Часть 4 (1/2)

Прижимая руку к груди и чувствуя, как водолазка, а вместе с ней и пальто пропитываются кровью, Вергилий думал, что в конечном счете это его ошибка. И что за последние недели он совершил больше ошибок, чем за все предыдущие годы. Как будто жизнь — глумливая, бессердечная дрянь — специально выбрала именно этот момент, чтобы взыскать с него за все авансы, предоставленные ранее.Он ошибся с Данте в первую же встречу, когда попытался надавить на альтруистические чувства, которых у него не имелось, и вызвать заинтересованность в судьбе человечества, на которую ему было тогда плевать. И удержал брата лишь за счет того, что он заинтересовался собственным прошлым.Он ошибся, когда позволил ему сблизиться с Кэт — вообще не придал этому значения, так как даже не мог подумать, что тот оценит её жизнь настолько высоко.

Ошибся он и сейчас. Опьяненный победой над Мундусом, с играющим в крови адреналином, поддавшийся эмоциям, он забыл, с кем имеет дело. Забыл о том, что для Данте нужны правильные формулировки. Забыл и в какой-то степени даже устал подбирать слова, понадеявшись если не на понимание своих взглядов, то на какое-никакое принятие, на возможность убедить в своей правоте. На то, что Данте не хватит духу обернуться против собственного брата, пойти до конца — хотя бы из пресловутых братских чувств. И чувств иных — замерших в неопределенности, осевших горячим паром на коже, когда Вергилий прижимал его к себе в ванной.Как же странно и нелепо вдруг обнаружить, что он — тот ещё наивный дурак.

Оказывается, Данте в совершенстве умел отбрасывать все сантименты. Брат, семья, близость — ни одно из этих понятий не помешало ему хладнокровно вонзить меч в грудь Вергилия.

Наконец-то он в полной мере познакомился со своим выросшим старшим братом, который дрался во всю силу. Который был готов — и хотел! — убивать. Который точно по щелчку пальцев задвинул все человеческое в себе куда подальше, оставив Вергилия один на один с необъятной звериной жесткостью.И с демонической силой, которая лишала его всех предохранителей.

Знакомство с этой частью Данте явно не предполагало выживших, но Вергилий — везунчик. У него все ещё был призрачный шанс уйти с поля боя на своих двоих и даже не в могилу. Зато теперь он больше не задавался вопросом, как брат выживал все прошлые годы.

Вот чем был Данте, до встречи с ним: равнодушная бездна, которая разрушала себя и все, до чего могла дотянуться. Никаких привязанностей, никаких чувств, никакой заботы о последствиях.И в том, что Вергилий не понял этого сразу, и была его главная ошибка. Когда Данте впервые переступил порог Ордена, в нем не было ничего: ни веры, ни убеждений, ни ценностей — так уж случилось, что жизнь все это из него вычерпала. Пустой сосуд, который можно было наполнить чем угодно. И Вергилий — кретин, настоящий кретин! — наполнил его глупыми лозунгами и идеями, в которые сам не верил и понимал однозначно не так, как остальные. И вместо самого верного союзника создал себе самого сильного врага.Роковая ошибка, которая слишком дорого ему обошлась.

Он с трудом наклонился, подбирая выпавшую из рук Ямато. От вкуса собственной крови в глотке подташнивало, лоб покрывала испарина, а руки дрожали. Бой с Данте вымотал его до предела, и все остатки сил уходили на то, чтобы просто держаться на ногах. Впрочем, на то, чтобы открыть портал и свалить отсюда куда подальше, их хватит.

Нужно было найти безопасное место, подумать, составить план дальнейших действий и надеяться, что регенерация справится с раной раньше, чем он истечет кровью.Но стоило ему только поднять катану, как вокруг туловища обвился один из ненавистных крюков, и его резко дернуло назад — Данте пару раз уже проворачивал этот трюк, когда находил брешь в его обороне, и в эти моменты Вергилий чувствовал себя безвольной тряпичной куклой.

Сейчас же он изо всех сил стиснул зубы, чтобы не заорать от боли — если брат решил его добить, то мог бы найти менее мучительный способ. И, само собой, у него не было и шанса удержаться на ногах, но вместо того, чтобы вновь рухнуть на землю, он ударился об грудь Данте как об бетонную стену и машинально схватился за его плечо.

— Далеко собрался? — мрачно произнес тот.Вергилий ничего не ответил: был слишком занят тем, чтобы остаться в сознании, которое меркло от боли, и дышать одним легким, потому что второе представляло дырявый мешок с кровью. Но ему придется подождать своей очереди, потому что легких все-таки два, а сердце — только одно.

Но не то чтобы Данте от него ждал какого-то ответа. Он убрал Мятежник за спину, как-то обреченно вздохнул, а затем легко подхватил Вергилия на руки и повернулся к Кэт:— Пошли отсюда. Только смотри в оба, здесь могут быть демоны.

— Мы можем укрыться в каком-нибудь доме, — произнесла та тихо. — И подождать, пока, ну…Вергилий не видел её лица — перед глазами было только неестественно красноватое небо, которое впитало в себя краски Лимбо. Но он знал, что Кэт смотрит на него с жалостью, и чувствовал горькое и едкое унижение.Он обязан ей жизнью, потому что она вымолила её у Данте, который со всей демонической яростью всаживал свой клинок все глубже и глубже, словно получая удовольствие от крика собственного брата. И уж точно не желал останавливаться сам.

А ведь он собирался бросить Кэт у Мундуса, жалел, что она не погибла ещё при штурме Ордена. Самое время поверить в Господа Бога, который своей великодушной рукой удержал Вергилия от падения и ею же отвесил ему крепкую затрещину.

— Отпусти меня, — произнес он с трудом. Хотел, чтобы слова прозвучали требовательно, но куда там — скорее уж жалобно и жалко.

— Ты вообще, блядь, заткнись и регенерируй! — прорычал Данте. — Кретин ебаный!

Вергилий чуть дернул уголком губ: похоже, собственный голос брата слушался тоже из рук вон плохо. Потому что вместо решительного приказа в нем звенела чистая паника.

В другое время ему было бы даже приятно от этих тревожных ноток. Сейчас же на месте всех теплых чувств зияла неровная дыра.

Красноватое небо чуть смазалось перед глазами, покачиваясь в такт медленным и — как трогательно! — осторожным шагам. Вергилий смотрел на него и пытался абстрагироваться от ощущений, с которыми срасталась плоть внутри. О том, чтобы спорить и сопротивляться речи не шло — он был не в том положении. Так что плевать: если Данте угодно таскать его на руках, то пускай — ему все равно, где затягивать раны. К тому же проблема с поиском безопасного места точно решится сама собой.Ещё бы не было выворачивающей наизнанку тошноты и боли, от которой дышать получалось только через раз.

В какой-то момент он все-таки ненадолго отключился, и, когда сознание вернулось, обнаружил себя лежащим на чем-то мягком. Кровать? Очень похоже на то. И прогибающийся слева матрас подсказывал, что Данте сидел рядом.—….электричества нет. В двух домах отсюда пожар, и кое-где пытаются разбирать завалы, — послышался голос Кэт. — Лучше нам здесь долго не задерживаться.— Забей, у нас не особо богатый выбор. На улицах орды демонов, так что я не рискну эту тушу через весь город тащить до убежища.

Вергилий едва слышно хмыкнул: ?туша?, ну спасибо, брат. Мало того, что чуть не убил, так теперь ещё и оскорбляет.

— Надеюсь, жильцы не вернутся слишком быстро, — она вздохнула.

— Да похуй — что они нам сделают? Полицию что ли вызовут?Кэт ничего не ответила — только вздохнула ещё раз и, судя по звуку шагов, отошла куда-то правее.

Данте беспокойно завозился, от чего кровать негромко заскрипела, и протянул задумчиво:— Мы можем, ну… Пробовать открыть портал его катаной. Как-то же он это делает.

Несмотря на то, что внутри Вергилия плескался целый котел горячей и обжигающей боли, его на мгновение будто проморозило арктическим холодом: этого ещё не хватало! Теоретически в руках Данте Ямато вполне могла сработать, вот только куда приведет открытый им портал — на дно океана, в центр кирпичной стены или прямо под колеса грузовика — даже представлять не хотелось.

Поэтому ему явно придется поблагодарить Кэт за спасение жизни во второй раз, потому что та сказала:— Данте, я не думаю, что это хорошая идея. Лучше уж найти машину.— И кто поведет? Этот в отрубе, у тебя одна рука нерабочая. Нет, я могу, конечно, но…— Даже не думай, — отозвался Вергилий, открывая наконец глаза.Ситуацию срочно нужно было брать под свой контроль. Потому что, может, ему и удалось пережить меч в сердце, но бестолкового брата за рулем — точно нет.Вергилий окинул взглядом незнакомую спальню: шкаф, комод, пара тумбочек, старомодный торшер — ничего примечательного за исключением выбитого окна, из которого тянуло сквозняком. Судя по видневшейся в нем башне Силвер Сакс они явно были недалеко от того места, где сцепились с Данте.На улице на все голоса выли сирены, звучали человеческие крики и демонические вопли. То и дело клаксонами гудели машины, слышался треск огня и грохот.

В отдалении застрекотала автоматная очередь.

Он попытался приподняться на постели, но Данте схватил его за плечо и силой уложил обратно.— Кэт, — напряженно проговорил он, — оставь нас. Иди отдохни, можешь вздремнуть немного, я тебя потом разбужу. Если что-то случится — сразу кричи так громко, как можешь, окей?— Ладно, хорошо. Может… Принести что-нибудь? Я могу поискать бинты или…— Не надо, — Данте покачал головой. — Иди.

И она ушла, негромко хлопнув дверью. В комнате остался лишь надрывный вой сирен, от которого звенело в ушах.Вергилий посмотрел вниз: пальто на нем было расстегнуто, а водолазка — задрана до самых ключиц. Вся грудь была измазана в буро-коричневой подсохшей крови, и в центре этого пятна красовалась рана, затянутая темной грубой коркой. Что ж, похоже, регенерация все же справлялась, и немедленная смерть ему больше не грозила. Если, конечно, брат не решит закончить начатое.

Он перевел взгляд на Данте: тот по-прежнему сидел рядом — мрачный, непривычно-задумчивый. По его лицу читалось явное желание задать Вергилию пару вопросов. Или даже не пару, а добрую сотню.

И из всей этой сотни он, разумеется, выбрал самый тупой:— Ну… Ты как?И, наверное, это пережитый стресс, горькое отчаяние, замешанное с раздражением и усталостью, может — гипоксия мозга от кровопотери, или Данте, пока нес его сюда, обо что-то приложил головой; потому что Вергилий выдал ровно такой же тупой ответ:— Великолепно. Но я бы предпочел, чтобы ты раздевал меня при других обстоятельствах.

Браво. Шуточка, достойная его близнеца — недаром тот даже рот раскрыл.— Пиздец, Вергилий, — протянул он ошарашено. — Я тебе что, хранилище юмора вскрыл?— Ты вскрыл мне грудную клетку: пробил сердце и легкое, перерезал несколько вен с артериями и сломал два или три ребра. Угадай, как я себя чувствую?

— Да я, блядь, сам вижу, что не охуенно! Но по шкале от одного до десяти: насколько ты готов отъехать на тот свет? Потому что, — Данте растерянно взъерошил волосы на затылке, — рана заживает как-то слишком долго. Что за херня?

— Ты же пронзил меня своим мечом.— И что? — не увидел проблемы Данте. — В смысле, меня вон Мундус из окна небоскреба выбросил и впечатал спиной в крышу какого-то здания — мне там весь позвоночник переебало. И ничего, срослось вот так, — он щёлкнул пальцами. — С тобой-то что?Потрясающе, этот подонок ещё и потешался, как будто Вергилию и без этого было недостаточно хреново. Он чувствовал себя преданным, опустошённым, разбитым на мелкие кусочки и совершенно мертвым от усталости, поэтому последнее, что он собирался слушать — это глумливые замечания в свой адрес.

Он открыл глаза, намереваясь высказать Данте все, что о нем думает, но, встретившись с ним взглядом, так и не проронил ни слова.Тот смотрел на Вергилия с искренним недоумением и тревогой, и в его взгляде не было ни капли насмешки.— Ты идиот, или прикидываешься? — поинтересовался он, ощущая смутное щекочущее предчувствие феерического финала в этом разговоре.

— Да пошел ты! — тут же вскипел Данте. — У тебя что-то с регенерацией, и ты молчишь, а идиот при этом я?!

Вергилий медленно моргнул. Проглотил слюну с кровавым привкусом и моргнул ещё раз. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать и переварить сказанное. Зато, когда он осознал, то сразу захотелось жалобно застонать и схватиться за голову.Данте был не просто идиотом. Он был абсолютным кретином без единой извилины в своей пустой башке и воплощал собой стереотип про безмерно сильных и таких же безмерно тупых животных, которые готовы растерзать, кого угодно, но к мыслительной деятельности не способны напрочь.

За столько лет даже одноклеточное сумело бы разглядеть некоторую связь между собственным оружием и его эффективностью против демонов, которая намного превосходила обычную заточенную железку.Одноклеточное!Но только не Данте.— Ты буквально пару часов назад разрубил Мятежником владыку ада, — протянул Вергилий, все ещё ошарашенный, что ему приходится говорить это вслух. — Неужели ты думал, что наши мечи — это два заурядных куска стали, и раны от них заживают так же легко и быстро, как от столового ножа? — и, услышав в ответ красноречивое молчание, добавил: — Боже, Данте…Боль в груди, усталость — все отошло на второй план. Чувство недоумения на грани шока взяло его за душу и грубо встряхнуло: что-то похожее на то, когда, в общем-то, умный, образованный человек с навыком критического мышления вдруг посреди разговора на голубом глазу начинает рассказывать про плоскую Землю, покоящуюся на слонах. И в ответ на подобное в голове обычно остается только один вопрос: как? черт возьми, как?!Давно с Вергилием не случалось такого, чтобы он терял дар речи. Он бы, может, и хотел описать брату всю степень его кретинизма, но просто не мог подобрать слов.

Хотя нет, парочка все-таки была.

?Полный пиздец?, например.

— Да блядь! Я, знаешь, как-то не задумывался об этом! Потому что, если я кого-то насаживаю на меч, то не для того, чтобы он выжил! — Данте взмахнул руками. — То есть ты хочешь сказать, что это, — он указал на грудь Вергилия, — может и не зажить?Стоило обронить что-нибудь вроде ?надо было думать об этом раньше? или просто послать его к чертовой матери и не отвечать ничего — пусть делает выводы сам. Но серо-голубые глаза смотрели из-под насупленных упрямых бровей с таким искренним беспокойством, растерянностью, и настолько жалобно, что Вергилий безоговорочно капитулировал.

Издеваться над Данте было все равно что пинать нашкодившего щенка.— Заживет, — произнес он. — Должно, по крайней мере. Как видишь, кровь уже остановилась.Лицо Данте чуть посветлело, но он тут же вскочил на ноги и принялся метаться по комнате.— Ты дебил, Вергилий! Грёбаный дебил! Зачем ты все это начал?! Блядь, я, конечно, не сомневался, что ты тот ещё мудак, но чтобы настолько!..— Не сомневался?— В чем? В том, что ты мамочкин диктатор и дрочишь на власть? У меня, по-твоему, глаз нет что ли? Достаточно один раз на твой Орден посмотреть, чтобы все ясно стало! — он резко развернулся, и полы его плаща зашелестели. — Но мне бы даже в голову не пришло, что ты захочешь сам поработить человечество как чертов Мундус!

— Ты как всегда упрощаешь.— Да потому что все проще некуда! Боже, да когда ты успел ебануться до такой степени?! Черт побери, и что мне теперь с тобой делать?! — Данте от злости пнул прикроватную тумбочку. Та с грохотом упала на бок, и на пол посыпались бумаги и оставленная книга с ручкой вместо закладки. Затем настал черед торшера, который грустно звякнул каркасом абажура, а потом — дверцы шкафа.

— Можешь забирать свои истерики и убираться на все четыре стороны. Я тебя не держу, — ответил Вергилий, чуть повысив голос, и тут же за это поплатился.Горло сковало приступом надсадного кашля и тошноты. Привкус крови усилился, а глотку драло так, словно в неё насыпали песка. Вергилий попытался дышать ровнее, сдержаться, чтобы его не вывернуло наизнанку, но его тут же подхватили под руку и перевернули на бок.

— Да прокашляйся ты нормально, придурок, — произнес Данте, удерживая его на краю кровати. — Блядь, Вергилий, я в курсе, что тебе воспитание не позволяет харкать и блевать на пол, но хоть передо мной не выебывайся: легкие, полные крови — то ещё дерьмо.

Перед глазами замаячил светло-коричневый ворс коврика — вот жильцы будут рады, когда вернутся и увидят, что их кровать и все, что вокруг, выглядят так словно здесь кого-то пытали.

Если они вообще вернутся, конечно, потому что, судя по звукам с улицы, сегодня немногие дойдут до дома.

— Богатый личный опыт? — сипло ответил он, сплевывая алую вязкую слюну.— Мои уже давно в решето, братишка, — Данте чуть засмеялся. — А у тебя, я вижу, такое впервые, так что не спорь со старшими и делай, что говорят.Пререкаться и впрямь было бессмысленно, пытаться держать лицо — тоже. На это не было сил, так что пусть Данте любуется, если хочет. В конце концов это он виноват, что Вергилий, содрогаясь всем телом, хрипел, отплевывался и мечтал просто вытащить внутренности наружу и прополоскать их в ванной.— Ну вот и умница, — произнес Данте, укладывая его обратно на кровать. — Так, я сейчас вернусь, а ты лежи тут. Попробуешь хотя бы встать — прострелю нахрен ноги, чтобы не дергался.Сил на то, чтобы огрызаться и язвить, тоже, вообще-то, не было, но Вергилий все-таки их нашел:— Человечеству крупно повезло, что ты не стал врачом. Даже не представляю, как бы ты заставлял детей делать уколы.

В ответ Данте показал ему средний палец и вышел в коридор.

Вергилий вытер губы краем бледно-зеленого одеяла. Ему даже не было брезгливо от того, что он лежал на постели каких-то незнакомых людей. И вряд ли они заботливо постелили свежевыстиранные простыни перед своим уходом, зная, что Вергилий придет сюда умирать.Впрочем, он уже совершенно точно не умирал. И чувствовал себя если не нормально, то терпимо: восстановленное сердце билось как надо, кровь текла по жилам, а не выливалась из тела, а рана на груди хоть и ныла, но напоминала теперь скорее глубокой порез, а не сквозную дыру. Совершенно ничего не мешало Вергилию просто встать и уйти порталом, благо собственный меч лежал под рукой.Ничего, кроме осознания: уйти-то он может, а вот вернуться — уже вряд ли.

Поэтому он лежал, разглядывая потолок, и думал, что ему делать дальше. И впервые в жизни никак не мог решить, что именно — все, на что он надеялся, о чем мечтал, рухнуло в одночасье.

Пожалуй, сейчас он был бы даже рад, укажи ему кто-нибудь путь среди обломков мира и собственных планов.Данте возвратился в спальню со стаканом и электрическим чайником в руках.— На, горло прополощи пару раз и сплюнь, — он налил Вергилию воды. — Только, эй, не лежа!

— Я догадался, спасибо.Он с некоторым трудом сел на кровати — мир на мгновение закружился, но почти сразу вернулся на место. Данте сунулся было придержать его за пояс, но Вергилий только вяло отмахнулся:— Отвяжись, сам справлюсь.

Хотя на что он надеялся: отпихнуть Данте, который решил за кем-то поухаживать, было так же невозможно, как сдвинуть гору.

— Ты можешь хотя бы на собственном смертном одре не сучиться? — поморщился тот, упрямо обвивая его рукой.Вергилий хмыкнул: забота Данте была топорной, неумелой и абсолютно авторитарной. Жаль, что ради нее пришлось в самом деле почти сдохнуть.Он прочистил горло, выплюнув воду все на тот же несчастный коврик, и одернул на себе водолазку. Слипшаяся от засохшей крови ткань с огромной дырой походила на пожеванную тряпку. Светло-синие брюки были перепачканы в грязи, а от пальто несло потом и пылью — Вергилий не припомнил ни единого случая, когда бы он выглядел настолько паршиво. Нестерпимо хотелось помыться и переодеться, но вряд ли в ближайшее время ему это светит.Перед носом возникла рука в черной перчатке и ещё один стакан воды.— Теперь просто пей. Должно помочь.— Помочь чему?— Восстановлению.— И каким образом? — Вергилий повел плечами, чуть разминая спину.— Понятия не имею: ты же умный, ты и скажи, как это связано. Может, нефилимская магия из воды делает новую кровь, я не знаю. Может, это вообще самовнушение, и нихуя на самом деле не работает, — Данте покачал головой. — Не жди от меня докладов про физиологию нефилимов — я могу только поделиться опытом.Наверное, Вергилий никогда не перестанет удивляться этому дикому, в чем-то даже первобытно-примитивному взгляду на жизнь. Данте знать не знал ничего о силе собственного оружия, о своих способностях — все равно что неандерталец, который, высекая искру, не понимал ни процесса горения, ни смысла пламени с точки зрения физики и химии.Что, однако, вовсе не мешало ему добывать огонь.Спорить было не о чем: в конце концов одной из областей, в которой Данте точно был компетентнее него — это как справляться с тяжелыми ранениями. Для брата выбираться из собственной могилы давно стало привычной обыденностью, и от этого было тревожно-неуютно. Чувство сродни тому, что испытывает хорошо одетый благополучный человек, попадая в ветхие трущобы — стыд, жалость, отвращение и жгучее желание поскорей отвести глаза от царящей здесь грязи и нищеты.

Вергилию легко представился темноволосый мальчишка в пропитанной кровью одежде, забившийся в первую же подходящую дыру, цепляющийся за жизнь хотя бы из чистого упрямства.И вряд ли кто-то сидел с ним рядом со стаканом воды.

— И часто ты так? — спросил он, отпивая.Рана, разумеется, в одно мгновение не затянулась, но в горле перестало першить, а желудок — скручивать тошнотой.

И вправду — лучше.— Что? Подыхал? — Данте невесело усмехнулся. — Ну, в последние годы уже не особо, а раньше частенько. Типа, мелкий пацан, который едва держит меч — такой себе противник для демонов, так что я больше бегал, чем дрался. Ну и не знаю, как у тебя, а у меня в детстве регенерация медленнее была. Потом то ли вырос, то ли просто прокачался в живучести, и стало полегче.

Вергилий поставил стакан на вторую тумбочку и позволил уложить себя обратно на постель. Его больше не трясло как в лихорадке, мир не шел пятнами, и даже боль в груди пошла на спад. И то, как отчаянно Данте пытался быть аккуратным, хоть и не исцеляло раны, но будто бы затягивало их быстрее.В отличие от воды — это уж точно чистое самовнушение, но от него Вергилию было приятно.

Он хотел было осторожно потрогать запекшуюся коросту, прикинуть, сколько ещё нужно ждать, но Данте вдруг шлепнул его по руке как ребенка:— Не лезь — не усложняй телу задачу. Оно и без этого уже достаточно охуело: в ближайшее время даже комариные укусы будут по часу сходить.

С учетом того, что от собственного убежища их отделяло полгорода, охваченного паникой и полного демонов — просто потрясающая новость.

— Мне нечего рассказать про детство в этом плане, — произнес Вергилий, вытягивая руки вдоль тела. — Первый раз в Лимбо я попал уже довольно взрослым, и у меня никогда не было настолько серьезных ран.— Что, правда?— Мой стиль боя сильно отличается от твоего, как ты мог заметить. И прежде всего я научился уклоняться и парировать удары. Мне, знаешь ли, не хотелось почувствовать бензопилу или ржавый тесак в собственных внутренностях.