались где-то в дебрях пенитенциарной системы, и он ни разу не попытался их вернуть. Да и зачем они ему, когда он всю жизнь в розыске, а официальная работа, с которой платят налоги, постоянная прописка, страховка и прочие якоря размеренного существования ему все равно не светили.

— Документы, Данте. ?Рай? — это и твое наследство тоже, так что пришлось озаботиться соблюдением всех формальностей.—Подделал?

— Восстановил, — Вергилий тонко улыбнулся. — Пришлось объехать по кривой кое-какие правила, но это было не слишком сложно.— Почему просто не оставил все себе? Уверен, у тебя была такая возможность, и это было бы куда проще.Вергилий остановился у одной из дверей, вытащил из кармана ключ — обычный, металлический, с маленьким деревянным брелком. Никаких сканеров отпечатков пальцев, секретных паролей и кодовых замков — удивительно.

— Я уже говорил: я бы хотел, чтобы ты тоже жил здесь, — сказал он, не поднимая головы — Проходи, — он распахнул дверь, пропуская Данте вперед.Когда ослепительно-ярко вспыхнул свет, резко захотелось протереть глаза, чтобы убедиться — это просто интерьер такой, а не облако сигаретного дыма.Потому что Вергилий жил среди клубов тумана, пороха и стального блеска.

Темно-серые панели на стенах, отделанные более светлыми серыми рамками. Серебристая кисея, стекающая с карнизов над двумя окнами. Графитовое белье на идеально застеленной кровати с высокой деревянной спинкой. Комод, к которому с одного бока прижимался узкий витринный шкаф со стеклом в сетчатом переплете, и настенное зеркало настолько строгих очертаний, что было больно смотреть его прямые углы.

Блестящая хромом фурнитура. Люстра с десятком маленьких лампочек на концах извивающихся металлических стеблей. И белый свет как в морге.

Грифельный, антрацитовый, пепельный — Данте перебирал в голове названия серых оттенков, которые знал, потому что, кажется, они присутствовали здесь все разом. Темный блестящий лаком пол и черные портьеры хотелось принудительно посыпать пылью, чтобы они не били по глазам своей вызывающей яркостью.

Даже, блядь, ноутбук на прикроватной тумбочке, имел корпус стального цвета.Охуеть. Не удивительно, что Вергилий херово спал. У него же не спальня, а роскошная и комфортабельная камера-одиночка — осталось только железные решетки на окна поставить. И пару мальчиков из охраны перед входом. Хотя, если вспомнить его берлогу в Ордене, то принципиальных различий не было — просто бетонные пол и стены сменились на дерево, а книжные шкафы остались в кабинете.

— Миленько, — только и выдавил из себя Данте. — Хоть сейчас в каталог самых депрессивных интерьеров. Не знаю, как ты умудрился воплотить всю безысходность мира в этой комнате, но я прямо впечатлен. Надеюсь, твой дизайнер не повесился сразу после того, как выполнил заказ.

— Нет, теперь он работает над комнатами правого крыла, — невозмутимо ответил Вергилий, запирая дверь и со звоном бросая ключи на комод.— Соболезную ему.

Дробно отстукивая каблуками ботинок по паркету, Вергилий подошел к окнам и поочередно задернул тяжелые шторы на каждом. Затем, на ходу расстегивая часы на запястье, вернулся к комоду, убрал их в открытую коробку с темно-синей подушечкой, взял маленький пульт и принялся регулировать освещение люстры: с пронзительно-яркого до прямо-таки интимного полумрака.Данте, с тоской глядя на все эти манипуляции, подумал: ну, пиздец.Наверное, как-то так у него это всегда и было. Спутница на ночь, которую Вергилий посчитал достаточно занятной, чтобы ему было не совсем скучно ее трахать. Поход в ебучую оперу — или куда там водят женщин приличные мальчики при деньгах и с бедной фантазией. Номер в отеле: чистый, опрятный, во всех отношениях уместный — с бутылкой шампанского, широкой кроватью и толстыми стенами. И секс — чопорный, как викторианская вдова, и формальный, как собрание акционеров банка, потому что даже будучи полностью раздетым Вергилий наверняка оставался застегнутым на все пуговицы.

— Могу предложить виски, если хочешь, — тоном светской беседы проговорил тот, приоткрывая стеклянную дверцу шкафа.Если так пойдет дальше, то Данте разобьет ее лбом Вергилия.

Он в два шага оказался рядом, захлопнул одной рукой дверцу, от чего стекло жалобно звякнуло, а второй схватил брата за шею, притягивая того ближе.

— Предложи уже наконец себя, — раздраженно выдохнул он Вергилию в губы.

— Бывают моменты, когда ты не психуешь и не злишься? — в его спокойном голосе не было ни тени ответного раздражения, ни укоризны, ни даже недовольства — только сдержанный интерес.

— Да. Например, когда меня не злят.И, ну, разумеется, мудаку в зеленом хватило наглости обронить:— Что-то не так?Данте хотел было зарычать, впечатать Вергилия в стену, чтобы по ней поползли трещины, но, слизывая с чужих губ откровенную усмешку, замер и со свистом втянул воздух.

Вот же хитрая сука.Когда он планировал довести брата до того, чтобы его самообладание лопнуло как перетянутая струна, то как-то не учел, что Вергилий в ответ тоже захочет провернуть нечто подобное. Правда, между ними было одно очень существенное различие: Данте никогда не считал нужным сдерживать себя в хоть в чем-нибудь — в гневе, в удовольствиях и желаниях, в драке, в сексе и в словах.

Конечно до по-настоящему отъезжающего сознания доходило крайне редко, но Вергилию знать об этом не обязательно. В конце концов в прошлый раз, когда Данте вынесло мозги к чертовой матери, он его чуть не убил. Повторить подобный эпизод, но уже в постели, было отчасти заманчиво, но все-таки, пожалуй, нет.

Данте подтолкнул Вергилия к кровати — не зря же они тащились сюда через весь особняк? — и тот, не сопротивляясь, рухнул на постель. Вытащив из-за пояса джинсов пистолеты, Данте бросил их поверх одеяла, намереваясь потом засунуть по привычке под подушку, и уже хотел было упасть на Вергилия сверху, как замер под дулом Эбони, направленным ему в грудь.— В этом, — Вергилий ухмыльнулся и повел пистолетом снизу-вверх, — ты в мою постель не ляжешь.На мгновение Данте даже растерялся, не зная, чему возмутиться в первую очередь: тому, что одну из его девочек ласкают чужие руки, или тому, что эти руки ласкают, блядь, не его самого. Но вместо негодования он выбрал:— Это намек на то, чтобы я разделся?— Это не намек. Раздевайся.Ох уж эти повелительные интонации, с которыми он обычно говорил что-то вроде ?мне нужен ответ сегодня?, ?к следующей неделе это должно быть выполнено? и ?отнесите ко мне в кабинет?. Или ?убери ноги с моего стола? — эта фраза, разумеется, могла быть адресована только Данте, потому что остальные в присутствии Вергилия даже дышали через раз.

Хренов тиран любил всех держать в ежовых рукавицах, а вместо кнута и пряника предпочитал кнут, и только его.Данте, возвращая ухмылку, легко скинул плащ на пол, который тут же грохнул о паркет всяким барахлом в карманах. Так-то все шмотки, кроме него, были чистые, да даже и сам плащ был отстиран до вполне терпимого состояния, но вряд ли Вергилия это бы убедило.

— В самом деле можешь выстрелить? — он стащил майку и расправил голую грудь, как бы говоря, мол, ну давай.— А что меня остановит? От одной пули ты не умрешь. Да и от десятка — тоже.

— Мне будет больно.— Мне тоже было, но разе тебя это волновало?Злопамятный — прости, мама — сукин сын.

— Эй, я же вроде прощен, нет? — Данте поставил одно колено на кровать и, опираясь на руки, навис над Вергилием.

В живот уперся холодный металл пистолета.— Джинсы, Данте, и обувь.Расслабленный, чувствующий себя хозяином положения, и непоколебимо самоуверенный Вергилий был интересным. Непривычным и необычным. Обманчиво-мягкий, как подушка, набитая пухом вперемешку с битым стеклом, вальяжный, усмехающийся той усмешкой, которую Данте обычно видел в зеркале, но все еще слишком сдержанный, чтобы отпустить себя полностью.

В балансировании на грани тоже была своя прелесть, если подумать, но Данте этого было недостаточно. Он хотел то жадное, дикое, безудержное, что текло у Вергилия в жилах, и что однажды ему довелось попробовать. И у него была пара идей, как вытянуть это наружу.Данте присел на полу, чтобы расшнуровать ботинки и повел плечами, чуть играя мышцами, рисуясь. Он знал, что Вергилий смотрит, ну и пусть — спина у него что надо.

— А ты раздеваться не собираешься? — произнес он, наконец забираясь на постель в одних трусах — нужно же было оставить хоть какую-то интригу и работу для рук Вергилия. — Или ждешь, пока я сам тебя раздену?Данте уселся на его бедра, склонился над ним низко — так, что раскачивающийся на цепочке медальон ударился о его подбородок. Вергилий прищурился и на мгновение поймал его губами, и в этом мимолетном движении было больше непринужденности, чем Данте видел от него за всю жизнь. Охуеть, вот это откровение, оказывается, даже этот зануда мог выдать что-то, ну, почти озорное.А еще красный камень охеренно смотрелся на его бледно-розовых губах.— Чтобы ты и мою одежду на пол бросил? Ну уж нет, — Вергилий уперся ладонью ему в грудь, — встань, я сейчас вернусь.Он даже попытался подняться, но Данте прижал его запястья к кровати, удерживая на месте.— Куда-то собрался?— Да. Туда, где есть вешалки и полки.

— В шкаф?— В гардеробную, — Вергилий кивнул в сторону стены напротив кровати. Приглядевшись, Данте различил две двери, которые маскировались под стеновые панели, поэтому он их даже не заметил сначала.Гардеробная. Ну, конечно, блядь, она у него была — надо же где-то развешивать сто пятьдесят одинаковых черных водолазок и раскладывать правые носки отдельно от левых. Интересно, он с утра сам одевается или вызывает пару лакеев на побегушках, чтобы его величеству застегнули брюки и начистили ботинки?Наверняка соседняя дверь вела в ванную, и Данте нихуя бы не удивился, окажись там зеркальные стены и потолок.

— Вставай, — повторил Вергилий с нажимом. — Я не позволю тебе разбрасывать мои вещи.Данте зло усмехнулся и подался вперед, чтобы прикусить кожу на выступающих ключицах, которые не скрывал ворот пуловера. Вергилий устраивал весь этот цирк специально, вставал в позу и, сука, знал, что говорить: фразы типа ?я тебе не позволю?, ?ты не посмеешь?, ?ты не сможешь? или ?у тебя ничего не выйдет? действовали на Данте как щелчок кнута. Но братцу, видимо, очень нравилось дергать тигра за усы, потому что выглядел он невероятно довольным.— Позволишь, — прошипел Данте, оттягивая зубами кожу. — И не только это, — он оставил красноватый след, который мокро поблескивал слюной. — Да, блядь, Вергилий, я же знаю, что ты все это нарочно — нахера ты меня выбесить пытаешься?

— Ты забавно бесишься, — Вергилий чуть улыбнулся. — К тому же я тоже не слепой, и вижу, как тебе интересно вести из себя меня. Почему бы мне не желать того же?Данте помрачнел и совершенно не соответствующим ситуации тоном проговорил:— Тебе не понравится.— Это мне решать.Он потянулся вперед, целуя глубоко и влажно, цепляя зубами нижнюю губу. Данте в ответ замычал от удовольствия, выгибая спину и крепче сжимая запястья Вергилия. Под пальцами зашуршал гребаный бесчувственный латекс, так далекий от ощущения гладкой кожи брата, что Данте решил: ну все, хватит, надоело быть единственным раздетым в этой постели.

Выпрямившись, он притянул ладони Вергилия к себе: в груди плескалось что-то вроде тягучего предвкушения, с которым опрокидывают первый шот, намереваясь ужраться до беспамятства. Данте позволил себе посмаковать это чувство несколько томительных секунд, а затем, более не мешкая, стащил с него перчатки.

Белые холеные руки были теплыми, но прохладнее его собственных — от Данте всегда тянуло жаром. Острые костяшки, перекатывающиеся под кожей сухожилия: он прежде не думал, что чьи-то ладони покажутся ему настолько сексуальными.

Перед глазами возникло воспоминание замершего Вергилия, когда Данте касался его рук той ночью, после которой между ними все окончательно покатилось черт знает куда. И — о, да! — в таком случае ему должно понравится то, что Данте собирался сделать.Глядя Вергилию прямо в глаза, он поднес его левую ладонь к рту и медленно провел по ней языком. Скользнул кончиком между безымянным и средним пальцем, прикусил подушечку большого, обжег дыханием до самого запястья, а затем вобрал в рот сразу два пальца и принялся посасывать их, царапая зубами угловатые фаланги. Пошло, мокро и вместе с тем с неподдельным наслаждением: охуенные пальцы, охуенные руки.Охуенный Вергилий.

Вторую руку брата он положил себе на грудь и едва не застонал от растекшегося по телу удовольствия — ему до дрожи хотелось ощутить прикосновение этих рук не через одежду и непроницаемые перчатки, а вот так, голой кожей. От внимательного взгляда Вергилия, который буквально пожирал его потемневшими от возбуждения глазами, это, естественно, не укрылось, и он с силой провел пальцами вниз, очерчивая мышцы пресса, оглаживая низ живота и оттягивая резинку трусов, чтобы она звонко шлепнула об кожу.

Вау, как много прикосновений сразу — Данте так-то предполагал, что Вергилий в принципе должен быть не самым отзывчивым партнером, привыкшим скорее получать ласку, а не оказывать ее. Но, чувствуя, как тот буквально впивается в его ребра и трет кожу вдоль солнечного сплетения, он засомневался.Возможно, все будет еще интереснее, чем он ожидал.

Вергилий жестко обхватил его подбородок, проталкивая пальцы глубже в рот, надавливая на корень языка, царапая его ногтями и шумно выдыхая сквозь приоткрытые губы. И в этом вздохе Данте отчетливо слышал надсадный скрежет металлического каркаса, на котором держалась его невозмутимость.Ну просто музыка для ушей. И Данте был готов позволить трахать свой рот пальцами как угодно, лишь бы слушать это срывающиеся дыхание.

Но на Вергилии по-прежнему было раздражающе много одежды, и с этим нужно что-то делать.Данте взялся за край зеленого пуловера и замер в некоторой нерешительности: он знал, что найдет под ним. Помимо идеального мускулистого тела, похожего на его собственное.

Вергилий, видя его замешательство, простонал:

— Боже мой, — он закатил глаза и, приподнявшись, сам стянул с себя пуловер. — Данте... — в сошедшей на нет интонации отчетливо угадывалось ?да блядь?.

Крайне интересный способ грязно ругаться, оставаясь при этом в рамках приличий. Братец как всегда умудрялся восседать на обоих стульях сразу.Длинный красно-розовый шрам тянулся по левой стороне груди. Несмотря на то, что даже нефилимская регенерация не убрала его, со временем он все равно должен побелеть, и на фоне молочной кожи перестанет так бросаться в глаза. Но пока он отчетливым красноватым росчерком напоминал Данте о том, что он полный кретин.Наклонившись, он провел по шраму языком, словно надеясь его стереть — зализывать эту рану было бесконечно поздно, но это ведь все равно лучше, чем никогда?

В волосы вцепились пальцы, и Данте дернули наверх.— Я польщен, что тебя наконец догнало чувство вины, — проговорил Вергилий ледяным тоном, — но это сейчас не к месту, не находишь? Или возвращаемся к варианту, который ты предложил: пледы и чай.

Яда в его голосе было столько, что змеи бы удавились от зависти.

— Это вряд ли, — хрипло произнес Данте, скользнув рукой по его брюкам и сжимая сквозь ткань твердый член.Для человека с таким стояком Вергилий дохуя много себе воображал.Данте сжал член в ладони сильнее, вызывая у брата судорожный вздох, а затем неожиданно одним молниеносным движением оказался сброшен на постель.— Эй! — возмутился он, вытаскивая из-под спины Айвори.

— Дай мне раздеться в конце концов, — Вергилий присел на край кровати, наклоняясь к ботинкам.Данте скользнул взглядом по клейму между лопаток — красивое, с широкими ажурными крыльями. Изящному во всем ублюдку даже нефилимская метка досталась изящней. Сам Данте носил на спине узорчик сильно попроще. Хотя и его хватало, чтобы вызывать вопросы, мол, зачем он вместо стандартных татуировок изъебнулся со шрамированием.

Знай он ответ раньше, ржал бы как конь, откалывая бесконечные шуточки про поломанные ангельские крылья и падение с небес.

Татуировки, к слову, тело нефилима благополучно слало на хер, магическим образом выводя краску, словно яд из раны. С пирсингом было получше — никаких человеческих проблем с воспалившимися проколами и их заживлением, но тут уж Данте сам не горел желанием подставлять потенциально уязвимую точку противникам. Нет, он конечно мог отращивать куски плоти заново, но оставить часть губы или сосок вместе с кольцом в когтях демона — удовольствие ниже среднего.Собственно, будучи подростком, после похожего случая он и решил, что и без пирсинга выглядит достаточно асоциальным бунтарем.Позвякивая пряжкой ремня, Вергилий педантично повесил брюки на спинку кровати и вновь забрался на постель — благо хоть про пуловер не вспомнил. Его Данте мстительно зашвырнул под кровать, намереваясь повеселиться, когда братец полезет его оттуда вытаскивать.Если полезет. И если не приставит к горлу Данте Ямато, заставляя лезть самому.Он не дал Вергилию улечься, вынуждая его стоять на коленях, а сам завертелся вокруг, осматривая, ощупывая, изучая. Сам Данте своего тела не стеснялся ни перед чужими людьми, ни тем более перед родным братом, поэтому в убежище Ордена вполне мог позволить себе разгуливать без майки, в одних джинсах, а наедине с Вергилием — так и вовсе в трусах или в полотенце на бедрах. В то же время сам Вергилий скрывался от него и остального мира за глухими водолазками, строгими брюками и перчатками, так что последний раз, когда он видел брата раздетым, тот был тощим семилетним мальчишкой, а не красивым атлетично сложенным мужчиной.Вергилий только выпрямился и расправил плечи, мол, давай, любуйся, весь твой.

У Данте спина однозначно была несколько шире, зато у Вергилия имелась гребаная королевская осанка — не иначе, чтобы настолько горделиво держать позвоночник, его в детстве привязывали к швабре и заставляли так ходить. А еще у него, кажется, грудь была чуть рельефнее — может, у него тут в подвале качалка с жимом лежа?

Острые скулы, выступающие ключицы и выразительные жгуты мышц косого пресса — с Вергилия можно было ваять те самые мраморные скульптуры, от которых перехватывало дыхание. Да что скульптуры — задрапируй его в римскую тогу и подними на постамент, и тот сам с легкостью сойдет за музейный шедевр.Данте ткнулся носом в шею и повел ниже, вдыхая запах кожи и парфюма: чертова статуя с литым идеальным телом даже пахла как-то идеально.

Сам Данте вряд ли годился для увековечения в камне: куда ему до этого ледяного великолепия. Зато, стоило чуть напрячь руки, у него на бицепсах мгновенно вспухали крупные вены, пружинящие от тока крови. Они оплетали предплечья, тянулись по тыльным сторонам ладоней, расчерчивая смуглую кожу, и в них текло столько силы, что ей было мало места — не удивительно, что при любой возможности она рвалась наружу.

Глядя на Вергилия, едва ли можно было заподозрить, что он тоже состоит из плоти и крови. Казалось, рань его, и польется прозрачная вода или капли белого воска, как с горящей свечи.— Все рассмотрел? — без тени смущения спросил тот.— А ты? — поинтересовался Данте в ответ, зная, что брат точно так же изучал его, сравнивая с собой. — Хочу тебя пиздец, — он обхватил Вергилия за пояс, прижимая к себе и притираясь кожа к коже.Ну, не то чтобы эту информацию действительно нужно было произносить вслух, когда у него, блядь, член стоял так, что сомневаться в желаниях Данте не приходилось. И так-то он не любил долгие прелюдии, но должна же быть в их первом разе какая-никакая торжественность — ну, чтобы прочувствовать глубину нравственного падения и все такое.

Данте не трахался с мужчинами. Данте не трахался с родственниками. И, если подумать, он даже не трахался с нелюдями. Но гребаный братец изящно внес коррективы в его картину мира одним своим существованием и плевать хотел, что там Данте ?не?.

Он усмехнулся: оставалось надеяться, что Вергилию хватило ума не устраивать свою спальню на месте родительской.А, впрочем, не то чтобы в данный момент на это было не поебать.

— Что смешного? — поинтересовался Вергилий, чувствуя его беззвучный смех.

— Пиздец, — емко ответил Данте — Это… Все это, — он принялся лихорадочно шарить руками по телу брата, целуя шею, плечи, грудь — все, до чего мог дотянуться губами.Вергилий изогнулся в его руках, запрокидывая голову, и как можно было устоять перед таким очевидным приглашением — Данте немедленно начал покусывать тонкую кожу, оставляя отметины от зубов.— Долго же до тебя доходило, — Вергилий облизал губы, а затем вдруг резко схватил Данте за горло: — Надеюсь, ты не думаешь сдать назад?Данте сипло засмеялся: интересно, если он сейчас скажет, что передумал, ему сломают шею? Весьма вероятно — гордость Вергилия и его позвонки очень музыкально хрустнут в унисон. Поэтому он выбрал реплику чуть менее граничащую с суицидом:— Я? Вообще-то это ты любитель дать по тормозам и стремительно съебаться через портал, как Золушка в полночь.

Рука на горле сжалась сильнее, а белки Вергилия опасно полыхнули белым светом.

Ну да, охеренные у них постельные игры: доведи друг друга до бешенства и выживи.

— Ты два месяца прятал голову в песок, даже не решаясь посмотреть мне в глаза, — он придвинулся ближе, переходя на угрожающий шепот, и едва уловимо касаясь губами губ Данте, пока говорил. — И продолжал бы делать это до сих пор, не возьми я, как обычно, все в свои руки. Так что ты не смеешь говорить мне о бегстве, потому что ты, оказывается, тот еще трус, Данте, — пальцы сдавили горло как удавка. — Ну давай, скажи, что это не так! Давай!

От него так тащило обидой и злостью, что, разумеется, Данте сказал:

— Не так, — он оскалился и схватил Вергилия за предплечье, сжимая до алых пятен на коже. — Просто ты — редкостная сука, братец. Сюрприз, блядь: никто не любит, когда его используют, так что не понимаю, на что ты вообще рассчитывал.

Лицо Вергилия исказилось гримасой боли — Данте был ровно паре шагов от того, чтобы сломать ему руку. Но он продолжал стискивать его горло, словно ему было глубоко плевать, что он сейчас обзаведется как минимум трещинами в кости, а как максимум — закрытым переломом. Или открытым, тут уж как повезет.С инстинктом самосохранения Данте все было понятно, но братец-то где свой проебал?Черт, какие же у них проблемы — необъятные, как черная дыра. Всего пару мгновений назад они буквально вылизывались взглядами, а теперь, заключив, что они оба такие красивые-охуенные, решили радостно поломать друг друга.Ебаные крайности без всяких средних значений.

Но Данте все устраивало. Ему даже было интересно, что случится быстрее: Вергилий его задушит, и он сломает ему руку. Впрочем, почти сразу ему голову пришла идея получше: он впился в губы брата голодным злым поцелуем — с укусами до крови и языком глубоко в глотке.От сдавливаемого горла у Данте перед глазами все плыло, а в ушах гулко стучало, но даже сквозь этот стук он услышал, как Вергилий низко простонал и толкнулся языком в ответ: агрессивно, жадно — так, как надо.Наконец-то, блядь.Выходит, путь на эту сторону лежал для них либо через самое глубокое черное отчаяние, либо через горькую и душную ярость. И если относительно себя Данте ничего нового не узнал, то осознание, что Вергилий точно такой же ебнутый сладко подергивало что-то внутри.По-настоящему, сука, родственные души.Горло Данте наконец отпустили, и он на пару мгновений даже отвлекся от поцелуя, радуясь возможности дышать без хрипа. Мягкий полумрак озарило слабое свечение совсем рядом — Вергилий стирал красно-лиловые отметины со своей руки.

Нет уж, не так быстро, мать твою.Данте красноречиво сжал другую его руку, оставляя точно такие же следы. Вергилий прищурился, слегка скривившись от боли, а затем великодушно остановил регенерацию:— Как угодно, — его голос прозвучал настолько мягко и вкрадчиво, что заставлял думать о зыбучих песках, засасывающих с головой.А Данте, ну, совсем был не прочь засосаться, особенно, когда Вергилий снова целовался как последний раз в жизни. Судя по расфокусированному взгляду, у чертового киборга наконец случилось короткое замыкание в электронных мозгах и отгорели лишние проводки.Данте полагалась медаль за настойчивость, но он бы в любом случае не глядя махнул ее на крышесносный секс.Вергилий навалился на него сверху, прижимая к постели своим телом, как гранитная плита — не сдвинуться. Нет, конечно, можно было побороться в партере, провести удушающий и отвоевать свою свободу, но зачем? Особенно, когда чужой язык самым кончиком проходится по напряженному горлу, очерчивая кадык и яремную впадину.Его будто бы ласкали тонким лезвием клинка.

И как хорошо, что они уже лежат, потому что иначе он бы точно осел на пол — прямо на подкашивающиеся колени.

Широко огладив выгнутую поясницу, Данте повел ладонями вверх, ощущая твердые мышцы под кожей и причудливую вязь клейма на ней — ну просто целый барельеф, как на стене какого-нибудь храма. И, черт возьми, он был готов поклясться, что Вергилий от такого прикосновения натурально задрожал, даже не пытаясь этого скрыть. Узор под пальцами потеплел, и, кажется даже слегка засветился.Шальное и пьяное веселье мгновенно взяло Данте за душу: серьезно, блядь? Вот так банально и предсказуемо?Он даже не знал, что его веселило больше: то, что он нащупал эрогенную зону у каменного изваяния — на самом деле подвиг, достойный быть воспетым в легендах. Или то, что она являлась нефилимским клеймом, и от этого буквально несло сопливо-книжной романтикой.

Интересно, это просто так удачно совпало, что между лопатками у него чувствительное место, или это что-то ментальное? Потому что собственное клеймо у Данте ощущалось примерно никак, за исключением моментов, когда он активировал регенерацию, призывал оружие или давал волю демонической силе. Но, может, все дело в нефилимской херне, и если до него дотронется Вергилий, то это тоже будет чувствоваться как-то по-особенному?

В принципе Данте был уже готов попросить, чтобы тот своим охеренно будоражащим языком вылизал каждую черточку его узора.

К чему он не был готов, так это к тому что Вергилий рывком сдернет его трусы до середины бедер и обхватит болезненно-стоящий член рукой. И его крупная ладонь ощущалась жесткой, сильной и не имеющей ничего общего с нежными женскими руками, которые Данте привык чувствовать на собственном члене. И это было… Необычно. А короткое, но сильное прикосновение большого пальца к головке — запрещенный, блядь, прием, и как только догадался? — вырвало из его груди такой позорно-громкий стон, что Данте зажмурился и тут же вцепился зубами в собственную ладонь.

Потому что в гребаном пустом особняке даже у дыхания было эхо, а по коридорам вместе с холодными сквозняками, возможно, бродила охрана.

Он был уверен, что Вергилий тоже не хотел, чтобы лишние звуки просачивались через стены спальни, поэтому крайне удивился, когда его руку настойчиво оттянули ото рта.

— Звукоизоляция, брат. Так что не отказывай себе… И мне в удовольствии.

Данте распахнул глаза: лицо Вергилия было в каких-то сантиметрах от его собственного, а взгляд фиксировал каждую деталь, каждый звук и каждое движение — жаждущий, алчный и абсолютно завороженный.И снова в голову лезла все та же ассоциация: пироман, смотрящий на пламя.

О да, Данте буквально дьявольски горяч — уж в этом он никогда не сомневался.

— Устраиваешь по ночам оргии? — хрипло произнес он.Конечно он знал, что у ебаного трудоголика с расшатанным режимом дня, помноженного на нечеловеческую выносливость, просто сверхчуткий сон, который обрывался чуть ли не от дуновения ветерка за глухой железобетонной стеной. Знал, что Вергилий ложился спать, когда у него было время — в полдень, рано утром, вечером, в средине ночи, не важно. И что постоянно спать под аккомпанемент топота рабочих и звуки перфоратора из соседнего крыла, не смог бы даже сам Данте, который замечательно отрубался в любых мало-мальски пригодных для этого условиях.

Но ему просто было жизненно необходимо отколоть какую-нибудь дебильную шуточку, чтобы не кончить под этим взглядом и размеренными движениями руки по его члену.Вергилий ухмыльнулся в ответ и произнес:— Готовился к твоему визиту.

От этих слов температура в спальне будто бы подскочила сразу на десяток градусов. Чувствуя, как между лопатками собираются капли пота, Данте усмехнулся: если уж его здесь в самом деле ждали, то он выебет Вергилия так, что его стоны никакая, блядь, звукоизоляция не заглушит.

Одной рукой он забрался под резинку белья Вергилия— белые обтягивающие боксеры сидели на нем как влитые, но в остальном были скучными-прескучными. Ну да, чего еще ожидать — не веселеньких принтов, в самом деле.То, чего он не мог ожидать — это прикусывающий изнутри губу Вергилий, которого чуть ли не дугой выгнуло, когда ладонь Данте крепко сжалась на его члене. И это было охуеть какое горячее зрелище, от которого хотелось обзавестись еще десятком глаз, чтобы только ничего не упустить.Потому что теперь была очередь Данте ловить чужие эмоции. Блеск в глазах, влажное дыхание, подрагивающие губы, изломанные в удовольствие брови, ходящий вверх-вниз кадык, когда Вергилий сглатывал.

Данте упивался им, словно бы очень долго умирал от жажды, и теперь не мог остановиться.Чужой член в руке ощущался абсолютно как собственный, и так-то это не должно удивлять, когда дрочишь своему близнецу. Данте прошелся по рельефной вене, чувствуя, как пульсирует прилившая кровь, сжал между большим и указательным пальцами головку, тщательно собирая тихий стон с губ Вергилия собственными, а затем задвигал рукой — сильно, медленно, потому что торопиться уж точно было некуда, и совершенно не хотелось заканчивать все быстро.