Часть 4 (1/2)

До своей-чужой квартиры Данте добрался в мутном забвении. Он брел, не разбирая дороги, и если бы в какой-то момент вдруг прошел сквозь стену, то даже бы не удивился. Перед глазами было ровно два четких воспоминания: вот он выходит со склада, щурясь от дневного света, и вот он толкает входную дверь квартиры, переступает порог и съезжает вниз прямо на грязно-коричневый коврик.

Сидя на полу, он выкурил две сигареты подряд, прежде чем нашел в себе силы подняться, скинуть грязный плащ и взять в руки тряпку, которой протирал Мятежник. Не то чтобы такое оружие действительно нуждалось в уходе — за годы весьма активного использования меч не ржавел, не тупился, не покрывался ни зазубринами, ни сколами. Но, нежно поглаживая холодное лезвие и резную рукоять, Данте чувствовал почти умиротворение. Мысленно он возвращался к дням детства, когда он, не зная, откуда вообще у него этот меч, и почему клеймо между лопаток светится при его призыве, неуклюже покачивал его в руках и едва справлялся с весом. Эти воспоминания нельзя было назвать счастливыми, но с тех пор столько воды утекло, что они вполне сходили за таковые.

Пистолеты — другое дело. В них не было ни капли магии, и потому они требовали надлежащего обращения. В бесконечной борьбе за жизнь Данте редко удавалось найти возможность их разобрать и почистить — главным образом потому, что они могли понадобиться в любой момент. Поэтому, когда такая возможность все-таки появлялась, он делал это с особым тщанием.

Он перебрался на диван в гостиной, перед которым на журнальном столике среди ноутбука, пепельницы, пластиковых зажигалок и еще кучи всякого барахла, обреталась оружейная смазка, ватные диски и пачка бумажных салфеток. Стоило в конце концов раздобыть нормальный шомпол, но Данте все время об этом забывал, да и слишком привык обходиться тем, что под рукой.Открыв крышку ноутбука, он щелкнул по вкладке с музыкой, включил один из плейлистов и сделал погромче. Вообще-то, в пустом доме, в районе, где демоны таились в каждом переулке, не стоило привлекать к себе лишнее внимание, но Данте было все равно. Самых опасных противников в окрестностях он перебил, остальные же держались от него подальше. Он жил здесь на правах более сильного хищника, логово которого обходят стороной.

Ну или тронувшегося умом отшельника, которому среди тварей было привычнее, чем с людьми.

Один за другим Данте разрядил пистолеты, отделил затворы с пружинами, скрутил из салфеток плотные жгуты, чтобы прочистить дула. И хотя он разбирал оружие достаточное количество раз, чтобы руки двигались на автомате, нехитрое дело позволяло держать голову восхитительно пустой какое-то время. Еще будет отсрочка, пока он отмокает в душе, а потом придется встретиться лицом к лицу со всем многообразием собственных проебов.В боку заныло, когда он наклонился, чтобы поднять смятую салфетку, которую неловко смахнул на пол. Данте задрал край окровавленной майки и мрачно дотронулся до тонкого пореза. Не слишком большого — неглубокий, длиной не больше пальца, видимо, зацепило на излете — но до сих пор незажившего. Края раны стягивала темная корочка запекшейся крови.

Ему был нужен отдых. Хотя бы два-три дня: теплая постель, что-нибудь пожрать и максимально тупое кино на фоне, иначе он просто потухнет как догоревшая свечка, если уж даже безотказная регенерация сбоила.

Тело нефилима было куда умнее бестолкового хозяина, и на пороге истощения полностью затягивало только смертельно опасные раны. Для Данте это было не впервой, он всю жизнь только и делал, что балансировал на краю собственной могилы. Но плохо заживающие раны — это тревожный звоночек. По ощущениям он был скорее мертв, чем жив — и морально, и физически. Насколько его еще хватит? Даже в самые худшие дни, когда он буквально просыпался и засыпал в Лимбо, рано или поздно наступала хотя бы коротенькая передышка. Нынешний же кошмар не имел конца.Он собрал пистолеты, тщательно оттер их от остатков масла и ласково огладил рукоятки: Эбони и Айвори — любимые девочки, единственные, кто задержался в его постели так надолго. Пожалуй, только их он по-настоящему боялся потерять. Меч и Вергилий не в счет: первый всегда появлялся в его руках, где бы ни был, а второго порой он предпочел бы не находить вовсе.

В сущности, как легко жилось раньше, когда единственной заботой Данте была сохранность собственной шкуры. Да он бы палец о палец не ударил, прорвись Лимбо в реальный мир три-четыре месяца назад. Наоборот, пожелал бы человечеству сдохнуть в муках, а сам бы радостно прикуривал от солнца на закате мира и танцевал на костях. А теперь не мог — весь его эгоизм и похуизм скончался под неподъемным чувством вины. Да и человечество без контроля Мундуса оказалось чуть лучше, чем он о нем думал. И уж точно не заслуживало погибнуть из-за Данте.Невероятным усилием воли он отскреб себя от дивана и потащился в душ.

Наверное, он извел половину бутылки шампуня, чтобы промыть слипшиеся волосы. Ну и иногда Данте жалел, что не родился змеей — куда бы проще было сбросить кожу, чем отмывать ее до скрипа. В конце концов, когда более-менее смыл всю грязь, он набрал ванную, щедро плеснув геля для душа вместо пены, и улегся затылком на белый бортик.

В теплой воде было уютно — почти как под одеялом. Из белых клубов пены можно было выстраивать корявые башни, а пузырьки тихо шипели, лопаясь. И пахло от пены чем-то терпко-свежим.

От пальто Вергилия сегодня пахло похоже.

Вергилий, Вергилий, Вергилий — имя брата обрушивалось на мозг ударами молотка. Придурок явно задумал какую-то нереально опасную дрянь и, судя по всему, был ровно в пяти минутах от того, чтобы ебнуться окончательно. Что он вообще намеревался сделать, собирая себе личную армию демонов? Как собирался управлять ими? И — самое главное — во что это встанет людям и самому Вергилию? Наверняка у него был какой-нибудь изящно-ублюдский план типа скармливать демонам тех, кто плохо себя ведет, а оставшихся держать в страхе, чтобы вели себя еще лучше. В глубине души Данте даже не хотел выяснять.

В глубине души он боялся, что теперь у него действительно не осталось никакого другого выхода, кроме как стать братоубийцей, и виноват в этом он, сука, сам.

Безнадежных наркоманов родные и близкие отводили в клиники, психически нездоровых — к нужному специалисту или в больницу, злых и нервных от стресса на работе — окружали домашним теплом, любовью и поддержкой.

Данте как образцовый старший брат насадил Вергилия на меч.

Нужно было еще тогда, перед тем как тот, истекая кровью, свалил в портал, схватить его за широкий воротник пижонского пальто и отволочь куда-нибудь. Остыть после боя с Мундусом и поговорить нормально, без драки. И не делать вид, что никакого брата у него нет следующие два месяца, не пускать все на самотек. Да, черт возьми, Данте бы и продолжал в том же духе, не появись Вергилий на его пороге. Потому что не в его привычках за кем-то бегать и кого-то вразумлять. Особенно, если этот ?кто-то? настолько отбитый, не допускающий даже мысли, что в он в чем-то неправ.

И это оказалось худшим решением, которое он мог принять — сегодняшний день в полной мере продемонстрировал, насколько оно херовое.И, нет, его собственная вина никоем образом не делала из Вергилия несчастную жертву — весь пиздец между ними тот начал сам, потому что конченный лживый мудак. Но в первые за все время у Данте возникла мысль, что в этой истории конченных мудаков двое, а не один.

Он прикрыл глаза, желая, чтобы действительность исчезла, и его милостиво отбросило в прошлое, когда все еще можно было исправить. Потому что сейчас никаких способов он не видел. Переубедить и повлиять на Вергилия он не мог, убивать — не хотел.Тупик.

Барахтаясь в пучине самобичевания, он в какой-то момент отрубился прямо в ванной. И по ощущениям проспал целую вечность, потому что, когда проснулся, от пышной пены остались только жалкие клочки, липнущие к краям ванны, а вода была до мурашек холодной. Вздрогнув, он поспешил вылезти и вытереться одним из махровых полотенец, оставшихся от прошлых хозяев квартиры. Данте не брезговал — его брезгливость умерла еще в детстве. А вот ворох плюс-минус одинаковых маек и футболок, валяющихся на комоде в спальне, был чисто его трофеем из брошенного магазина. К тому моменту, как он туда заглянул, преследуя одну шуструю тварь, стеклянная дверь была уже разбита, а касса — обчищена. Зато шмотки висели нетронутыми, и Данте сгреб все, что смог унести и что хотя бы теоретически подходило ему по размеру. Серые, черные, красные — лишь бы ничего синего или голубого.

Он остановился на черных — самое то для его настроения.Данте покрутился перед большим зеркалом на дверце шкафа, осматривая себя, прежде чем одеться: порез на животе почти затянулся и походил теперь на розоватую царапину — черт, сколько же времени ушло на такую мелочь. В остальном он был в порядке, если не считать несколько ссадин.

Боже, он действительно уже лежал в гробу — разве что крышку еще не захлопнули. Даже удивительно, как ему удалось настолько загнать себя, хоть он и действительно очень старался.За окном стемнело. По ночам в этом районе горели только фонари — окна домов оставались черными, пустыми. Кое-где иногда проблескивал свет — Данте все же не был единственным обитателем этого квартала — но он почти сразу пропадал. Люди думали, что свет привлекает демонов, но истины в этом было немного. Большая часть тварей была слишком тупа, чтобы отождествлять ярко-желтый квадратик на стене с местом, где живут люди. К тому же все они без исключения ориентировались в первую очередь на другие чувства — зрение не в приоритете. Данте знал, о чем говорил — сам так ориентировался.В гостиной из ноутбука по-прежнему лилась музыка: плейлист из пары десятков песен наверняка уже проигрывался по сотому кругу. Отмытый и расслабленный, Данте рухнул на диван и принялся щелкать мышкой — время смотреть новости. Не мог же Вергилий замолчать такой роскошный инфоповод, как победа над большим и страшным демоном.

Кучу заметок в ленте про то, что порт очищен от демонических мразей, он пролистал по диагонали — вряд ли узнал бы что-то новое. Зацепился взглядом только за одну фотографию: развороченный склад, демоническая туша, лужи крови и слизи — на этом общем плане в углу безошибочно угадывалось знакомое пальто. Вергилий указывал двум свои подручным на труп демона, а те натягивали перчатки.

Братец как всегда всеми силами пытался приспособить демонические запчасти для своих нужд — какие-то заклинания, ритуалы, зелья и бог знает, что еще. Данте в этом не разбирался, и вся эта магическая лабуда ему была не особо интересна: демонов он предпочитал изучать исключительно мечом.

С другой стороны, оружие против демонов действительно было нужно чтобы у людей был шанс компенсировать разницу в силе — этого Данте отрицать не мог. Правда, никакое оружие не компенсировало отсутствие опыта, выучки и действительно умелых ребят, которые хорошо стреляют не только по мишеням в тире. Вергилий на самом деле был слишком строг к людям — конечно они не могли вот так сразу отвоевать обратно свой мир у адских тварей. Два месяца — слишком малый срок, на это нужно больше времени. Но в некоторых вещах братец терпением не отличался, и явно не хотел ждать, пока человечество научится справляться само.Так что пока мир продолжал катиться в пропасть и явно не собирался останавливаться. Не то чтобы за последние пару месяцев совсем ничего не поменялось, конечно: по сравнению с первыми днями катастрофы, когда здания горели, Лимбо ломал улицы, сращиваясь с реальностью, и демоны разрывали на части прохожих; стало несколько лучше. Мир продолжал кое-как жить, люди — тонуть в привычной рутине с поправкой на то, что даже поход в соседний от дома магазин мог обернуться прогулкой в один конец. Какие-то районы города были почти безопасными, какие-то стали адом на земле — вроде того, в котором обитал Данте. Улицы постоянно патрулировали и солдаты, и полиция, и добровольцы, а после заката солнца жизнь теплилась только в ярко-освещенном центре, потому что даже смертельная опасность не могла отбить у людей желание развлекаться.

По крайней мере, все пришло к условной стабильности — крайне паршивой, но стабильности.

Данте хмыкнул: паршивая стабильность — это прямо лучшая формулировка для его жизни в целом.В глухой тоске, от которой хотелось кусать самого себя, он перегнулся через правый подлокотник дивана. За ним находилась целая батарея бутылок — его личный бар, утащенный с какого-то супермаркета. Угрызений совести по этому поводу он не испытывал: во округе вовсю орудовали мародеры, и если бы не Данте, то магазин разграбил бы кто-нибудь другой, так что невелика разница.

Для абсента у него не было необходимого поэтично-декадантного настроения, для текилы — красоток, с чьих бедер можно слизывать соль; прозрачный джин в строгой угловатой бутылке слишком напоминал Вергилия. Ледяной, хвойно-можжевеловый, убойно-крепкий и оставляющий после себя горькое послевкусие — о да, это точно его брат. И как они вообще могли быть близнецами?..Данте постучал пальцами по нескольким крышкам и остановился на прямоугольной бутылке с широкой черной этикеткой — значит, виски. Отличный выбор, универсальный — Данте искренне считал его своим напитком.

В голове мелькнуло, что он не знает ни одного сколько-нибудь популярного коктейля, в котором смешались бы виски и джин. Наверняка потому, что в результате получалась какая-то херня, слишком уж разные они на вкус.

Виски привычно обжигал губы, прокатывался по языку горячей волной и стекал по стенкам горла. Пить натощак будучи измотанным до смерти — не лучшая идея, но когда бы у Данте бывали другие? Когда он вообще последний раз делал хоть что-то правильное? Сегодня, впрочем, у него было почти убедительное оправдание — ему было так хреново, что не хотелось даже никуда идти, хотя надираться он предпочитал за барной стойкой, а не в гордом одиночестве.

Сейчас же он был полумертвым от усталости и пребывал на той отметке черного и вязкого отчаяния, ниже которой шкала просто не опускалась. Оптимист усмотрел бы в этом знак перемен к лучшему, потому что раз уж ниже некуда, то и хуже точно не будет. Но Данте оптимистом не был, и слишком хорошо знал, что жизнь всегда готова подкинуть дровишек в огонь, чтобы продолжить его агонию.Желая чем-нибудь занять руки, он принялся перекатывать в пальцах зажигалку — массивную, металлическую, с изображением орла на боку. Корпус был немного помят и поцарапан: Данте нашел ее недели три назад в развалинах и зачем-то сунул в карман. Вообще он предпочитал пластиковые — дешевле, легче, удобнее — но монотонное щелканье крышкой действовало на него почти успокаивающе.В воздухе запахло бензином и кремнем, когда он зачиркал колесиком, вызывая пламя. Огонек трепетал в темноте, облизывая ладонь теплыми отсветами.

Что там делают на дне отчаяния? Отбрасывают копыта от передоза прямо на танцполе? — не его сценарий, у него ни разу не получилось. Вскрываются в ванной, оставляя предсмертную записку? — в ванной он уже был, да и свести счеты с жизнью для нефилима было непростой задачкой. Плачутся в жилетку друзьям? — Кэт он предпочел бы не вмешивать в их разборки с Вергилием. Она и так пострадала из-за него, хватит.

Еще в отчаянии звонят бывшим в надежде, что отголоски прошлого, в котором все было хорошо, смогут заглушить боль настоящего.

Бывшим у Данте был только брат.

В телефонной книге не было его номера — Данте не стал его сохранять, но сообщение не удалил. Разглядывая короткое ?Порт, административное здание, 11:30?, он думал, что теоретически мог бы никак и не отреагировать. Телепатия и гадание по номерам в списке нефилимских суперспособностей не значились, поэтому Вергилию стоило указать хотя бы имя — да, блядь, надорвался бы он что ли, если бы напечатал еще несколько букв?

Интересно, это такое показное пренебрежение, или он в самом деле был уверен, что Данте его ни с кем не спутает?И ведь не спутал же, сука.

Данте в мрачной задумчивости покрутил телефон в руках — а стоит ли? Вполне возможно, что Вергилий его просто пошлет. На складе в порту он велел ему убираться, так что вряд ли будет рад звонку. С другой стороны, именно он первым нарушил это двухмесячное молчание, нашел предлог и притащился сюда. Для него это, должно быть, целый подвиг — наверняка неделю себя переламывал.

Отхлебнув из бутылки, Данте выдохнул и набрал номер.Если Вергилий смог проглотить собственную гордость, значит, и Данте своей не подавится.С минуту в трубке раздавались только монотонные гудки. Отчетливо представлялось, как Вергилий смотрит на горящий экран и раздумывает, принимать вызов или нет. И когда Данте уже хотел сбросить, гудки оборвались, и в динамике воцарилась тишина. А потом вместо обычного ?алло? или ?да? раздалось:— Половина второго, брат. Обычно в это время люди спят.— Ты же не человек, и, готов поспорить, все равно торчишь за компом, — усмехнулся Данте, покачивая бутылку в руке.— Предположим, — Вергилий вздохнул. — Что тебе нужно?Данте был нужен крепкий и долгий сон, новые перчатки, потому что старые уже начинали протираться, немного покоя в мире, вменяемый брат, то охрененно вкусное мороженое с орешками, которое он уплетал в какой-то забегаловке лет пять назад, и пара винчестеров, как в старых вестернах — с практической точки зрения они ему нахер не сдались, но должны же у него быть маленькие слабости и увлечения. Однако вываливать весь этот список сразу было как-то совсем нелепо, поэтому сказал только:— Ты вроде как мне должен, так что приезжай.

Данте ждал вопросов и упреков, ждал ехидных насмешек и откровенных оскорблений, но Вергилий внезапно проявил чудеса чуткости и понимания.— Где ты? — только и спросил он.— Все там же.

Телефон издал короткий сигнал о завершении вызова — этот мудак даже не попрощался. Вообще-то, из них двоих именно у Вергилия были вежливость, церемонность и вся вот эта шелуха, чтобы вращаться в приличном обществе. Видимо, Данте за общество не считался, не за приличное — уж точно.

В то же время вежливость Вергилия доставалась всем — это, блядь, его настройки по умолчанию. А хамство, оскорбления и язвительные замечания — одному лишь Данте. Как будто рядом с ним братец не считал нужным держать себя в рамках приличий. Такое особое отношение должно было отталкивать, но почему-то почти льстило.

Отложив телефон в сторону, Данте вновь принялся щелкать крышкой зажигалки. О чем говорить с Вергилием, он не знал. У него по-прежнему не было слов, которыми можно достучаться до разума брата. Но он остро чувствовал, что если проебет момент сейчас, то их следующая встреча точно станет роковой и, вероятнее всего, последней.Данте осушил залпом четверть бутылки, вновь включил музыку на ноутбуке и приготовился ждать.***По ощущениям до момента, когда во входную дверь коротко постучали, прошел почти час. Братец явно не торопился, наверняка взвешивал все ?за? и ?против?. За это время Данте успел почти добить бутылку — напиваться до невменяемости он передумал, поэтому потягивал виски, не торопясь. Нефилимская кровь перерабатывала алкоголь быстрее, чем он по-настоящему пьянел, поэтому Данте чувствовал лишь легкую расслабленность — ровно настолько, чтобы грядущая встреча с Вергилием перестала казаться пыткой.

Ну в самом деле, едва ли между ними что-то может стать еще хуже, потому что хуже просто некуда.

— Не заперто, — проговорил Данте.

— Оставлять двери нараспашку на ночь — неразумно, особенно в этом районе, — произнес Вергилий, проходя в гостиную.

Данте хмыкнул: сразу видно человека, который никогда не жил в бегах. И последнее, чего хочется при такой жизни — это тратить драгоценные секунды на возню с замками. А быть застигнутым врасплох нестрашно — сверхъестественные инстинкты работали даже во сне. Ну, кроме тех моментов, когда он нажирался и обдалбывался вусмерть, но так он делал только тогда, когда был уверен в своей относительной безопасности хотя бы на ближайшие пару суток — не совсем же он идиот.

— Плевать, все равно я — самая страшная тварь, которая здесь обитает, — ухмыльнулся он, оглядывая Вергилия с ног до головы.Вычурное пальто явно осталось дома, зато черная водолазка была на месте. И черные брюки — внезапно даже адекватного фасона, словно Вергилий вспомнил, что ему не шестьдесят. Разумеется, светло-голубые перчатки тоже никуда не исчезали: в одной руке он сжимал Ямато в ножнах, в другой — ключи от машины.

— Ты умеешь телепортироваться и открывать порталы своей катаной, — Данте кивнул в сторону ключей. — Зачем?— Ты же не режешь Мятежником овощи на салат, — он дернул плечами, — хотя так, безусловно, тоже можно.Данте хмыкнул: в таком случае брату лучше не знать, что он пару раз своим мечом умудрился даже побриться.— К тому же мне нравится водить, — добавил он.Странно было слышать, что Вергилию что-то нравится. В смысле, помимо власти, контроля, компьютеров и Ямато. Может, у него даже любимая еда есть или предпочтения в музыке, типа, как у нормального живого человека? Это было бы по-настоящему неожиданно.

— Садись, — Данте указал горлышком бутылки на диван. — Да сядь, мать твою, клянусь, я на этом диване никого не трахал и не расчленял! — нетерпеливо рявкнул он, видя, что Вергилий медлит.

С плохо скрываемым отвращением, тот все-таки опустился рядом. Для двоих места на диване оказалось маловато — Данте сидел, широко расставив ноги, и поэтому тут же уперся коленом в колено Вергилия. Тот, впрочем, даже не попытался отодвинуться, со сдержанным интересом разглядывая барахло на столе.

— И что дальше?— спросил Вергилий, поворачиваясь к нему. В бледном свете экрана ноутбука его глаза жутковато поблескивали, а бледная кожа делала похожим на вампира.

Ну вот и настал тот момент, когда Данте придется объясняться. Объяснения никогда не были его сильной стороной. Да и, черт возьми, что тут объяснять? Как ему жаль, что он не нашел в себе сил просто поговорить с Вергилием? Что почти убил его? Что всеми силами пытался забыть о его существовании, предоставив его самому себе?Что просто хотел бы сидеть вот так вот рядом всегда?В голове мелькнула мысль: а зачем что-то объяснять? Вергилий никогда ничего не объясняет, так почему Данте должен? Это так мелочно, малодушно, и очень в духе брата.

— Ничего, — Данте усмехнулся, поднося бутылку ко рту. — Сиди.Разумеется, Вергилий не мог сидеть просто так, а чудесную способность читать мысли являл только во время боя. Поэтому он нахмурился и требовательно произнес:— Зачем ты позвал меня?Данте запрокинул голову, перекатывая виски на языке. Черт, действительно, зачем он все это затеял? Чего ради обнажать собственную душу, распинаться перед этим ублюдком, который на его слова всегда кладет хер? Да и что говорить? Что?! Боже, блядь, надо было встречать братца не с бутылкой, а в белом халате, держа в руках блокнот и пособие о том, как разговаривать с психопатами. Ну или самому сначала сходить на психотерапию, чтобы выковырять из себя все обидки и научиться управлять гневом.

Хотя нет, какая психотерапия — его же уже пытались лечить, и что-то нихера не помогло. Наверное, потому что, когда тебе демоническая смердящая рожа втирает то, что демонов не существует, это какой-то сюр.

Данте опять все делал неправильно, но не мог взять себя в руки. Самоконтроль — это вообще не про него, он-то как раз сидел рядом и выжидательно пялился блестящими серо-голубыми глазами.

— Будешь скрашивать мое одиночество, — наконец выдал он, криво ухмыляясь.Данте наделся, что ему удалось произнести это с достаточной долей насмешки, чтобы брат не понял, насколько это искренняя правда.

Вергилий дернул уголками губ, скорее обозначая улыбку, чем действительно улыбаясь, и повел рукой:— Позвал бы шлюх, или как ты обычно развлекаешься.О да, Данте бы непременно позвал, если бы девочка, скачущая на его члене, каким-то образом решила его проблемы с братом и с самим собой. Но жизнь, к сожалению, не могла подкинуть ему такого простого способа.— Я и позвал, — лениво огрызнулся он.— Боже, Данте, — Вергилий закатил глаза, — попробуй еще раз: ты можешь лучше.

— Оскорблять тебя неинтересно, ты все равно не реагируешь.— Естественно, мне же не десять лет.

— Готов поспорить, ты и в десять был занудой.

Данте с трудом представлял себе Вергилия-ребенка и Вергилия-подростка — казалось, тот родился уже взрослым, в этой своей броне высокомерия и сволочизма. То есть конечно это было не так, и он даже кое-что помнил из их совместного детства: полушутливые-полусерьезные драки, запах яблонь, растущих у ограды ?Рая?, стопку книжек в комнате Вергилия — ярких, с классными картинками, и несусветный бардак в собственной. Кажется, он не так много времени в ней проводил, предпочитая носиться по огромному дому и еще более огромному парку вокруг. Но эти воспоминания были какие-то чужие, не его. Тот мальчишка, которым он был и который мог вырасти в кого-то другого, не нынешнего Данте, умер в тот день, когда Мундус вырвал сердце из груди их матери.Данте поболтал виски в руке, глядя на то, как янтарная жидкость плещется о прозрачные стенки бутылки. Хотелось воскресить Мундуса, достать его из самого ада и убить еще раз. Еще раз десять.— Что, даже не предложишь? — хмыкнул Вергилий, кивнув в сторону виски. — Где же твое гостеприимство, брат?Данте с сомнением посмотрел сначала на бутылку, а затем Вергилия. Нет, виски был далеко не самый паршивый — вполне даже хороший, на твердую четверочку — но все равно вряд ли соответствовал высоким стандартам брата. А в том, что они высокие, сомневаться даже не приходилось — достаточно было глянуть на его рожу.

— Ну если хочешь, — он протянул бутылку, — то валяй, не стесняйся, у меня тут еще куча всего.Честно говоря, Данте ждал, что этот манерный пижон затребует бокал-ноузинг, а потом будет долго цедить каждую каплю, распинаясь про аромат, вкус и преимущества более долго срока выдержки в дубовой бочке; но Вергилий просто приложился к бутылке, облизал губы и выдал вердикт:— Неплохо.— Я думал, ты пьешь только какое-нибудь коллекционное красное вино девятнадцатого века, виноград для которого собирали монашки под полной луной.

— Коллекционное вино не пьют, а коллекционируют. И я предпочитаю белое.

— А, ну да, ожидаемо, — Данте хмыкнул, забирая у него бутылку и допивая все, что осталось. — Извини, вина нет — может, что-нибудь другое? — он перегнулся через подлокотник.— На твой выбор.Данте дернул плечами, вытащил еще виски, идентичный тому, что был до этого, и протянул его брату. На мгновение мелькнула мысль достать джин, но он тут же отогнал ее: Вергилий и снаружи, и внутри — это как-то слишком. Его вообще стоило прописывать исключительно в малых дозах, как змеиный яд, потому что слишком большая концентрация убивала.Наверное, стоило сходить за стаканами и посмотреть, не осталось ли в морозилке льда, раз уж выдался шанс разбить бутылку на двоих, но Вергилий снял крышку, принюхался к содержимому и принялся пить так.

Данте захотелось присвистнуть: похоже, не одному ему было так хуево, что хоть в петлю лезь. Во всяком случае, ему хотелось бы в это верить — легче не становилось, но чувство сопричастности грело душу.

Под воздействием алкоголя у него никогда не развязывался язык, а Вергилий вообще явно был из тех, кто, напившись, даже на вопрос ?какого цвета небо?? будет десять минут думать и в конце концов промолчит, чтобы уж точно не сболтнуть лишнего. К тому же одна бутылка на двух нефилимов — просто смешно, с тем же успехом они могли хлебать воду. Так что пьяные откровенные беседы как у нормальных людей — это точно не про них. Но ведь они все равно могли поиграть в эту игру: Вергилий, кажется, был не против, Данте — тоже.

Ведь долбанные иллюзии на нормальность — это все, что у них было.

— Может, ты еще и напивался вдрызг когда-нибудь? — поинтересовался Данте.— Да, случалось.А вот это даже было интересно: при каких таких обстоятельствах безупречный подонок дошел до подобного? Если бы Данте взялся документировать собственные попойки, то получился бы приключенческий остросюжетный роман для взрослых. Так что он бы мог рассказать много потрясных историй, но вдруг у Вергилия они тоже были? Ну хоть что-то? Не всю же жизнь он за компом проторчал.

— Хотел узнать, как тело нефилима будет реагировать на алкоголь, и сколько потребуется времени, чтобы опьянение прошло.А, нет, похоже, всю.

— Пиздец, какое уныние, — только и выдохнул Данте. — Хочешь, старший брат отведет тебя куда-нибудь повеселиться? Я знаю парочку мест, где адски горячо, и даже ты не сумеешь остаться безучастным. И если не будешь держать постную рожу, то найдешь кого-нибудь себе на ночь, сбросишь напряжение — может, перестанешь быть злобным мудаком двадцать четыре на семь.

Вергилий беззвучно засмеялся, вновь принимаясь за виски, и ответил:— Данте, я не занимаюсь сексом только потому, что мне больше нечем заняться. И уж точно не занимаюсь им с кем попало — это скучно.— Еще скажи, что ты трахаешься только по большой и светлой любви.

Заподозрить брата в том, что тот мыслит подобными категориями, было почти невозможно, но мало ли? Вдруг приемные родители пестовали в нем нравственность и духовность? Хотя с нравственностью они точно проебались.

Впрочем, красноречивый взгляд — о, так смотрят только на самых конченных идиотов — расставил все по местам:

— Интерес, брат, я говорю о нем: хотя бы какая-то претензия на индивидуальность, а не одна лишь пестрая обертка.

Данте потер подбородок, пытаясь переварить его слова. Будь на месте Вергилия кто-то другой, в них можно было усмотреть вполне высокое стремление оценивать человека не только по внешности, но в голосе брата звучало одно лишь пресыщенное безразличие, с которым в горе жемчужин ищут идеально круглую только для того, чтобы пару мгновений покрутить в пальцах, а затем выбросить обратно. Данте конечно догадывался, что разборчивый Вергилий разборчив и в постели, но не охуел ли он в своих запросах? То есть перед ним надо душу наизнанку вывернуть ради одного лишь секса, иначе ему, сука, будет неинтересно? Вот это самомнение.

Оставалось надеяться, что бедным жертвам психологического насилия после ночи в своей постели высокомерный ублюдок оплачивал психотерапевта.

— Не удивлюсь, если с таким подходом, ты до сих пор девственник, — Данте осклабился.— Если я не кичусь и не бравирую пороками, как ты, это не значит, что я вырос в монастыре.

По мнению Данте Вергилий вырос в чертогах Снежной королевы — тот самый Кай со словом ?вечность? из льдинок и осколком злого зеркала в сердце. Равнодушный, холодный, восхищающийся лишь строгостью снежинок и безупречностью белых арктических пустошей.

Данте хмыкнул: при таком раскладе из него бы вышла очень своеобразная Герда.

— Твои пороки похлеще моих, — произнес он.— Я так не думаю.— Еще бы ты так думал, — Данте покачал головой, а потом вспомнил фотографию в ленте новостей: — Зачем тебе труп червяка, которого мы сегодня убили?— Меня заинтересовал его способ накопления силы через поглощение человеческой плоти.

Резкая смена темы нимало не смутила его — наверняка на любой вопрос у него заранее был заготовлен корректный ответ. Идеальный, блядь, политик, которого хоть среди ночи разбуди и призови к ответу, не получится застать врасплох.— Собираешься жрать людей?

— Не собираюсь.